Закрыв за собой дверь, она извлекла из коробки фотоаппарат. Цифра «10» в круглом окошке на задней стенке аппарата указывала, что отснято девять кадров.

Пегги перемотала пленку, достала кассету и, чтобы уничтожить отпечатки пальцев, тщательно протерла камеру. Затем вложила камеру в футляр и сунула обратно в коробку. Проделав все это, Пегги направилась в кабинет Хелси.

Постучав в дверь и не услышав ответа, она нажала на ручку. Дверь тихо отворилась.

Президента страховой компании в кабинете не было.

Вернувшись в свою комнату, Пегги заметила листок бумаги, подложенный под ее блокнот. Это была записка, торопливо написанная рукой Хелси:

«Мисс Касл!

Сразу после вашего ухода я вспомнил об одном срочном деле. Я было совсем забыл о нем ввиду чрезвычайного происшествия, прервавшего нашу обычную утреннюю программу. Поскольку это дело большой важности и чрезвычайной конфиденциальности, я займусь им сам. Поэтому некоторое время буду отсутствовать. Я свяжусь с вами, как только освобожусь».

Записка была подписана инициалами президента.

– Кимберли и Хелси единодушны: похоже, они единомышленники, – прочитав послание, заключила Пегги Касл.


В разговоре с хозяйкой жилого дома, миссис Максвелл, Пегги постаралась употребить весь свой шарм.

– Надеюсь, вы не сочтете меня ужасно бестактной, миссис Максвелл. В этой жизни ведь приходится как-то устраиваться.

Миссис Максвелл еле заметно кивнула. Она изучала посетительницу прищуренными глазками, заплывшими жиром. У этой женщины были ярко– оранжевые волосы и чрезмерно нарумяненные щеки.

– Сейчас так трудно найти квартиру, – продолжала Пегги. – И конечно, я читала в газетах прискорбное сообщение о смерти Стеллы Линн. Поэтому знаю, что ее квартира освободилась и вы ее сдаете. Быть может, кто-то другой и не стал бы въезжать в эту квартиру из суеверных соображений. Но только не я. Поэтому и решила побыстрее обратиться к вам.

И опять в ответ еле заметный кивок хозяйки.

– Я довольно стеснена в средствах, – продолжала Пегги, – и не имею спонсора. Но мне удалось накопить пятьдесят долларов. И если эта квартира мне подойдет, то в компенсацию за причиненные вам неудобства я отдам вам эти деньги.

На этот раз хозяйский кивок был более ясно выраженным.

– Сейчас мои руки связаны, – тем не менее сказала она.

– В каком смысле? – не поняла Пегги.

– Я не могу показать вам квартиру, – пожала плечами миссис Максвелл.

– Но ведь у вас, наверное, есть ключ…

– Полиция опечатала обе двери, парадную и заднюю. Они ищут отпечатки пальцев…

– Отпечатки пальцев! – воскликнула Пегги. – Зачем они им?

– Не знаю. Они засыпали пудрой всю квартиру, запретили мне входить туда. Запечатали двери, их нельзя открыть, не сломав печати.

– Но вы же можете описать мне квартиру? – предложила Пегги.

– Конечно, – согласилась хозяйка дома.

– Доставляют ли сюда молоко?

– Да, к задней двери.

– А уборка мусора? – поинтересовалась Пегги.

– Есть два мусорных бака, – пояснила миссис Максвелл, – один для консервных банок и стекла, а другой – для всего остального. Мусор убирают ежедневно. Стекло и банки – дважды в неделю. Жильцы должны выносить отходы на первый этаж. Там у задней двери стоят мусорные баки.

– Квартира, кажется, на пятом этаже, – сказала Пегги. – Значит, придется спускаться на пять лестничных пролетов…

– Четыре, дорогая, – поправила ее хозяйка дома.

– Четыре пролета, только чтобы выбросить мусор? – с неудовольствием заметила Пегги.

– Что поделаешь, мы не держим мусорщика, – поджала губы миссис Максвелл.

– Можно взглянуть на заднюю лестницу?

– Конечно. В конце коридора. Смотрите сколько хотите, дорогая.


Всегда, когда возникали непредвиденные трудности, Пегги Касл обращалась за помощью к своему любимому дяде Бенедикту.

Бенедикт Касл прожил довольно колоритную жизнь. Одно из ранних воспоминаний детства Пегги – сладкий голос дяди, расписывающий невероятные достоинства божественного «Бальзама Бенедикта».

«…Не какой-то там химический состав, дамы и господа, который якобы укрепляет здоровье, а вместо этого подхлестывает изношенные органы, усталые мышцы, издерганные нервы, вызывая все большее напряжение, пока наконец весь организм не потерпит крушение. Нет, это тонизирующее средство, дамы и господа, оно помогает матери-природе обновить изношенные органы, регенерировать клетки, укрепить мышцы и очистить кровь. Ну, кто первый купит бутылочку Б.Б.Б? Сегодня она предлагается не за обычную цену в десять долларов, не за полцены в пять долларов, не за специальную рекламную цену в два с половиной доллара, а за баснословно низкую цену в один доллар! Только один доллар за обновленное, здоровое тело!»

Это было двадцать лет назад. Пегги осиротела в четыре года. Она была слишком мала, чтобы осознать трагедию, лишившую ее отца и матери. Ее воспитали, как собственную дочь, дядя Бенедикт и тетя Марта.

Время торговли патентованными лекарствами давно уже прошло. Но дядя Бенедикт любил вспоминать образцы устной рекламы, которыми он славился в молодые годы. С их помощью он объехал всю страну и жил, как он выражался, за счет простаков.

В то время еще не были приняты строгие законы против уличной торговли, об охране прав потребителей и всеобщем подоходном налоге.

Дядя Бенедикт был счастливым обладателем фургона и упряжки лошадей. Днем фургон служил ему домом и лабораторией. Вечерами же превращался в сцену, на которой его ловкие пальцы творили чудеса, а язык волшебника вызывал водопад серебряных монет. И эти деньги безраздельно принадлежали только ему, без всякого подоходного налога.

О размерах доходов дяди Бенедикта никто не знал. Он ехал куда хотел, делал что хотел и тратил деньги как хотел. Когда торговля патентованными лекарствами постепенно замерла, открылись другие, еще более прибыльные возможности. Настала эра спекуляции акциями дутых горнодобывающих и нефтяных компаний. Постепенно дядя Бенедикт прибился к шайке умных мошенников, где был известен под кличкой Соня. Не родился на свет другой человек, который мог бы столь убедительно изображать спящего, в то время как его острый как бритва ум разрабатывал очередной план чистки карманов простаков. Любимым местом «работы» Сони был вагон-ресторан трансконтинентального поезда. Бывало, сидел он за столиком, потягивая пиво, как вдруг голова его склонялась на грудь, и тут же раздавалось явственное похрапывание. Сидевшие рядом пассажиры обычно обсуждали свои дела достаточно подробно, так что дядя Бенедикт имел возможность выбрать самый выгодный подход к ним. И тогда, все прикинув, он конвульсивно вздрагивал, громко всхрапывал и просыпался с паническим выражением лица. Дядя как бы боялся, что окружающие заметили его слабость. А в это время весь вагон буквально покатывался со смеху. После этого спектакля дядя Бенедикт чувствовал себя как дома.

Однако около десяти лет назад приступами боли заявил о себе артрит. Длинные, изящные пальцы дяди Бенедикта постепенно стали терять былую подвижность, распухли в суставах. А ведь эти самые пальцы еще совсем недавно так убедительно, с таким неподражаемым искусством сдавали карты из-под низа колоды или очищали чужие карманы! Бумажник сначала вынимался, его содержимое внимательно изучалось, затем он возвращался на свое место. Причем «фраер» даже не подозревал, что с ним «работают».

И вот теперь, прикованный к креслу-каталке, дядя Бенедикт мирно проводил в дремоте остаток своей жизни. Однако мозг его был активен, как и прежде. И даже его жена Марта не могла определить, была ли эта дремота неподдельным сном или тренировкой, чтобы не утратить прежней сноровки.

Те, кто знал дядю Бенедикта, уже не могли его забыть. Друзья просто боготворили его. А в полиции зарегистрировано целых три случая, когда обманутые им клиенты отказывались поддержать обвинение против него. При этом они публично заявляли, что ценят свое короткое знакомство с этим человеком гораздо выше, чем деньги, которые потеряли.

Одна из его жертв даже поместила в газете объявление: «Дорогой Бенедикт, вернись, я все прощу. Мы все тебя любим гораздо больше пропавших денег».

Даже Марта не знала, насколько обширна сеть связей дяди Бенедикта. Обладая фотографической памятью на имена, лица и телефонные номера, дядя не вел никаких записей. Время от времени он просыпался оттого, что окружающим казалось крепким сном, и торопливо направлялся в кресле-каталке к телефону. Он быстро набирал номер и давал кому-то какие-то загадочные инструкции. Временами его посещали мужчины, для которых малейшее замечание дяди Бенедикта было законом. Они осторожно, стараясь не причинить боли, пожимали его распухшие пальцы. А удалившись, оставляли после себя конверты, в которых лежали свежие зеленые купюры.

Конверты выбрасывались в мусорную корзину, а доллары перекочевывали в карман дяди Бенедикта.

– Подоходный налог! – фыркал он, когда тетя Марта спрашивала его, как идут дела. – Ты же не платишь подоходный налог за подарки. Они отдают мне эти деньги по доброй воле. – И дальше таких объяснений разговоры с ним не продвигались.

Только однажды дядя разговорился.

– Я показал человеку, как сделать деньги, – объяснил он Марте. – Сначала я разработал схему. Затем выбрал человека, который сможет ее осуществить. Когда план сработал, он прислал мне в благодарность подарок. Никто же не платит подоходный налог с подарков. Я даже эти деньги не сосчитал. Дареному коню в зубы не смотрят…

На звонок Пегги дверь открыла тетя Марта.

– Здравствуй, Пегги! Как поживаешь?

– Я увязла по горло, – ответила Пегги.

– В газетах писали, что ты обнаружила тело девушки, умершей от яда. Это правда? – перво-наперво спросила тетя.

Пегги ответила утвердительно.

– Боже, что это мы разболтались на пороге. Проходи в дом…

Долгие годы тетя Марта была «помощницей» дяди. Ее «помощь» заключалась в том, что она носила черные колготки «в облипку», юбку, едва прикрывавшую бедра, огромное декольте и обворожительно улыбалась.