Я возразил:

— Косвенные улики мало значат, если вы не учитываете всех фактов. Следы в старом русле являются частью этих фактов. Окурок сигареты, найденный мной, тоже часть фактов, которые вы не учитываете. Убийца не стал бы рисковать и оставлять машину на этой опасной части дороги.

— Он мог проехать вниз и оставить машину там, — заметил Селлерс.

— Мог, — согласился я, — но можно также предположить, что у него был сообщник, который спокойно проехал в машине дальше и стал ждать. В этом случае убийце надо было только спуститься под гору, а потом идти по старому руслу к условленному месту. И это гораздо легче, чем подниматься по крутизне под палящим солнцем.

— О’кей, о’кей, — утомленно промолвил Селлерс. — Пусть у него действительно был сообщник. Когда мы поймаем преступника, он признается сам, а сейчас нам наплевать, был у него сообщник или нет. Нам бы только поймать этого парня.

— Ладно, — согласился я, — вы продолжаете работать в выбранном вами направлении и стряпаете дело об убийстве на Фоли Честера в его отсутствий потом появляется Честер, а у вас для него готов сюрприз: замечательно сфабрикованное обвинение в убийстве.

— Я ему все расскажу о нашем сюрпризе.

— Кто знает, — заметил я, — может, ко времени возвращения Честера вы так исказите факты, что парень не сможет доказать свою невиновность.

— Какие факты? — насмешливо спросил Селлерс.

— Прежде всего тот факт, что человек не лез по крутизне, а шел по дну ущелья. Вникните. Дорога спускается по крутому склону, петляет между гор, но через полторы мили от места, где вы нашли машину, она так приближается к старому руслу, что выйти на нее ничего не стоит. Если бы вы спустились на дно ущелья, чтобы сжечь машину, вы не стали бы подниматься обратно по крутому склону и не оставили машину там, где ее может обнаружить полиция. Сделав дело, вы пошли бы к дороге по песчаному дну ущелья.

— А потом по дороге вернулся бы к машине, — холодно добавил Селлерс.

— А если предположить наличие сообщника, то не понадобилось бы возвращаться.

Помощник шерифа посмотрел на Селлерса вопросительно?

Селлерс небрежно махнул рукой и насмешливо фыркнул. Его не прошибешь.

Я продолжал:

— Это сигарета редкой марки, которую мало рекламируют, и у нее хороший табак. Если вам повезет и если эту улику поменьше трогать руками, то по слюне вы сможете определить группу крови.

— Вздор, — сказал Селлерс.

Помощник шерифа округа Керн подошел к месту, куда Селлерс бросил окурок и коробку, некоторое время смотрел на них, потом все-таки поднял и, положив окурок в коробку, сунул ее в карман.

— Защита может использовать эту улику в своих интересах, — сказал он. — Теперь, когда Лэм указал нам на нее, адвокат защиты может заявить, что мы испортили улику. Не будем давать им этой возможности.

— Ну раз на нее указал Лэм, то конечно, — съехидничал Селлерс. — Лэм, садись в машину и убирайся отсюда к чертовой матери. И пока мы не наденем на парня наручники, не вздумай появляться в тех местах, где мы его поджидаем. Я требую этого от тебя, как представитель закона. Держись подальше от Честера и мест, где он может появиться. А сейчас, — продолжал он с напускным сарказмом, — зная, что ты человек занятой, мы не смеем тебя задерживать. Иди и занимайся своим делом… Но если ты еще раз станешь у нас на пути или предупредишь Честера, то берегись, я возьму резиновый шланг и так тебя отделаю, что до самой смерти помнить будешь. А теперь вали отсюда.

Я взглянул на Селлерса так, чтобы он понял, что я о нем думаю, и ушел.

Джим Доусон, помощник шерифа округа Керн, задумчиво смотрел мне вслед.

Глава 11

Из телефонной будки я позвонил на ферму «Холмистая долина» и попросил к телефону Долорес Феррол.

Она подошла через минуту. В трубке был слышен смех и музыка.

— Хэлло, Долорес, — сказал я. — Это Дональд Лэм. Что ты узнала о Мелите Дун?

— Но, Дональд, я сегодня говорила с твоей секретаршей и…

— Знаю. Я просил ее об этом. Так что там Мелита?

— Произошло нечто странное. Утром Мелите позвонили. Я не могу назвать точное время, поскольку в этот момент была на утренней прогулке.

— Что затем произошло?

— Она поспешно собрала свои вещи, заявив, что состояние ее матери ухудшилось и ей срочно нужно уехать. Когда я вернулась с верховой прогулки, ее уже не было. Она очень торопилась.

— Интересно, — сказал я.

— Дональд, люди спрашивают о тебе.

— Хорошо, пусть спрашивают. Я позвонил, чтобы узнать о Мелите.

— Возвращайся скорее, — проворковала она голосом профессиональной куртизанки.

— Скоро вернусь. — Я повесил трубку.

Было почти семь часов, когда я зашел в агентство, чтобы положить фотоаппарат и посмотреть, нет ли корреспонденции на моем столе.

В кабинете Берты Кул горел свет.

Видимо услышав, что я пришел, она приоткрыла дверь.

— О Господи! — взорвалась она. — Я замучилась тебя искать. Почему, черт возьми, ты не говоришь мне, куда уходишь?

— Я не хотел, чтобы кто-то знал, где я.

— Под кем-то ты, конечно, подразумеваешь Фрэнка Селлерса.

— И его тоже.

— Кстати, Фрэнк Селлерс прекрасно знал, где ты находишься. Он позвонил мне и сказал, что, если ты не перестанешь совать нос не в свое дело, он засадит тебя в каталажку и продержит там, пока это дело об убийстве не завершится.

— Фрэнк очень импульсивен.

— Он зол как черт.

— Он часто злится. Это плохая черта для следователя.

— Гомер Брекинридж очень хочет тебя видеть. Звонит каждые полчаса… А вот, наверное, опять он, — предположила она, когда зазвонил телефон. Она взяла трубку, и тотчас ее голос стал слащаво-учтивым: — Да, мистер Брекинридж, он только что вошел. Я как раз собиралась сказать, чтобы он позвонил вам… Передаю ему трубку. — Она протянула мне трубку.

— Хэлло, Дональд?

— Да.

— Придется заплатить чертовски много.

— Что такое?

— Кажется, я перехитрил сам себя.

— Это почему?

— Похоже, Бруно гораздо умнее, чем мы предполагали.

— Что случилось?

— Знаете, кажется, нашим делом занимается Алексис Мелвин.

— Кто он?

— Алексис Ботт Мелвин — специалист по травмам шейных позвонков, которого ненавидят и боятся все страховые компании Запада.

— Такой хороший специалист?

— Для нас он скорее плохой, чем хороший.

— Что же он сделал?

— Он взялся за наше дело. Не знаю, Бруно ли все придумал или его надоумил Мелвин, но только они натянули петлю на шее нашей компании.

— Продолжайте, — сказал я.

— Я не могу всего рассказывать по телефону. Я бы хотел поговорить с вами сегодня вечером, но в данный момент не могу отлучиться из дому.

— Вы хотите, чтобы я к вам приехал?

— Я был бы вам очень благодарен. — Мгновение он колебался, потом продолжил: — Сейчас я дома один, но скоро может прийти моя супруга. Я думаю, в ее присутствии нам лучше не вдаваться в детали нашего дела. Есть вещи, которых она не понимает.

— Ясно.

— Благодарю вас, Дональд. Вы очень тактичны. Вы понимаете, что в нашем бизнесе, как и в вашем, приходится работать с сотрудниками женского пола, но всегда трудно объяснить это жене.

— Я все понимаю. Я освобожусь примерно через час. Сперва я хочу провернуть еще одно дело. Раньше я не успею, но вы доверьтесь мне и ни о чем не беспокойтесь.

В голосе его послышалось облегчение:

— Спасибо, Дональд, огромное вам спасибо.

Я положил трубку. Берта смотрела на меня сверкающими проницательными глазами:

— Что ты делаешь с этим человеком?

— Вы о чем?

— Ты его просто гипнотизируешь. Сегодня утром он был сам не свой, но потом ему позвонил какой-то агент. Он походил на ребенка, залезшего в банку с вареньем: его схватили за руку, и он вопит о помощи. Хочет поговорить с тобой и заявляет, что разговор настолько конфиденциален, что не может даже сказать мне, о чем он. Говорит, что ты поймешь, но мне, мол, придется объяснять слишком долго.

Я улыбнулся и сказал:

— Может, вскоре все образуется.

— Твоя секретарша сказала, что у тебя на столе под пресс-папье лежит записка, которую ты должен прочитать сразу, как придешь.

— Что-нибудь важное?

— Для нее, наверное, важное. Она считает важным все, что ты делаешь. Она наказала телефонистке на коммутаторе позвонить ей сразу, как только ты появишься.

— О’кей. Пойду посмотрю, что там у меня под пресс-папье, а потом поеду к Брекинриджу.

— А потом?

— Потом — не знаю. Посмотрим, как будут развиваться события.

— Мы располагаем всей информацией об этой маленькой медсестре?

— Не совсем. Я беседовал с ее приятелем и с подружкой, с которой она живет.

— Что ты узнал?

— Ее обвиняют в краже рентгеновских снимков с изображением травм, которые она, вероятно, сбывала людям, симулирующим болезни.

— Разве на этих снимках нет специальных номеров, указывающих, кому они принадлежат?

— Конечно есть. Но номера им не помеха. Они делают копию с той части снимка, где изображена травма, и накладывают на фотопластину с другими номерами и другим именем. Только хороший специалист способен обнаружить подделку. Если у кого-то возникнет подозрение и он специально станет искать фальсификацию, то, возможно, и обнаружит ее, но обычно страховой диспашер, которому адвокат предъявляет рентгеновский снимок с именем больного, все принимает за чистую монету, и, если на снимке видна травма, диспашер принимает решение о выплате компенсации.