Эрл Стенли Гарднер - Доступен каждому

Полагаю, когда вы уйдете и на ваше место попробуют взять кого-то другого, воцарится полнейший хаос. Люди примутся бегать и рвать на себе волосы, а босс будет твердить: «Черт возьми, что стряслось с Эрнестиной? Верните ее. Верните, чего бы вам это ни стоило!»

Эрнестина смотрела на меня, и в глазах ее разгорался энтузиазм.

— Дональд, — выдохнула она, — я и сама часто об этом думала, только выбрасывала из головы подобные мысли, считая себя слишком самонадеянной.

— Ничего общего с самонадеянностью! — заявил я. — Почему бы вам не поэкспериментировать?

— Дональд, я именно это и собираюсь сделать. Я скопила немного денег. Какое-то время сумею прожить и… завтра же подаю заявление.

— Эй, минутку, сестричка, — возразил я. — Потише немножко. Не надо бросаться в первую же волну, которая накатила на палубу, и…

— Нет, Дональд, я так и сделаю. Это все время вертелось у меня в подсознании. Я даже не сознавала, как сильно все время мечтала об этом, пока… Ох, Дональд!

Она обхватила меня за шею и с силой прижала к себе. Я чувствовал через платье, как ее бьет дрожь.

— Дональд, — бормотала она, — дорогой, милый!.. Я еще покажу, на что способна, прямо сегодня вечером! Когда Бернис вернется, выкачаю из нее всю до капельки информацию об убийстве, обо всех гостиничных сплетнях… Выдою досуха!

Я крепко стиснул ее и похлопал по бедрам.

— Умная девочка.

Она глубоко вздохнула, замерла в моих объятиях, закрыв глаза, с улыбкою на устах. Я застал ее в самый подходящий момент. Она долгие месяцы двигалась к этому критическому порогу, а теперь вдруг решилась перешагнуть его и очутилась на седьмом небе.

Эрнестина, не сумев унять радостную лихорадку, пообещала прогулять завтра службу, сославшись на головную боль, освободиться и помогать мне.

К одиннадцати я устроился на ночь в турецких банях. Смекнул, что полиция будет разыскивать меня по отелям, но едва ли потрудится заглядывать в турецкие бани.

И- не поленился назвать свое настоящее имя и адрес.

Я неторопливо позавтракал фруктовым соком, яичницей с ветчиной, выпил кофе с горячими булочками. Мне хотелось пуститься в путь, наевшись как следует, — неизвестно, когда еще выпадет шанс перекусить.

Фотомагазин «Приятная неожиданность» открывался в девять. Я вошел в дверь в одну минуту десятого.

Увидел линзы очков в роговой оправе, сверкающие ряды зубов — японец, продавший мне фотокамеру, рассыпался в любезных приветствиях.

— Извините, пожалуйста, — тарахтел он. — Я Така-хаси Кисарацу. Большие неприятности. Кто-то выбросил фотобумагу на пол. Она могла оказаться из купленной вами коробки. Извините, пожалуйста. Очень сожалею.

Он кланялся и улыбался, улыбался и кланялся.

— К этому мы перейдем через минуту, — посулил я. — Где ваш партнер?

Такахаси Кисарацу кивнул на уроженца Востока с деревянной физиономией, который раскладывал фотоаппараты в витрине.

— Позовите его сюда, — попросил я.

Кисарацу отрывисто что-то пролопотал, и другой мужчина приблизился.

Я открыл бумажник, предъявил два небольших снимка Ивлин Эллис и спрюсил:

— Вы знаете эту девушку?

Партнер долго-долго исследовал фотографии.

Я быстро поднял глаза. Такахаси Кисарацу взирал на него чрезвычайно пристально, а затем сообщил:

— Это я снимал.

— Ну конечно же, — подтвердил я, — это вы снимали. Здесь стоит ваше имя, а на обороте штамп с названии фотостудии. Вы знаете эту девушку.

— Разумеется, — признал он. — Рекламные фотографии. У меня там, позади, студия, изготовление портретов. Не желаете ли посмотреть?

— Вы знаете эту девушку, — напирал я.

— Да, безусловно, — кивал Кисарацу. — Я ее знаю.

— Вам известно, где она проживает?

— У меня в архиве хранится адрес. Объясните, пожалуйста, почему вы расспрашиваете об этом снимке?

Я обратился к партнеру.

— Когда я покупал здесь фотокамеру, тут присутствовала молодая женщина. Это она изображена на фотографии?

Тот примерно секунду держал голову абсолютно неподвижно. Скользнул взглядом по Такахаси Кисарацу, после чего покачал головой.

— Нет. На снимке не та женщина.

— А вам знакома та покупательница? Вы когда-нибудь раньше ее видели?

— Извините, пожалуйста. Я не знаю. Она смотрела камеры, она задавала вопросы, но она ничего не купила.

— Сколько еще она пробыла здесь после моего ухода?

— Вы ушли, и она ушла.

— Прямо сразу?

— Почти сразу.

Я посмотрел в глаза Кисарацу и сказал:

— Теперь слушайте. Я не знаю всех хитросплетений этого дела, но не покончу с ним, пока не узнаю. Если вы намереваетесь…

Я заметил, что глаза его уставились мне через плечо, а блуждавшая по физиономии улыбка превращается в застывшую гримасу.

— Ладно, малыш, — проговорил голос сержанта Селлерса, — шутки кончены.

Я обернулся и посмотрел на него.

С Селлерсом был мужчина в штатском. Он еще ничего не сказал мне, а я уже понял, что это офицер полиции Сан-Франциско.

— Ладно, — повторил Селлерс. — Теперь мы командуем, Дональд. Следуй за нами. Тебя с нетерпением ждут в управлении.

— По какому обвинению? — полюбопытствовал я.

— Сперва в воровстве, — сообщил он, — а впоследствии дойдем до убийства.

Повернувшись к Кисарацу, Селлерс спросил:

— Что этот парень пытался выяснить?

Кисарацу затряс головой.

Мужчина, пришедший с Селлерсом, отвернул лацкан пиджака, предъявил значок и велел:

— Говорите.

— Спрашивал про фотографии, сделанные с модели, — признался Кисарацу.

Селлерс помрачнел.

— А не пытался запудривать вам мозги насчет происшедшего в тот момент, когда он покупал фотокамеру?

— О чем идет речь??

— Насчет случая с фотобумагой?

— А, с бумагой, — разулыбался Кисарацу. — Очень забавно. — Он позволил себе сопроводить улыбку легким смешком. — Некто вскрыл под прилавком коробку с фотобумагой. Весьма странно. Когда мистер Лэм покинул помещение, мы обнаружили на полу фотобумагу — семнадцать листов, двойных, белых, глянцевых. Тот же сорт, что покупал мистер Лэм, пока стоял у прилавка, когда я отходил за фотокамерами.

Кисарацу несколько раз кивнул, и голова его закачалась, словно пробка на морской волне.

— А, будь я проклят, — ругнулся Селлерс.

Кисарацу продолжал кивать и улыбаться.

Сержант вдруг принял решение.

— Ладно, Билл, — обратился он к пришедшему с ним мужчине, — забирайте этого парня в управление и не выпускайте. Я собираюсь перетряхнуть тут все вверх дном. Тут что-то есть… Мозговитый мерзавчик.

Мужчина, которого он назвал Биллом, впился мне в бицепс натренированными пальцами и сказал:

— О’кей, Лэм, пошли.

Пригнул плечо и подтолкнул меня к двери.

Я услыхал позади прощальную реплику Кисарацу:

— Мне очень жаль, мистер Лэм. Извините, пожалуйста.

Я прождал в управлении битых три четверти часа, прежде чем возвратился Фрэнк Селлерс, и меня провели в одну из безликих, абсолютно типичных для полицейских участков комнат.

Исцарапанный дубовый стол, несколько медных плевательниц, установленных на прорезиненных ковриках, пара-тройка простых стульев с прямыми спинками и календарь на стене составляли единственные предметы обстановки. Линолеум на полу выглядел так, словно кишел гусеницами. Каждая гусеница представляла собой выжженную полоску длиной от одного до трех дюймов, а располагались они там, где падали сигареты, неудачно брошенные курильщиками в сторону плевательниц.

Человек, которого Фрэнк Селлерс именовал Биллом, оказался инспектором Гадсеном Хобартом. Полученное при крещении имя ему не нравилось, все это знали и в знак любезности величали его Биллом.

Селлерс отпихнул от стола стул с прямой спинкой и указал мне на него. Я сел.

Уселся и инспектор Хобарт.

Фрэнк Селлерс остался стоять, глядя на меня сверху вниз, и легонько кивал головой, точно говорил: «Я всегда знал, что ты выйдешь мошенником, и, клянусь святым Георгием, не ошибся».

— Ладно, малыш, — проговорил наконец он, — что ты можешь сказать в свое оправдание?

— Ничего.

— Ну, лучше тебе, черт возьми, поскорее что-нибудь выдумать, ибо мы, не сходя с места, приклеим тебе убийство, да так крепко, что не отмоешься.

Я не стал ничего говорить.

— Мы не знаем, каким именно образом ты со всем этим справился, но что именно совершил, нам известно, — продолжал Селлерс. — Ты обменялся чемоданами со Стэндли Даунером. Заполучил его чемодан, обнаружил двойное дно, заграбастал пятьдесят тысяч… Может, и больше, но пятьдесят — это точно.

Ну, не буду прикидываться досконально осведомленным о происшедшем впоследствии. Знаю только, что ты заграбастал пятьдесят тысяч, горяченьких, словно со сковородки. Тебе требовалось подыскать место, где их можно спрятать, из опасения, как бы кто не накрыл тебя, прежде чем уберешься из города. И ты направился в фотомагазин. Приобрел камеру, чтобы иметь повод прикупить заодно фотобумагу. Вскрыл пачку, выбросил несколько листов на пол, сунул вместо бумаги пятьдесят тысяч и велел Кисарацу отправить все к тебе в офис в Лос-Анджелес. Посчитал, что никому даже в голову не придет, будто ты распаковывал фотобумагу.

Ну а дальше тебя кто-то переиграл. Выявился слабоватый пункт в твоих планах. У тебя не осталось времени замести след, так что на него кто-то вышел, а выйдя, не стал тянуть резину.