— Да что за глупец! — взорвался Эллери. — Ну и помощничка Бог послал. Спокойно, спокойно, Андреа. Садитесь, вот так. Лучше?

— Все плывет перед глазами.

Андреа села. Эллери все еще поддерживал ей голову. Он притронулся к ее лбу.

— Что произошло? О, в каком я виде! — Она перевела взгляд с ведра воды на грязные салфетки, разбросанные по гравию, затем на себя. Чулки у нее на коленях были порваны, костюм в пыли и грязи, на руках ссадины. — О, — простонала Андреа, прикрывая ноги и грудь. — Вы... Я...

— Именно так: вы вот такая и все это сделали мы, — бодрым голосом сообщил Эллери. — Но теперь порядок восстановлен. Не беспокойтесь. Билл не смотрел, а я, считайте, бесполый, виртуально так сказать. Главное, нам удалось вытащить вас из ступора. Как вы себя чувствуете?

Андреа криво усмехнулась:

— Хуже некуда. Слабость невероятная. А живот болит так, будто на нем добрый час кто-то прыгал.

— Это эффект хлороформа. Скоро пройдет.

Андреа бросила взгляд на Билла и снова покраснела. Тот стоял развернувшись к ней своей могучей спиной, с всепоглощающим интересом изучая обшарпанный ветрами и дождями рекламный щит на шоссе.

— Билл, — прошептала она, — Билл Энджел.

Билл передернул плечами.

— Прошу прощения за тот день, — вдруг проговорил он, не оборачиваясь.

Андреа вздохнула и откинулась на руку Эллери. Билл круто повернулся:

— Андреа!

— Молчите, пожалуйста. — Она закрыла глаза. — Дайте мне сначала прийти в себя. Все так запутано.

— Прости, Андреа, я был такой дурак.

Уже почти стемнело, в воздухе разлилась прохлада.

— Это ты-то? — с некоторой горечью усмехнулась Андреа. — Если ты был дураком, Билл, то как меня назвать?

— Вот и хорошо, — ввернул Эллери, — тем самым вы избавили меня от необходимости давать вам характеристики.

— Это была ловушка. — Он почувствовал, как пальцы девушки впились ему в руку. — Телеграмма!

— Нам все известно о телеграмме. Что произошло?

Андреа вдруг подпрыгнула:

— Мама! Мне надо обязательно к маме.

— Бояться нечего, Андреа. Телеграмма была подложной. Это не ваша мать ее послала. Кому-то надо было заманить вас сюда.

Андреа поежилась:

— Отвезите меня к маме, пожалуйста.

— А вы разве не на машине приехали?

— Нет. Поездом. А сюда пешком от станции. Ну, пожалуйста.

— Теперь-то у вас есть что нам рассказать? — поинтересовался Эллери.

Андреа машинально прижала ладонь к губам, оставив на них следы грязи.

— Мне надо сначала все обдумать.

Эллери внимательно посмотрел на нее. Затем сказал просто:

— Моя машина, как вам известно, двухместная. Впрочем, есть откидное сиденье.

— Я сяду на откидное сиденье, — быстро предложил Билл.

— Да мы и так можем разместиться втроем, — заметила Андреа.

— Чьи колени вы предпочитаете? Мои или нашего друга?

— Я поведу, — вызвался Билл.

— Ну уж нет, — твердо заявил Эллери. — Эту машину водит только доктор Квин. Боюсь, вам не повезло, Андреа. Таких малокомфортабельных колен, как у Билла, по всему свету днем с огнем не сыскать.

Билл, презрительно выпрямившись, зашагал к машине. Андреа запустила пальцы в волосы и улыбнулась:

— Что ж, значит, у меня шанс узнать это на собственном опыте.

Эллери вел машину с отсутствующим видом, тихо насвистывая. Билл сидел рядом с ним, прижав руки к бокам, словно посаженный на кол. Разговор не клеился. Лишь временами Андреа подсказывала Эллери, куда ехать. Машину бросало из стороны в сторону явно сверх всякой необходимости. Можно было подумать, что Эллери не мог преодолеть едва заметные вмятины на шоссе.


* * *

Андреа вышла к ним в цветники на склоне через пятнадцать минут после приезда. Она переоделась, сменив грязную одежду на нечто нейтральное, в пастельных тонах — в сумерках цвет определить было невозможно — и теперь сидела в плетеном кресле. Некоторое время они молчали. Цветники и лужайки еще отдавали влажное тепло — дань утренним поливкам и жаркому дневному солнцу. Мягкий влажный воздух приятно обволакивал уставшее тело, а аромат цветов ублажал обоняние. Внизу вдали текли быстрые темные воды Саунда. Кругом царили мир и покой.

Андреа откинулась на спинку кресла и сказала:

— А мамы здесь нет. Я так рада.

— Нет? — спросил Эллери и нахмурился, попыхивая своей трубочкой.

— Она в Керью, у своих старых друзей. Я попросила служанку, чтобы она ничего не говорила о том, в каком виде я сюда приехала. Незачем попусту ее беспокоить.

— Разумеется. Вы, Андреа, напоминаете мне героиню одного из этих беззаботных фильмов. Переоделись — и все в порядке!

Она улыбнулась, слишком усталая, чтобы отвечать. Но Билл напряженным суровым голосом спросил:

— Итак?

Андреа ответила не сразу. Вдруг, как из-под земли, перед ними вырос лакей с подносом, на котором стояли три запотевших стакана с напитками. Его помощник тут же поставил столик и накрыл его скатертью. Все это слуги проделали быстро, без единого слова, а затем исчезли так же внезапно, как появились.

Андреа все так же молча сделала глоток, поставила стакан, поднялась и принялась ходить от куста к клумбе и обратно, стараясь не смотреть на молодых людей.

— Андреа, — терпеливо напомнил Эллери, — не пришло ли время?

Билл нагнулся к столику, судорожно вцепившись в стакан, да так и остался сидеть в этой неудобной позе, напряженно следя за нервными движениями девушки.

Андреа задумчиво коснулась пальцами восковых лепестков гладиолуса. Потом круто повернулась и прижала пальцы к вискам.

— О, как же я устала держать это при себе! — со слезами на глазах воскликнула она. — Это был кошмар. Мне кажется, еще день, и я сошла бы с ума. Вы не знаете, вы просто не представляете, через какую пытку я прошла. Но это же несправедливо, почему это все так вышло?

— Помните слова Браунинга в «Кольце и книге» о «великой правде беспредельного зла»?

Андреа заметно успокоилась и со вздохом вернулась в плетеное кресло.

— Мне кажется, я понимаю, что вы хотите этим сказать. Может, в этом зле есть свое добро. Нет худа без добра, так, что ли? Я и сама об этом думала. Заставляла себя так думать. Но теперь, — почти шепотом продолжила она, — и сама не знаю. Я вообще ничего больше не понимаю. У меня голова кругом идет, как только я начинаю об этом думать. А сейчас я просто боюсь.

— Боитесь? — переспросил Эллери. — Да, думаю, вы боитесь, Андреа. Но неужели этот страх не наводит вас на мысль, что мы хотим помочь вам и бедной Люси Уилсон? Неужели вы не видите, что объединенными усилиями мы сможем победить этот страх и избавить вас от опасности, угрожающей вам?

— Вы знаете? — удивилась Андреа.

— Не все, конечно. Может, половину. Я знаю, что в ту ночь, когда вы были в этой хижине на Делавэре, что-то произошло. Произошло с вами. Я думаю, Андреа, что эти обгорелые спички и жженая пробка были правильно выявлены во время суда над Люси. Убийца написала этой пробкой вместо карандаша записку. Записка исчезла, но вы там были, понимаете? Значит, записка предназначалась вам. И все ваши последующие поступки ясно доказывают, что в этой записке убийца угрожала вам. — Эллери поднял руку и нетерпеливо разогнал дым от трубки. — Но все это гадания. Мне нужны факты, мне нужна правда от вас, как единственного свидетеля, который был рядом с убийцей и может эту правду восстановить.

— Но это ничего вам не даст, — прошептала Андреа из сгущающейся темноты. — Я вас не обманываю. Ну неужели вы думаете, совесть позволила бы мне молчать? Неужели вы действительно думаете, что, несмотря ни на что, я не рассказала бы, что знаю, если бы считала, что это поможет Люси?

— Может, лучше предоставить судить об этом мне, Андреа?

Девушка вздохнула, словно сдаваясь.

— Все, что я говорила вам до сих пор, в основном правда, но не полная. Я действительно получила ту телеграмму, взяла родстер Берка и поехала в ту субботу в Трентон.

— И дальше?

— Первый раз я приехала туда часов в восемь. Погудела, но никто не вышел. Я вошла. Внутри никого не было. Я увидела мужские костюмы на вешалке, стол, все это поразило меня. Было в этом что-то подозрительное, что ли, и я вдруг почувствовала, как бы это объяснить... что здесь произошло что-то страшное или должно произойти. Я выбежала, вскочила в «кадиллак» и помчалась в сторону Кэмдена, чтобы по пути обдумать увиденное.

Андреа остановилась, и какое-то время все сидели молча. В сгущающейся тьме Билл пытался рассмотреть ее черты. Лицо у него было такое же бесцветное, как ее платье.

— А потом вы вернулись, — подсказал Эллери. — Но вернулись не в девять, как говорили нам, правда, Андреа, а около девяти?

— На часах на приборной доске было восемь тридцать пять.

— Ты уверена? — резко подал голос Билл. — Ради бога, не ошибись на этот раз! Ты уверена?

— О, Билл, — взмолилась Андреа и, к их ужасу, разрыдалась.

Билл оцепенел, затем вскочил и бросился к ней.

— Андреа! — воскликнул он. — Плевать, что там было. Черт с ним со всем. Только, умоляю, не плачь. Вечно я как слон в посудной лавке. Ради бога, не плачь. Ты же понимаешь, верно? Я совсем извелся из-за сестры.

Он взял ее за руку и держал нежно, едва дыша, словно это была драгоценность. Билл долго так стоял, пока Андреа не заговорила снова. К этому времени совсем стемнело, так что виден был только огонек в трубке Эллери.

— Когда я приехала первый раз, — дрожащим от волнения голосом продолжила Андреа, — в хижине было темно. Я включила свет — ту лампу на столе. А когда вернулась, это было уже после полдевятого, лампа горела. Я увидела это из машины: в окне был свет.