Я не мог двинуться, не мог даже отвести взгляда от ее измученного лица, от ее дрожащих и кривившихся губ. Ева пыталась заговорить, тратя последние остатки сил и издавая лишь эти несчастные замирающие звуки, которые, казалось, оставались в комнате как осязаемый, слышимый ужас. А потом прорвались слова — как слабые крики, искаженные, почти неузнаваемые:

— Сказала ему... он позвонил Торелли... знает...

Я хотел приласкать ее, прикоснуться к ней, сделать все что угодно, лишь бы это страшное выражение исчезло из ее глаз.

— Не разговаривайте, милая,— сказал я.— Успокойтесь, родная. Даже не старайтесь говорить. Я сейчас позову доктора.

Ее глаза раскрылись еще шире, с отчаянием глядя в мои, и она слегка повернула голову. Она пыталась заговорить, заставляла себя говорить, в то время как ее глаза неотрывно держали мой взгляд. Я приблизил свое лицо к ее лицу, и на последнем дыхании она прошептала:

— Галл-Айлендс...Талл...

Черты ее лица разгладились, глаза и губы расслабились. Рот все еще был открыт, и глаза продолжали смотреть, но они смотрели уже как глаза, которые навсегда устремлены в черную тьму вечности. Сложная, удивительная машина внутри ее когда-то прекрасного тела застопорилась и остановилась, и она лежала, застыв в этой совершенной и полной неподвижности, называемой смертью.

Я смотрел на нее, зная, что это она убила Стрелка, убила из-за денег, ради наживы. Но в эту минуту я не мог вызвать в себе ни гнева, ни ненависти, ни презрения к ней. Я чувствовал только жалость и что-то похожее на печаль, оттого что она никогда больше не будет живой.

Я передвинулся к подножью кровати и увидел ее изувеченные, обожженные, почерневшие ноги, потемневшую и потрескавшуюся кожу, и мне вспомнилось, как эти ноги пританцовывали в такт мексиканской мелодии у меня в номере. Я содрогнулся, во мне вдруг поднялась волна отвращения. Я хотел выбраться отсюда на чистый воздух и солнце, но заставил себя еще на минуту задержаться. Для Евы я уже ничего не мог сделать, но она сказала мне то, что мне нужно было знать.

Убийца пытал ее и узнал, где она хранила те бумаги. Он тут же позвонил Торелли, а потом оставил ее умирать, даже не погасив огня... Я снова содрогнулся.

Галл-Айлендс, сказала она. Я знал, что на выходе из залива, в четырех или пяти милях отсюда, есть острова под таким названием. Туда и мчится за папкой с документами убийца Евы.

Я подумал еще минуту. Я знал, что я сделаю. Но был уверен, что никакое потрясение не вытеснит из моей головы намеченные ранее планы. Я должен тщательно обдумывать каждую деталь общей схемы действий, каковы бы ни были мои чувства и переживания.

Я снова подошел к Еве. На ее левой руке все еще был тот перстень с печаткой, который я заметил при нашей первой встрече в отеле. Я снял с пальца этот перстень, спрятал к себе в карман и вышел из комнаты.

Мария не ждала меня возле коттеджа. Видимо, она не поняла, что означал мой странный жест, который я сделал, пробегая мимо нее. Ее машину я увидел возле коттеджа Глории. Я поспешил туда, а перед моим мысленным взором витало мертвое лицо Евы. Беспокойство овладело мной. Кто бы ни был в том черном «линкольне», он имел передо мной преимущество в несколько минут. Но я еще мог его догнать. Я должен его догнать.

До сих пор меня сопровождала удача: еще ни один из бандитов меня не обнаружил. Но я знал, что так долго продолжаться не будет, если я буду спокойно разгуливать тут среди белого дня. И я оказался прав.

Я был в пятнадцати ярдах от «кадиллака» и Мария как раз включила мотор, как вдруг дверь коттеджа Глории распахнулась и появился Джокер. Увидел ли он меня из окна или просто вышел из коттеджа и наскочил на меня случайно — не знаю. Он скосил на меня глаза и приостановился, как будто стараясь убедиться в том, что это действительно я, и притом живой.

Я бросился к машине, крича:

— Поезжай, милая, поезжай, не медли!

И это побудило Джокера к действию.

Похоже, восемь футов он покрыл одним прыжком. Я увидел, как Джокер выхватил из кобуры револьвер. Не знаю, заметила ли это Мария (а в следующий миг на солнце блеснуло дуло револьвера), или на нее подействовал мой крик, или у нее возникла какая-то идея, но она резко нажала на газ. Колеса закрутились на месте какую-то долю секунды, а потом машина сорвалась с места.

Я изменил направление и устремился к точке где-то впереди машины, крича Марии:

— Беги, милая, беги! — употребляя, конечно, не те слова, но надеясь, что она меня поняла.

Я не собирался вскакивать в машину, просто хотел, чтобы она поскорее убралась отсюда, как можно дальше от Джокера и любых других мальчиков Торелли. Во мне росло чувство страха — более острое, чем то, которое я испытал при виде умирающей Евы. Оно возникло от мысли, .что Мария может подвергнуться такой же пытке, умереть той же смертью.

Я хотел сбить Джокера с толку, внушить ему, что я пытаюсь спастись бегством,—тогда я смог бы застать его врасплох и, неожиданно повернувшись, перейти в атаку.

Джокер почти догнал меня, а я — «кадиллак». Мария сбросила скорость и испуганно посмотрела на меня. Джокер не выстрелил, может быть, потому, что не хотел поднимать шум и привлекать внимание посторонних людей. А может быть, потому, что считал — я и так у него в руках.

Теперь нас разделяло не больше ярда, и я уже чувствовал его приближение. Он бежал наискосок, протягивая огромные ручищи, чтобы схватить меня. Не глядя на него и все еще устремляясь к машине, с которой я не сводил взгляда, уголком глаза я увидел его. Тогда я резко уперся правой ногой в землю, а левой — в траву, притормозив свой стремительный бег, повернулся и, вложив в рывок весь свой вес и всю свою силу, бросился навстречу Джокеру, всем телом целясь в его крепкие ноги.

Мое плечо ударило его в колени. Я покатился в траву, проехался по ней лицом, перевернулся на спину и поднялся на ноги. Джокер уже перелетел через меня, головой вперед и потом вниз, он упал еще тяжелее, чем я, выпустив из руки револьвер, затем поднялся на четвереньки и повернулся ко мне, оскалив зубы,— страшный и безобразный зверь.

Мария остановилась. Черт возьми, что за женщина! Что она, с ума сошла? Неужели она не понимает, что должна убираться отсюда?

— Уезжай! — закричал я. — Гони прочь, милая! Ради бога, уезжай!

Джокер был уже на ногах и подкрадывался ко мне. Длинные руки его висели. Он не пытался поднять револьвер, но надвигался на меня, не сводя глаз. Обратись я в бегство, он успел бы схватить оружие и уложить меня на бегу. Я ждал его. Проклятая малютка Мария все еще сидела в машине с работающим двигателем и смотрела на меня.

Джокер подполз ближе, его руки поднялись, как два огромных крюка. Если только они обхватят меня, все кончится сразу: я знал, что он примерно вдвое меня сильнее. Я поднял и слегка расставил руки, чтобы в любую секунду ударить его в лицо или в шею ребром ладони. Я знал все приемы и удары, применяемые в дзю-до, а приемам безоружной обороны обучился еще на флоте. Только бы удержать расстояние между нами и не попасть в объятия его могучих рук.

Я немного отступил назад и в сторону. Джокер, после секундной паузы, ринулся на меня. Он весь открылся в этом движении, и я выбросил правую руку, целясь в его тонкую, как лезвие, переносицу. Но одна из его ручищ взлетела кверху, отбив мою атакующую руку, не столь сильно, чтобы блокировать удар, но достаточно, чтобы отбить его в сторону,— этот удар убил бы его, если бы попал в цель.

Ребро моей ладони угодило ему в щеку, но Джокер успел схватить меня за запястье. Он сжал мою руку обеими руками и попытался согнуть ее. У меня мелькнула мысль, что в эту минуту черный автомобиль мчится вперед, все дальше и дальше от меня. Если Джокер сломает мне руку, все будет кончено. Через час папка с документами будет в руках Торелли. А Джокер просто убьет меня — в этом не было никакого сомнения.

Он крепко держал меня. На миг расслабившись, я весь собрался и рванул назад и вниз, увлекая Джокера за собой, несмотря на резкую боль, пронзившую мое плечо. Но еще не коснувшись спиной земли, я с силой толкнул его правой ногой в живот в тот момент, когда он обрушивался на меня всем своим телом. Его ноги оторвались от земли, и он, перелетев через мою голову, с рычанием грохнулся на землю позади меня.

Я устремился к нему, не удержав его руку, но зато освободившись от его мертвой хватки. Он ползал и барахтался вокруг меня, а я в бешенстве бил его по уродливому лицу, моя правая рассекла его губы, левая ударила в челюсть, а потом по шее, пальцы вцепились ему в глаза, но расцарапали щеку, потому что он отдернул голову. Он попытался встать. Я бросился на него как раз в тот момент, когда он начал подниматься, и угодил ему коленом в челюсть. В бедре вспыхнула резкая боль, и мне показалось, что я сломал колено. Джокер снова упал, перевернулся набок и попытался подняться. Я шагнул к нему. Боль огнем обожгла колено, но я мог ступать на ногу и, добравшись до него, лягнул в лицо. Это его доконало. Он упал, уже больше не пытаясь сопротивляться.

Я обернулся. Мария смотрела на меня, открыв рот. Я подошел к машине, сел на заднее сиденье и крикнул ей, чтобы она трогалась. Машина так рванула с места, что меня отбросило на спинку сиденья. Мария лихо погнала машину по извилистой дороге, и я с трудом, цепляясь за спинку, Перелез на переднее сиденье и сел рядом с ней.

Один раз я оглянулся назад. Джокер поднялся на четвереньки и мотал головой. Судя по его лицу, он вполне мог добраться до телефона и позвонить Торелли, как только будет в состоянии вспомнить об этом. Тучи надо мной сгущались.

Я наклонился вперед, глядя на дорогу и умоляя машину бежать быстрее.

Может быть, я еще успею. Может быть.

 16