Она слегка ущипнула меня, повернулась и вышла.

Я разделся, включил подогрев воды и повернул кран.

По собственному опыту я уже знал, что в Мексике из крана, помеченного буквой «Г», обычно течет не горячая, а холодная вода, а из того, что помечен буквой «X»,— не холодная, а ледяная. Однако струя воды постепенно теплела. Должно быть, у Марии хороший подогрев воды.

Я отрегулировал душ, собрал свою одежду и поднес ее к двери.

— Ой-хо-хо! —сказал я.

Послышался стук каблучков: Мария подошла к двери ванной. -

— Ой-хо-хо! Вы можете впустить меня?

Впустить ее? Я сказал:

— Ну, ну...

Она прервала меня.

— Вы разделись, наконец?

— Да, да, разделся.

Открыв немного дверь, она просунула в щель руку и начала шарить ею, ища мою одежду. Мы оба повторили «Хоп!», и я подсунул свой узелок под ее маленькую цепкую руку.

Она заливалась за дверью смехом, как девчонка, на которую напала «смешинка» — приступ безотчетно-счастливого смеха. Наконец, проговорила:

— Одну минутку. Пойду принесу вам стаканчик.

И убежала, а через минуту я снова услышал ее шаги. Однако на этот раз она не стучала каблучками. Ее шаги звучали так же, как в «Эль Фикантадо», когда она танцевала босая. Ну что же, в конце концов, она у себя дома. Если ей хочется ходить босиком, пусть ходит. Вдруг у меня по коже побежали мурашки. Черт возьми, душ ведь тоже ее.

Мария снова просунула руку в приоткрытую дверь, но теперь в ней был высокий, наполненный до краев стакан. Не знаю, что в нем было, что-то вроде коктейля, я схватил стакан одной рукой, а ее руку — другой и выпил все до дна. Потом опустил стакан на ее ладошку и сказал:

— Еще!

— Хоп! — сказала она и добавила: — Вот вам еще один!

Я невольно засмеялся. Очевидно, она принесла сразу два стакана.

— Спасибо,— сказал я.— А это не ваш?

— Можете выпить, для себя я приготовлю еще.

Все, что она говорила, стало казаться мне очень забавным. Видно, первый стакан уже начал оказывать свое действие. Я отпил из второго и услышал ее удаляющиеся шаги. Отпил еще глоток и полез под душ. Во мне росло ощущение счастья. Согревавший изнутри ликер, горячая, ласкающая кожу вода, и снаружи — никаких следящих за мной жесткими глазами бандитов.

Я даже не слышал, как Мария вернулась. Просто открылась дверь, и она вошла в ванную, явно намереваясь тоже принять душ. И, конечно, не собираясь делать это в одежде. В руке она держала наполненный стакан. Закрыв дверь, Мария непринужденно отхлебнула глоток и, усмехаясь, посмотрела на меня.

— Я вижу, вы освоились.

Я ответил что-то, чего она не поняла. Допив свой стакан, она поставила его на столик. Заметив мой стакан, спросила:

— Допьете?

— Да, пожалуй. Спасибо. Думаю, что допью. Уверен, что допью.

Я допил остаток коктейля. Она взяла у меня стакан, перевернула его вверх дном и поставила рядом со своим. Вода лилась мне в открытый рот. Потом Мария повернулась и пошла на меня. Да, это было единственно подходящее слово — пошла на меня.

— Подвинься, Шелл, лапушка. Выдели Марии немного места.

Я подвинулся. Подвинулся в самый угол. Я знаю правила вежливости.

— Конечно,— сказал я.— Иди сюда. Вода — просто чудо.

Она подлезла под струю воды.

— М-м-м! — вздохнула она. — Хорошо!

Я не знал, что сказать, но сказать что-то мне определенно хотелось. Не следовало просто стоять столбом. Если я буду просто стоять, как столб, Мария подумает, что я невоспитанный олух. Однако это был, видимо, один из тех моментов, когда очень трудно подобрать нужные слова.

— Да,— сказал я.— Ах, Мария, ты такая красивая.

Она не ответила и взяла мыло.

Я попытался еще раз.

— Право,— сказал я,— у тебя здесь прелестное гнездышко. Очаровательное, уютное гнездышко.

— Вода в самом деле, чудо,— сказала она.— Потри мне спину.

Ну, если она не хочет разговаривать, ей-богу, я не против. Не будем разговаривать. Я потру ей спину. Что я и начал делать, а она в это время повторяла;

— М-м-м! Хорошо!

Наконец, вода стала остывать, и мне пришло в голову, что с меня уже хватит вторжения посыльных, карабканья по террасам, висящим над бездной, и разговоров под душем.

— Детка,— сказал я,— давай выбираться на этого тесного угла.

Так мы и сделали. Она примчалась в затемненную спальню и буквально втолкнула меня в постель.

Эта маленькая акробатка была просто необыкновенна. Ее выступление в ресторане было ничто — легкая разминка перед настоящей игрой. А сейчас, продолжая сравнение, начался чемпионат.

Я знал, что где-то за моей спиной открыто окно, и не исключено, что какой-то дьявол-бандит подсматривает в него и наводит на меня дуло пистолета. Меня это не тревожило. Пусть там хоть десять бандитов с пистолетами — мне было все равно. Это как будто принадлежало какой-то прошлой, давно прожитой жизни, да к тому же я знал, что мне едва ли доведется долго жить.

Все последнее время было насыщено странными приключениями, которые расшатывали мою веру в законы вероятности. Больше того — в законы возможного.

Наконец, наступили покой и безмолвие, как в могиле. Может быть, подумал я, это действительно смерть.

Позже Мария сказала:

— Шелл?

— Да,— сказал я.— Ты здесь?

— Шелл,— повторила она.

— Да?

— Встань и включи свет.

— Встать и включить свет! О, господи! Ну, конечно, встать и включить свет. Почему ты решила, что я могу двинуться? Я что-то вывихнул. Я все вывихнул.

— Шелл.

— Да?

— Ты знаешь, кто я?

— Ага. Ты —шпион в пользу синдиката. Ты меня поймала, и теперь они получат все на свете.

— Не знаю, о чем ты говоришь. Я хочу сказать, то, чем я была, того уже нет. Ты меня уничтожил. Я даже не могу включить свет..

— К черту свет. Не хочу никакого света. Хочу, чтобы всегда было приятно и темно.— Шелл.

— Ну?

— Спокойной ночи, Шелл.

— Спокойной ночи, Мария,

Так закончился наш разговор. Последнее, о чем я подумал, прежде чем заснуть: Мария Кармен едва ли сможет много танцевать завтра вечером.

 13

Наступило утро, о котором я охотно не стал бы рассказывать.

Мария принимала душ, что-то напевая,— настоящее воплощение радостной энергии. Мне же едва удалось опустить одну ногу. Я осторожно пытался дотянуться пальцами до ковра, когда Мария вышла из ванной, накинув на себя атласный халатик. Она выглядела свежей и сияющей, как утренняя роса, была оживлена и прелестна. И, черт возьми, слишком уж жизнерадостна.

Она присела на край кровати и пристально посмотрела на меня.

— Как мой мальчик?

Я не ответил: об этом она могла судить, по моему виду. То, что я чувствовал, было совершенно незнакомой мне прежде похмелье от моих вчерашних возлияний в ресторане, от морской воды, воды из душа, того, чем напоила меня Мария, плюс тысячи разных мелочей.

Она вгляделась в меня еще пристальнее.

— Ух, твои глаза просто ужасны.

— Ты бы посмотрела на них изнутри.

— Ты хочешь сказать, что ты ими видишь?

— Я вижу цвет.

— Гм. Интересно только, какой?

— Оставь их в покое. Не могу думать, не могу смотреть.— Я закрыл глаза.—Какой сегодня день? Который час?  '

— Одиннадцать часов утра, тринадцатое апреля 1952 года. Светит солнце, море голубое, маленькие...

— О, прекрати! Значит,, мир все еще существуем!

Она засмеялась.

— Существует. Вставай и я приготовлю тебе роскошный завтрак.

Я застонал.

— Не утруждай себя. Принеси мне просто тарелку «бурбона».

Мария ушла и через две минуты вернулась, неся два стакана: один с шипучей сельтерской, другой — с какой-то жидкостью. И то, и другое я выпил с полным безразличием. Она села на край кровати и взяла мою руку. Я попросил ее пощупать пульс.

Так прошел почти час, но в полдень я поел и взял себя в руки. Это был поистине тяжкий труд, потому что мне казалось, будто я весь рассыпался на части. Тем не менее я представлял собой довольно опасное факсимиле Шелла Скотта, когда Мария спросила меня:

— Что ты собираешься сегодня делать, мой неукротимый?

— Еще не решил, огнеметик.— К этому времени мы уже придумали друг для друга несколько, ласкательных имен.— Но у меня есть кое-какие идеи. Пока что мне бы хотелось на полчаса воспользоваться твоей спальней..

Она улыбнулась.

— Только на полчаса?

— В полном и' абсолютном одиночестве,— объяснил я.— Мне нужно подумать. Если ты не знаешь, я еще. и мыслитель. Так оставишь меня одного минут на тридцать?

Мария премило надула губки.

— А я-то думала, мы поплаваем. Или побегаем на водных лыжах. Я бы тебя поучила.

— Ты хорошо ими владеешь?

— О, да, я большой специалист по водным лыжам. Правда-правда. Я бы тебя быстро научила.

— Как-нибудь в другой раз. Сейчас мне нужно решить несколько мировых проблем.

— В моей спальне?

— Мария, это лучшее место для решения трудных проблем.

— О’кей, а я полежу на солнышке.

В спальне я лег на кровать.. Мария пошла за мной следом, разделась и. надела купальный костюм. Я закрыл глаза. Мне действительна' нужно подумать. Правда, глаза я закрыл уже после того, как она ушла.

Пока Мария загорала, я расслабился и попытался проанализировать все события последних дней. Теперь я знал гораздо больше, чем когда приступил к делу, но не приблизился ни на один шаг к своей цели — документам, ставшим орудием шантажа.