От бассейна я пошел по тенистой дорожке к живописному патио, расположенному рядом с открытой гостиной. Мой номер—103 —был как раз на углу патио. Ключ от номера висел на доске у дежурного, но, уходя к бассейну, я оставил дверь незапертой, так что теперь просто толкнул ее и вошел. Растянувшись на одной из двух кроватей, я с минуту раздумывал о своем деле, спрашивая себя, какое отношение к нему может иметь вся эта компания, явно для чего-то здесь собравшаяся. Очень возможно, что между ними есть связь, целый ряд связей. Глория сказала, что все эти мальчики собрались здесь «в связи с каким-то профсоюзом», а мой клиент Джо стоит где-то на вершине профсоюзной пирамиды. Если я возвращу ему то, что он хочет, это принесет мне чистых пятьдесят тысяч долларов.

Забавно, как все складывается. У меня никогда не было дела, даже отдаленно похожего на это. Чем глубже я погружался в него, тем значительнее и сложнее оно становилось. Когда четыре дня назад я встретился с Джо, оно уже было значительным, хотя бы потому, что мой клиент — чертовски важная персона, которую шантажируют. Когда я узнал, что шантажист — Стрелок, дело выглядело так, что большой честный человек подвергается шантажу со стороны большого нечестного человека, хотя мне и показалось странным, что такой первоклассный мошенник, как Стрелок, прибегнул к простому шантажу: обычно мошенники столь высокого ранга до него не опускаются. Все усложнилось, когда я узнал, что Джо — вовсе не честный человек. И я совсем запутался, выяснив, что дело отнюдь не в шантаже, во всяком случае в обычном смысле этого слова.

Я разговаривал с Джо более двух часов, и, если бы его преследователем был не Стрелок, а кто-нибудь другой, я бы подумал, что Джо просто дурачит меня, говоря о массе грязных сведений, которые тот о нем собрал. Но хорошо зная, кто такой Уоллес Паркинсон, я не очень удивился.

В своих запасниках, хранимых на случай шантажа, Стрелок нашел много материалов, которые, естественно, не давали Джо спокойно спать: доказательства незаконного присвоения профсоюзных фондов, фотокопии профсоюзных документов, которые в свое время были уничтожены, и даже доказательство того, что Джо еженедельно выдавал певице ночного клуба по имени Лейла пятьсот долларов на нее и ее ребенка, который, по странному совпадению, был также ребенком Джо. А между тем он был женат и имел троих детей. Троих собственных детей!

Все это показалось мне достаточно плохим, но это была лишь малая доля, отдельные факты, о которых я узнал за первый час нашей беседы. Я согласился взяться за это дело. Вот тут-то Джо и раскрылся во всей красе.

Мы сидели вдвоем посередине огромной лужайки на простых' стульях возле карточного стола. Перед нами стояли стаканы, вокруг — свежий воздух, прекрасный день, но мы не поэтому сидели здесь. Джо, по его словам, не мог рисковать, он боялся, что кто-нибудь сможет подслушать наш разговор или — что еще хуже — записать на магнитофон. Он выглядел осунувшимся, почти на грани нервного срыва. Хмурясь, Джо говорил:

— Он пришел с этим прямо сюда, мистер Скотт. Принес в довольно маленьком портфельчике кое-какие документы, фотографии и магнитофонную запись.— Он помолчал, качая головой.— Этот человек подкапывался под меня много месяцев. Ночью и днем. Не понимаю, зачем он столько трудился? И почему именно против меня?

Такой человек, как Стрелок, всегда трудится и всё планирует. Вот почему он — большой человек. Правда, я никогда не слышал, чтобы он занимался шантажом.

Джо снова нахмурился.

— Странная вещь, мистер Скотт, Он не требовал у меня денег. Он принес все эти документы и нагло заявил, что цена, которую он за них хочет,— это высокое положение в моем профсоюзе, чтобы он был первым после меня. А вовсе не деньги. Сначала я его даже не понял.

Меня самого это смутило. Я сказал:

— Вы имеете в виду, что он требовал должность?

— Да. Смысл его требования в этом. Но высокую должность, чтобы его контролировал только я, и больше никто. Но с таким человеком, как он...

Он не закончил, но я понял, что он имел в виду. Джо было чертовски трудно контролировать Стрелка. Он продолжал:

— Представляете себе? Он смог бы протаскивать в союз таких же негодяев, раздавать им важные должности, подчиненные только ему.

Мне не показалось забавным, что он говорит о негодяях, стремящихся к высоким постам,— я уже догадывался, что из себя представляет он сам.

— А вы могли бы это устроить? — спросил я.— Ну, дать ему должность, которую он хочет?

Он почти улыбнулся.

— Конечно, мистер Скотт. Без всякого труда.

Джо отхлебнул из стакана и посмотрел на меня серьёзно и с выражением глубокой усталости.

— И я бы это устроил, как вы выразились. У меня не было выхода. И нет. Мне придется уступить —Голос его зазвучал громче и напряженнее.— Мистер Скотт, мне незачем объяснять вам, насколько важны эти документы и все остальное. Некоторые из них имеют копии, например материалы насчет Лейлы и ее мальчика, но большинство — нет. Уж я об этом позаботился. Кое-что уже уничтожено. Я сказал ему, что не хочу иметь с ним дела, но я уверен, он знает, что у меня нет выхода. Мне придется заключить эту сделку, лишь бы получить от него эти материалы. Дам ему все, что он хочет, любую должность, деньги, вообще все!

Он замолчал и посмотрел на меня. Потом сказал:

— Я понимаю, все это не вызывает у вас восхищения, но это и не входит в мои планы. Моя цель — убедить вас в том, насколько важна для меня его папка.

Если эти материалы будут опубликованы, моя жизнь кончена. Мне... для меня жизнь потеряет всякий смысл. Уверяю вас, огласка этих сведений затронет еще многих людей. Больших людей, их имена упоминаются в этих бумагах: видных дельцов и государственных деятелей. Это ударит по биржевому рынку, повлияет на официальное отношение к моему профсоюзу. И, смею заверить, вызовет скандал в Конгрессе

Он тяжело вздохнул.

— Вы должны добыть мне эти бумаги, мистер Скотт. Я бы предпочел, чтобы вы отдали их мне в руки, но если это невозможно, то, по крайней мере, уничтожьте их. Если я буду знать, что они уничтожены, я вздохну свободно.

Для него это была действительно страстная речь. Я дал ему немного успокоиться, потом сказал:

— Вы упомянули о магнитофонной записи. Что это было?

Джо устало покачал головой, проведя языком по пересохшим губам.

— Эта запись и эти документы... один документ из военного министерства. Предполагалось, что никто не увидит его, кроме меня. Он хранился в моем сейфе. В моем сейфе. — Тут у него вырвалось бранное слово, которое я от него никогда не слышал,—Этот... этот сукин сын выкрал мой сейф!

— Послушайте,— сказал я,— вы бы лучше рассказали, каким образом это удалось Стрелку. Все, что вы об этом знаете.

Он допил стакан и стал рассказывать.

Очевидно, Стрелок охотился за Джо многие месяцы. Он установил за Ним настоящую слежку и уже очень скоро знал обо всех его действиях. Ровно за два дня до того, как Стрелок явился к Джо со своей папкой, кто-то ночью проник в дом к Джо и изъял из стены целиком весь сейф — этот трюк некоторые из людей Стрелка могли провернуть без особого труда. Объясняя все это, он опять упомянул про магнитофонную запись, но сразу же перескочил на другое. Я уже понял, что Стрелок осуществил всю аферу даже с большей точностью и тщательностью, чем обычно, и все же в целом в этой истории с шантажом оставалось много непонятного.

Я все время старался вернуться к документу из военного министерства, но Джо уходил от этого вопроса. Извлечь из него какую-либо конкретную информацию было так же трудно, как извлечь каплю крови из манекена. Наконец я сказал, почти потеряв терпение:

— Послушайте, Джо, ведь мне предстоит раскопать весь этот мусор, если мне повезет, конечно. Так что я все равно узнаю, из чего он состоит. Вы действуете как больной, который нарочно не говорит врачу, что у него болит, чтобы тот сам это обнаружил. Если вы хотите, чтобы я нашел материалы, скажите мне, что именно я должен найти. Итак, что это за документ из военного министерства?

Он покачал головой.

— Это секретный документ.

— Он был секретным.

Мне показалось, что Джо немного побледнел.

— Да. Но даже при этом... возможно, Паркинсон не сознает его значения.

— Так он имеет большое значение?

На этот раз он действительно побледнел, это было совершенно ясно. Поднеся руку ко лбу, он стал тереть его от виска к виску, уставившись в стол. Дело принимало все более серьезный и сложный оборот, и мой интерес к нему все больше возрастал. 

Наконец он сказал:

— Как я уже говорил, этот документ — секретный. Я просто не имею права раскрыть вам его содержание. Но, в общем, он чертовски важный.

— Для кого? Для вас?

— Да, для меня. И для вас тоже, мистер Скотт. Для... всех нас.

Больше он ничего не пожелал добавить. Во всяком случае, в тот момент. Я переменил тему.

— Ну, а что насчет магнитофонной записи?

Это он выдал мне сразу, с жадностью ухватившись за возможность поговорить о чем-то другом. На вид история казалась достаточно простой, но мне почудилась в ней какая-то фальшь, что-то такое, от чего дурно пахнет. Он сказал, что в конце марта, то есть около месяца тому назад, здесь, у него в доме, собралось с полдюжины его деловых знакомых и некоторые члены профсоюза. Они обсуждали дела... профсоюзные дела. Он сказал об этом почти небрежно, скороговоркой, словно речь шла о неофициальной встрече друзей, собравшихся поболтать о том и о сем и поиграть в покер. В это время у Джо не было ни малейшего подозрения насчет того, что Стрелок или кто-либо другой знал об этом собрании или даже о том, что Джо в Лос-Анджелесе: он только на два дня приехал из Нью-Йорка. Но Стрелок за ним следил. Более того, Стрелок сумел записать всю их беседу. Вот почему сейчас мы с Джо сидели не в доме, а на Лужайке.