— И вы перенеслись на седьмое небо, а немного позже и в кровать,— дополнил я.— Жизнь стала симфонией. А через несколько дней взошла заря разочарований, и Максин начала ставить вам условия: или вы сделаете то, что ей надо, или вернетесь к прежнему положению, Вы мне уже говорили об этом. Итак, что же она хотела от вас?

— Ее брат — неудачник, он слабый и скверный человек, сказала она мне. Будет катастрофой не только для всех, но и для меня, если он займет директорское кресло. Нужно во что бы то ни стало помешать этому. Когда я спросил ее, каким образом она собирается это осуществить, Максин ответила: первое, что я должен буду сделать, это предложить ее брату работать со мной в лаборатории и добиться его доверия настолько, чтобы он считал меня своим другом. Так как это никак не могло повредить Джонатану, я согласился. Он пришел в лабораторию, и я постарался сделать все, чтобы расположить его к себе. Должен признаться, что у меня это плохо получалось, но не потому, что я не старался... Через несколько недель Максин небрежно предложила мне, чтобы я привлек его к работе над новой формулой, взяв в ассистенты. Тогда он был все время около меня... то есть в те дни, когда он соизволял приходить в лабораторию, не чаще двух раз в неделю.

— А потом?

— Потом Максин приказала мне испортить формулу, когда она уже будет готова. В определенный момент я должен был притвориться больным и дать указание Джонатану: передать формулу на фабрику и следить за изготовлением продукции. Все это привело бы к огромным расходам, а когда обнаружилась бы ошибка, я должен был свидетельствовать, что это Джонатан изменил формулу. Максин была уверена, что с моей поддержкой ей удастся убедить нотариусов считать Джонатана неспособным руководить предприятием их отца. В этом случае она осталась бы во главе предприятия, а я сохранил бы должность главного химика и ее любовника.

— Вы отказались?

— Ну разумеется! — жалобно воскликнул он.— О! Я должен признаться, что мне было трудно решиться на это. Я думал, что ее брат действительно был, как она говорила, слабым, безвольным и что он искусно это скрывал. Но, с моей точки зрения, это было недостаточным поводом, чтобы лишать его наследства.

— Держу пари, Максин была в восторге от вашего решения, когда вы объявили его! — со смехом проговорил я.

Бедняга даже задрожал при этом воспоминании.

— Она резко изменилась. Никогда я не смог бы даже вообразить, что у такой прекрасной женщины столь ужасный характер. А ее язык! Любой извозчик покраснел бы, услышав ее!-

— И она выгнала вас из «Дома».

— Из своей личной жизни, мистер Бойд... да, совершенно. Мне было нелегко вернуться к прежнему существованию. Особенно трудно было на службе, но тем не менее я счастлив, что нашел в себе силы отказаться от ее предложений.

— А что заставило вас рассказать все это мне? — с любопытством спросил я.

— Мне не давала покоя совесть. Я отлично понимал, что вы, работая на Максин, фатальным образом можете способствовать достижению ее цели. Итак, это конец моей долгой службы в «Доме колдовства», и у меня нет ни малейшей возможности получить где-нибудь должность главного химика. Но должность первого ассистента я, безусловно, найду, так что мое жалование будет достаточным.

— Раз она не уволила вас, когда вы отказались выполнить ее приказ, вероятно, она ничего не станет предпринимать против вас и теперь. Вы так не думаете?

Он печально покачал головой.

— Максин может решить, что я пойду и расскажу все

Джонатану. Хотя это уже не имеет значения. Я совершенно уверен, Максин сама отдала формулу Фремонту и ожидает удобного момента, чтобы обвинить в краже брата. Абсолютно уверен я и в том, что она приготовила фальшивые доказательства и где-то их спрятала, а вы должны будете их найти. Вот так ее намерение и будет осуществлено.

— Я благодарен вам за то, что вы рассказали мне все это, мистер Стал,— проговорил я, медленно поднимаясь.— Ваш рассказ поможет мне понять некоторые моменты, которые мне были пока неясны.

— Я обязан был это сделать, мистер Бойд,— ответил он с видом мученика.

— Тут вы совершенно правы. Если Максин удастся лишить своего брата наследства, ничто не помешает ей вышвырнуть и вас. Но если вы сможете предотвратить этот удар и, таким образом, сработаете на Джонатана, то, безусловно, станете его самым доверенным человеком, когда он возглавит фирму.

— Мистер Бойд! — простонал он.— Уверяю вас, я сказал вам святую правду!

— Беда в том,— бормотал я, как бы размышляя вслух,— что я не знаю, должен ли я верить словам человека, одержимого сексуальным недугом.

Когда я выходил из гостиной, он завалился на спинку стула, вновь вытирая глаза. По какой-то странной ассоциации он напомнил мне невесту, брошенную на ступеньках церкви. 

 VIII

В тот раз, когда я навещал ее, было чуть меньше половины девятого, так что сейчас мне пришлось поболтаться около ее дома минут десять, прежде чем войти.

У меня возникла мысль, может быть, совершенно ненормальная: привычка была второй натурой Урсулы Озен — так ведь часто бывает у молодых девушек.

Итак, мои часы показывали чуть меньше половины девятого, когда я нажал кнопку звонка на ее двери. Нажал и быстро отошел на три шага назад'. Мне показалось, прошло много времени, прежде чем дверь, удерживаемая цепочкой, слегка приоткрылась и большие фиолетовые глаза, близоруко щурясь, стали всматриваться в образовавшуюся, щель.

— Кто это?

Как и в тот раз, голос ее был низким и вибрирующим.

— Чарли! — ответил я простуженным баритоном.

— Дорогой! — Ее лицо прояснилось.— Ты должен был бы позвонить, прежде чем прийти ко мне. Я только что из душа.

Действительно, привычка была ее второй натурой. И купальный халатик на ней был тот же, что и в прошлый раз. Она широко открыла дверь, но я не торопился входить в квартиру, ожидая, пока она повернется ко мне спиной. Я предусмотрительно держался на расстоянии трех шагов от нее. Она ударилась бедром о низкий столик и вскрикнула от боли. Через секунду, сложившись, как перочинный нож, пополам, Урсула стала шарить по подносу на столике в поисках очков. Узкий халатик сильно обтянул ее аппетитные округлости. Расстояние до них было невелико, а искушение, наоборот, слишком большим: я слегка шлепнул по ним, и она издала радостный вопль:

— Ну что ты, Чарли! Ведь ты же еще даже не поцеловал меня!

Урсула выпрямилась и повернулась ко мне — с очка-

и в руке и с прелестной улыбкой на лице, совершенно для нее невероятной. Потом она надела свои очки с толстыми стеклами, и лицо ее совершенно изменилось.

— Мистер... Бойд?!

— Если вас это не устраивает, почему бы вам еще раз не снять очки и не броситься со мной в постель? — предложил я ей.— Вы даже можете называть меня Чарли, если вам это больше нравится.

В ужасе она откинулась назад и стремительно налетела на низенький столик. Некоторое время она бешено молотила руками по воздуху, потом, опрокинув столик, завалилась назад и очутилась на полу. Ноги ее взлетели вверх, судорожно брыкаясь. В результате всех этих манипуляций купальный халатик совершенно распахнулся, и в течение нескольких секунд — увы, слишком коротких! — я с интересом наблюдал этот необычный эротический спектакль. Наконец, ей удалось перевернуться на живот и встать. С гневным рыданием она бросилась к кушетке, упала на нее и спрятала лицо в подушках. Плечи ее конвульсивно вздрагивали, и я решил, что это надолго. Я сел в первое попавшееся кресло и закурил. За го время, пока я выкурил сигарету и раздавил окурок в пепельнице, плечи ее уже ни разу не шевельнулись, и только тяжелое дыхание свидетельствовало о том, что она еще жива.

— Вы меня интригуете, Урсула,— проговорил я кротким голосом.— Эти красивые фиолетовые глаза, эту исходящую от вас женственность я видел еще вчера вечером, в нашу первую встречу. Ваш голос был немного хриплым, немного вибрирующим, полным тысячи обещаний, конечно, невысказанных. И все это до того момента, пока я не представился вам. Тогда вы быстро изменили свой облик, и это заставило меня задуматься. У вас был такой вид, будто вы ожидали прихода совершенно другого человека. Когда вы появились спустя несколько минут уже совершенно одетая, я даже не понял, эта ли девушка только что была здесь. Я вспомнил, как вы натыкались на предметы, когда бежали через гостиную. Значит, вы ждали какого-то определенного человека, который должен был позвонить в вашу дверь? Кого-то нужного и важного, кому вы хотели показать ваши чудесные фиолетовые глаза без очков, рискуя сломать себе шею?

Урсула медленно выпрямилась, села, сняла очки и стала вытирать глаза носовым платком. Потом снова надела очки и посмотрела на меня с видом глубокого уныния.

— Неприятно, когда два человека придумывают одну историю и рассказывают ее совершенно одинаково, даже одними и теми же словами,— продолжал я.— Сегодня я видел Фремонта. Если бы я закрыл глаза,- мне показалось бы, что я слышу вас, за исключением, конечно, голоса. Слова были почти такие же, Он даже; посоветовал мне поговорить с вами. Ведь вы можете рассказать мне о тех сценах, что происходили в кабинете Максин Лорд, про ее гнусную привычку находить у людей их слабые стороны, и все остальное. Драма Фремонта в том, что он слишком много приписывает себе. Когда люди сговариваются, они должны соблюдать первое условие: им нужно понимать, что существуют моменты, когда лучше не выкладывать всего.

— Не понимаю, о чем выговорите,— прошептала она.

— Когда Максин решила порвать с Фремонтом, он, я полагаю, возненавидел ее до глубины души и изо всех сил пытался отомстить ей как можно больнее. И тут ему пришла в голову великолепная мысль: украсть формулу. Удар потерял бы свою силу, если бы кражу обнаружили до того, как духи были бы запущены в производство. Ему необходимо было завладеть формулой так, чтобы кража не была обнаружена до определенного момента. А какие возможности украсть формулу? Их три: Стал, который доводил формулу до конца, Джонатан и вы. Вот тогда-то .он, конечно, обратил внимание на вас.