— Ну, малыши, забавляйтесь и развлекайтесь! — говорил он.

Они с удовольствием следовали его совету, они все: Генриетта, приехавшая из Ирландии, Эдвард, который тогда учился в Итоне, она сама, вырвавшаяся из огромного и скучного индустриального города. Айнсвик был для них раем на земле.

Для Мидж Айнсвик был прежде всего Эдвардом. Большой, милый, иногда немного застенчивый, очень вежливый Эдвард. Но на нее он внимания не обращал, из-за Генриетты, конечно…

Он всегда был очень сдержанным, исключительно скромным, казался таким же гостем, как они. Она была просто поражена, когда узнала, что когда-нибудь это владение перейдет к Эдварду. Ей объяснили: у дяди Джеффри только один ребенок — дочь Люси. Она не может стать наследницей, наследование идет по мужской линии. Самый близкий родственник — Эдвард.

Сейчас в Айнсвике жил Эдвард, один. Мидж спрашивала себя, не жалеет ли Люси, что Айнсвик достался другому. Вряд ли. К таким вещам Люси была совершенно безразлична. Но ведь она там родилась, а ее двоюродный брат Эдвард был моложе ее на двадцать лет. Ее отец — сэр Джеффри — был очень богат, значительная часть его состояния перешла к Люси. Эдвард по сравнению с ней был даже беден. Когда он уплатил все, что следовало при получении владения, у него сталось совсем немного.

Его вкусы, правда, были совсем непритязательны. После смерти дяди Джеффри он отказался от дипломатической карьеры и поселился в своих владениях. Он любил книги, разыскивал первые издания. Время от времени писал для заштатных журналов маленькие, немного ироничные статьи. Три раза он просил руки своей двоюродной сестры Генриетты, и три раза она ему отказала.

Мидж обо всем этом размышляла и не могла понять, рада ли она, что снова увидит Эдварда. Нельзя сказать, что она смирилась. Есть вещи, с которыми смириться нельзя! Эдвард жил в Айнсвике очень уединенно, но ей казалось, что он живет в Лондоне, недалеко от нее. Сколько она себя помнит, она его всегда любила…

Голос сэра Генри вернул ее к действительности.

— Как вы нашли Люси?

— В прекрасной форме! Она совершенно не меняется!

Сэр Генри молча сделал несколько затяжек из своей трубки и сказал:

— Знаете, Мидж, иногда Люси меня беспокоит.

— Да что вы говорите? Почему?

Сэр Генри покачал головой.

— Она не отдает себе отчет в том, что есть вещи которые делать нельзя!

Мидж не верила своим ушам. Он продолжал:

— Конечно, она выпутается. Она всегда из всего выпутывается! Однажды, на дипломатическом приеме она нарушила все традиции. Она совершенно сознательно игнорировала законы старшинства, а это, Мидж, самое страшное преступление. Она посадила рядом за столом смертельных врагов и повела беседу о проблемах цветных рас. Обед мог кончиться просто потасовкой, и у меня были бы большие неприятности. Она, как всегда, прекрасно вышла из этого положения. Обычные приемы: улыбки, невинный вид совершенного отчаяния. Она так же обращается и с прислугой — она превращает их в ослов, а они ее обожают!

Мидж задумчиво слушала.

— Я понимаю, что вы хотите сказать! То, что другим никогда не простили, с ее стороны воспринимается даже мило. Что это? Обаяние? Гипноз? Я сама об этом думаю.

Сэр Генри пожал плечами.

— Все было так же, когда она была еще совсем молодой девушкой. Меня беспокоит, что, как мне кажется, она не понимает — есть пределы, которые нельзя переступать.

Смеясь, он добавил:

— Вы знаете, я верю, что Люси чувствует в себе способности отмести любые обвинения, хотя бы даже и в убийстве.



Генриетта вывела машину из гаража и поехала по дороге. Она улыбалась, наслаждаясь удовольствием, которое доставляла ей машина, главное — уединение! Она очень любила водить машину, ей нравилось открывать маршруты более короткие и более выгодные. Лондон она знала не хуже любого шофера такси. Ловко пробираясь через лабиринт пригородных улиц, она мчалась на юго-запад.

Генриетта преодолела крутой подъем и остановилась на вершине холма. Она любила обозревать окрестности с этого места. Она восхищалась великолепием леса внизу, еще теплыми лучами осеннего солнца. Золотисто-желтые тона в лесу начали уступать место коричнево-красному цвету.

«Как я люблю осень, — подумала она. — Она намного богаче, намного живописнее весны».

Внезапно ей пришло в голову, что это минута ее наивысшего счастья. Никогда природа не казалась ей более красивой, более совершенной, никогда раньше Генриетта не испытывала чувства такого слияния с ней Возобновив путь, она прошептала:

— Никогда уже я не буду так счастлива, как сейчас, никогда!

Когда машина приблизилась к дому, Мидж приветственно помахала Генриетте с террасы. Тут же вышла леди Эндкателл.

— А вот и вы, Генриетта! Отведите своего скакуна в конюшню, завтрак уже готов!

Мидж прыгнула на подножку машины и проводила Генриетту в гараж. Генриетта обратила внимание на слова Люси.

— Какое верное замечание! Вы знаете, у меня нет такой любви к лошадям, как у моих ирландских предков. Я выросла среди людей, которые говорили только о лошадях. Поневоле начинаешь гордиться, что не впадаешь в эту крайность. Люси напомнила, что я отношусь к своей машине так же, как мои предки — к лошадям. Она права!

— И ты права! Люси иногда просто поражает. Сегодня утром она разрешила мне быть здесь такой грубой, как мне захочется.

Генриетта сначала не поняла, потом энергично кивнула.

— Конечно! — воскликнула она. — Из-за магазина!

— Правильно! Каждый день я должна быть на работе исключительно вежливой. Я должна улыбаться плохо воспитанным женщинам, называть их «мадам», помогать им надевать платья, терпеть все, что они смеют мне говорить! Некоторые полагают, что быть прислугой более унизительно, чем работать в магазине. Они ошибаются! Продавщице в магазине приходится выносить гораздо больше обид, чем прислуге в хорошем доме.

— Это, вне сомнения, омерзительно. Ну, что же делать, если ты такая гордая и хочешь обязательно сама зарабатывать себе на жизнь!

— Во всяком случае, Люси — ангел! Поверь мне, я никого не пощажу!

Генриетта вышла из машины.

— Кто еще будет здесь?

— Ожидают Герду и Джона Кристоу. — Немного помолчав, Мидж добавила:

— Только что приехал Эдвард.

— Эдвард?.. Браво! Как долго я его не видела! Кто еще?

— Дэвид Эндкателл. Люси очень рассчитывает на тебя. Она надеется, что ты помешаешь ему проявить несдержанность.

— Совсем напрасно! — воскликнула Генриетта. — Я не люблю заниматься тем, что меня не касается, и я уважаю причуды людей!

— И еще, — продолжала Мидж, — от тебя ожидают, что ты будешь любезна с Гердой.

— Вот за это я бы возненавидела Люси, если бы была Гердой!

— А завтра в гости придет господин, специальность которого — раскрывать преступления. Это сосед.

— Надеюсь, мы все же не собираемся разыгрывать тут убийство?

К молодым женщинам подошел Эдвард — большой, высокий и худощавый. Генриетта радостно ему улыбнулась. Она отметила, что больше, чем могла бы предположить, рада его видеть. Она забыла, что так к нему привязана.



После завтрака Эдвард и Генриетта пошли прогуляться. Они направились по тропинке, причудливо извивающейся между деревьями. Генриетта подумала о лесах Айнсвика, так похожих на эти. В памяти воскресли старые воспоминания…

— Вы помните нашу белку? — спросила она. — Бедняжка сломала себе лапку, а мы ее лечили и ухаживали за ней.

— Конечно! Мы ей дали такое смешное имя. Как это…?

— Холмонделли-Марджорибэнкс!

— Точно!

Они рассмеялись.

— А старая экономка, мисс Бонди, предсказывала, что белка убежит через дымоход.

— Нас это очень сердило!

— И она ведь действительно сбежала через дымоход.

— По вине мисс Бонди! Она внушила белке эту идею!

Помолчав, Генриетта спросила:

— Айнсвик сильно изменился? Я его представляю себе таким, каким знала…

— Почему вы не приезжаете? Могли бы сами посмотреть. Давно вы там не были…

— Я знаю.

Почему она туда не ездит? Трудно сказать Она занята своими делами, новыми связями…

— Вы всегда желанный гость в Айнсвике.

— Спасибо.

— Я очень рад, что вы его любите.

— Это самое красивое место в мире!

Она представила себя в Айнсвике в те далекие и прекрасные дни. Длинноногое худое создание с черными растрепанными волосами. Беззаботная девчонка, не имевшая никакого представления о том, что приберегла для нее жизнь. Как хорошо было ничего об этом не знать! Если бы можно было все вернуть…

Она спросила:

— Игдрасил еще там?

— Нет, в него ударила молния.

Жаль. Имя Игдрасил она дала большому дубу. Если молния свалила даже этот дуб, то ничто не может уберечь от ударов судьбы. Лучше не возвращаться назад!

— Вы помните, — спросил Эдвард, — приметы этого дуба?

— Игдрасил не был похож ни на одно дерево. Я рисовала его, где только могла, на всяких клочках бумаги… Я его прекрасно помню! Дайте мне карандаш!

Он протянул ей карандаш и блокнот. Смеясь, Генриетта изобразила смешное дерево.

— Да, это он, — кивнул Эдвард, — Игдрасил.

Они пришли на вершину холма. Генриетта села на поваленный древесный кряж, Эдвард устроился рядом.

— Вам не кажется, что «Долина» — это маленький Айнсвик, Айнсвик в миниатюре? — спросила она. — Может быть, именно поэтому Люси и Генри здесь обосновались.

— Очень возможно.

— Совершенно невозможно догадаться, что происходит в голове Люси…

Решив изменить тему, Генриетта спросила, что он делал со дня их последней встречи.

— Абсолютно ничего, Генриетта.

— Это звучит весьма мирно.

— Мне никогда не удавалось что-то сделать, чего-нибудь добиться…

Эдвард произнес эти слова таким странным тоном, что она внимательно на него посмотрела. Он улыбнулся, и она снова ощутила, что очень привязана к нему.

— Может быть, это даже мудро!