Агата Кристи - Долина

Дворецкий замолчал. Нравоучения закончились. Кухарка еще раз повторила Дорис, что мистер Гуджен говорил с ней исключительно в ее собственных интересах, и отослала ее чистить зелень. Сама она в глубокой меланхолии вернулась к плите. Очень трудно испечь приличные пирожные в доме, где атмосфера испорчена присутствием полицейских.

Вероника Крей была очень элегантна. Ее спортивный костюм показался Пуаро похожим на костюм Генриетты. Вероника распространяла вокруг себя аромат, который Пуаро сразу уловил. С ослепительной улыбкой она обратилась к нему.

— Месье Пуаро, я только что узнала, что именно вы были моим соседом так долго, мне так хочется с вами познакомиться!

Он поклонился, поцеловал протянутую руку и проводил гостью к креслу. Она отказалась от предложенных напитков.

— Месье Пуаро, — продолжала Вероника. — А ведь я пришла поговорить с вами. Серьезно поговорить. Я очень волнуюсь.

— Вы чем-то обеспокоены? Это меня огорчает.

— Вы знаете, что завтра будет дознание по поводу смерти Джона Кристоу?

— Да.

— Моя история так необыкновенна, что кажется почти невероятной. Но я надеюсь, что вы мне поверите, вы ведь прекрасно знаете людей!

— Немного, — подтвердил Пуаро.

— Ко мне приходил инспектор Грендж, — продолжала актриса. — Он почему-то уверен, что мы с Джоном поссорились. В некотором роде это, конечно, так, но совсем не в том смысле, как он это себе представляет. Я сказала ему, что не видела Джона пятнадцать лет, а он не захотел мне поверить. Но это же правда, месье Пуаро, истинная правда!

— Если это правда, то это легко доказать. Вам нечего беспокоиться!

Она улыбнулась.

— Дело в том, месье Пуаро, что я не осмелилась рассказать инспектору, что произошло в субботу вечером. Это настолько фантастично, что он определенно отказался бы мне поверить. Но мне нужно об этом кому-то рассказать… поэтому я и пришла к вам!

— Этим вы оказываете мне большую честь. Пуаро подумал, что она совершенно в этом не сомневается. Красивая, даже очень красивая, она уверена в своей власти и неотразимости. Настолько уверена, что иногда может и ошибаться.

— Пятнадцать лет назад, — продолжала Вероника, — мы с Джоном были помолвлены. Он меня очень любил, так сильно, что иногда эта любовь меня даже беспокоила. Он хотел, чтобы я бросила театр, чтобы моя жизнь была тенью его жизни. Он был сильной личностью, не считался с чужим мнением, и я поняла, что не смогу жить так, как он мне предлагает. Я расторгла нашу помолвку. Боюсь, он очень страдал.

Лицо Пуаро ясно показывало, что обратное кажется ему совершенно невозможным. Она продолжала:

— Я увидела его после долгой разлуки только в прошлую субботу вечером. Он проводил меня до моего дома и, как я рассказала инспектору, мы разговаривали о прошлом. Только мы на этом не остановились…

— Вот как?

— Джон потерял голову. Поверьте мне! Он был просто безумным. Он требовал, чтобы я бросила мужа и детей, добилась развода, вышла за него замуж. Он говорил, что никогда не мог меня забыть, что время для него остановилось с того дня, когда он меня потерял…

Даже под гримом было видно, как она бледна. Вероника закрыла глаза и открыла их через несколько секунд с застенчивой улыбкой.

— Вы верите, месье Пуаро, что чувство может продолжаться годами?

— Верю.

— Вы верите, что можно не забывать, ждать, строить планы, надеяться, сохранять свою волю для того, чтобы добиться, в конце концов, исполнения своих желаний? Вы верите, что есть мужчины, способные на это?

— Да. Женщины тоже…

— Я говорю о мужчинах, о Джоне! Естественно, я начала смеяться над тем, что он говорил, я не принимала его всерьез, я просто сказала ему, что он сумасшедший. Мы очень долго спорили, и было уже очень поздно, когда он ушел. Он остался таким же непримиримым упрямцем…

Вероника сглотнула и продолжала:

— Вот почему на другой день утром я послала ему записку с просьбой снова прийти ко мне. Это нельзя было так оставлять. Я должна была убедить его в том, что то, что он требует, — невозможно.

— А это действительно было невозможно?

— Конечно, это было невозможно! Абсолютно невозможно! Он пришел ко мне, но повторилась сцена, разыгравшаяся накануне. Он не хотел ничего слушать и продолжал настаивать… Я ему заявила, что он теряет время, что я его не люблю и даже питаю к нему отвращение!.. Я была вынуждена очень жестоко с ним обойтись, мы расстались обозленные… И вот теперь он мертв!

Пуаро смотрел на ее руки с переплетенными пальцами — большие, широкие, некрасивые, даже жестокие. Они выдавали необычное волнение. Вероника стала жертвой своих эмоций, но ему показалось, что она нисколько не опечалена. Чувство», которое сейчас в ней преобладало, было гневом. Разновидность эгоистической злопамятности.

— Вот это, месье Пуаро, — продолжала она уже спокойнее, — я и хотела вам рассказать. Что мне было делать? Выложить все, что произошло, или сохранить это в себе? Все это правда, но поверят ли мне?

Пуаро молча смотрел на нее. У него не создалось впечатление, что Вероника сказала ему правду, но что-то в ее рассказе соответствовало истине. Она, очевидно, исходила из фактов, но излагала их по своему усмотрению.

И вдруг он все понял. Она переставила роли! Это она не могла забыть Джона. Он ее, а не она его оттолкнула. Она не могла молча перенести унижение, которое он заставил ее испытать, она была в ярости от неудачи. Страдала ее гордость, и Вероника представила версию более для нее выгодную и дававшую ей отмщение.

— Если все это имеет отношение к смерти Джона Кристоу, — наконец сказал Пуаро, — то вам придется все это изложить. Если же ничего такого не было, то вполне можете это сохранить в себе.

Вероятно, его ответ разочаровал ее. Пуаро угадывал настроение посетительницы. Она была бы в восторге, если бы ее историю напечатали на первых полосах газет. Может быть, она даже пришла с надеждой, что он поможет распространить эту историю…

Как бы то ни было, Вероника не выдала своих чувств. Она встала.

— Благодарю вас, месье Пуаро. Я знала, что вы дадите мне мудрый совет, и счастлива, что обратилась к вам. Мне обязательно нужно было с кем-то поговорить…

— Постараюсь оправдать ваше доверие, мадам.

Проводив Веронику до садовой калитки, Пуаро вернулся в дом и распахнул окно. Духи посетительницы были очень дорогими, с изысканным ароматом, но он оскорблял чувствительное обоняние Пуаро. Так же как и в самой комедиантке, в этом запахе было что-то избыточное.

Пуаро спрашивал себя, убила ли она Джона. Он был уверен, что она сделала бы это охотно, она бы с удовольствием спустила курок и увидела бы, как рухнет к ее ногам мужчина, оскорбивший ее тщеславие. Но ему также казалось, что эта женщина с холодным и расчетливым умом, знающая цену риску, напрасно не стала бы подвергать себя опасности. Она могла иметь желание убить Джона, но сделала ли она это?

Дознание было закончено. Окончание следствия откладывалось на две недели по просьбе полиции.

Герда в сопровождении своей сестры приехала из Лондона на машине, взятой напрокат. Леди Эндкателл вышла проводить ее.

— Как вы себя чувствуете, дорогая? Надеюсь, вы снова обрели сон? Я глубоко опечалена, что вы не у нас р «Долине», но хорошо понимаю, как тяжело бы вам было здесь при нынешних обстоятельствах.

Миссис Патерсон взглядом укоряла сестру за то, что та не представила ее надлежащим образом. Она объяснила, что мисс Коллинз предложила поберечь Герду и дать ей возможность ночевать дома в Лондоне.

— Я увезу Герду и детей к себе, — добавила она, — Герда нуждается в покое, ей нужно отдохнуть. Ее дом в Лондоне осаждают репортеры.

Герда казалась раздраженной и отчужденной. Она была уже в машине. Сестра присоединилась к ней, и они уехали.

— Бедняжка! — сказала Мидж Хардкастл. Эдвард Эндкателл пожал плечами и с досадой бросил:

— Что особенного представлял собой Кристоу? У этой женщины совершенно подавленный вид.

— Она жила только им.

— Но почему? Это был страшный эгоист, хотя, может быть, интересный собеседник…

Не закончив фразы, он неожиданно спросил:

— А что думали о нем вы, Мидж?

— Я?

Она подумала, потом несколько удивленно произнесла:

— Я, наверное, его уважала.

— Вы его уважали? Почему?

— Бог мой! Потому что он знал свое дело!

— Как врач?

— Да.

Больше времени для продолжения разговора у них не было. Подошла Генриетта, которая обещала захватить Мидж и отвезти ее в Лондон на своей машине. Эдвард вместе с Дэвидом после завтрака должны были уехать послеобеденным поездом. На прощание Эдвард сказал:

— Хорошо было бы, Мидж, если бы вы как-нибудь приехали и позавтракали со мной.

— С радостью! Только мой обеденный перерыв длится всего час…

Он улыбнулся.

— Неужели нельзя сделать исключение? Я уверен, что ваши хозяева поймут…

Повернувшись в сторону Генриетты, он добавил: А вам, Генриетта, я позвоню!

— Решено! Но я, вероятно, редко буду бывать дома.

— Редко?

Она насмешливо объяснила:

— Мне же нужно переживать свое горе! Вы, может быть, ожидали, что я буду сидеть дома и горевать в четырех стенах?

— Я вас больше совершенно не понимаю, — тихо сказал Эдвард. — Вы так изменились.

Генриетта ласково пожала ему руку выше локтя и с Мидж пошла к машине. Через несколько минут автомобиль уже мчался по дороге в Лондон через леса, окрашенные всеми цветами осени.

— Я рада, что уехала, — сказала Мидж немного погодя. — Люси меня любит, я тоже ее люблю, но бывают минуты, когда она наводит на меня страх!

Генриетта, устремив взгляд в зеркало, ответила довольно рассеянно:

— Виноват ее характер. Она все приукрашивает, все представляет, как на сцене, даже убийство!

— Я никогда до этого не думала об убийстве. Правда, это странно?