16 октября.

День выдался туманный и мрачный. С ночи моросит мелкий дождь. Туман окутал дом, клубы его, словно живые, катятся по саду, обволакивая деревья и кусты. Они то поднимаются, то опускаются, расстилаясь по унылым равнинам, по болоту. Все вокруг словно покрыто мягкой серебристой вуалью: и холмы, и камни, и растения. Когда сквозь унылую пелену проглядывает робкий луч солнца и падает на далекие валуны, то они поблескивают, словно драгоценные камни. Но проходит мгновение, солнечный луч исчезает, и все вокруг снова погружается в тоскливую мглу. Унылый, безотрадный вид очень соответствует моему настроению. Да и не только моему. Баронет снова ходит хмурый, волнения предыдущей ночи улеглись, уступив место меланхолии. Более чем когда-нибудь я чувствую витающую в воздухе опасность. Она давит на меня, сжимает сердце, расползается по дому. Она везде, она прячемся в каждой щели, таится за каждым углом. И оттого, что я не способен ни объяснить её, ни предугадать, откуда она на нас свалится, эта опасность становится еще более угрожающей.

Может быть, я преувеличиваю? И причин для беспокойства нет? Но тогда как объяснить цепь событий, которые все вместе взятые определенно указывают на наличие угрозы, на некую ведущуюся вокруг нас разрушительную деятельность? Взять хотя бы смерть последнего владельца Баскервиль-холла. Она до мельчайшей детали совпадает с описанием, приведенным в фамильной легенде. А крестьяне, которые много раз видели на болоте странное существо? Да я и своими собственными ушами дважды слышал его вой. Немыслимо, невероятно, чтобы все эти события подчинялись иным законам, а не законам природы. Впрочем, я и не думаю, что это – существо из потустороннего мира. Оставленные им отпечатки и душераздирающий вой – явления вполне материальные, как и дрожь, что охватывает услышавшего эти тягостные стоны. Оставлю же предрассудки для Стэплтона и Мортимера, пусть их думают, что хотят. Я же должен руководствоваться единственно только здравым смыслом, и потому никто и ничто не заставит меня поверить в сельские бредни. Ведь тем самым я опущусь до уровня этих бедных полуграмотных селян, которые из обычной земной собаки готовы сделать исчадье ада с пламенеющей мордой и глазами, сверкающими, как угли. К тому же, Холмс, чьим агентом я сейчас являюсь, не станет и слушать эти нелепые фантазии. Факты и только факты! А фактом также является то, что я самолично дважды слышал вой на болоте. Не исключено, что там, и в самом деле, обитает громадная собака. Вот вам и все объяснение. Но где только это чудище скрывается? И чем оно питается? Откуда оно там появилось, и почему никто до последнего времени его там не видел? Нужно признать, что объяснить все это довольно затруднительно. Да, и кроме этой собаки, есть еще одно обстоятельство, фактор, надо сказать, сугубо человеческий: кто-то ездил в кэбе и следил за нами. Потом кто-то прислал сэру Генри письмо с просьбой не ехать на болото. Все это реальность, только кто был тот человек – друг или враг? И где он теперь? Остался в Лондоне или последовал за нами сюда? А может быть, это тот странный человек, который стоял на скале?

Правда, я видел его всего несколько секунд, но готов поклясться, что никогда раньше его не видел. Нет, нет, я его абсолютно не знаю. Он не похож ни на одного из наших соседей. И ростом он гораздо выше Стэплтона, очень тощий, худее даже чем Франкленд. Я бы мог подумать, что это Берримор, но тот оставался дома. Пойти за нами он не мог, это я точно знаю. Я бы его сразу заметил. Выходит, снова нас преследует какой-то незнакомец. Возможно, это тот, который охотился за нами в Лондоне, а может быть, и другой. И если тот же самый, – значит, мы от него не отделались. Эх, попадись он только мне в руки, этот гончий! Я бы все выведал от него! И тогда, возможно, все наши трудности закончились бы. Совершенно верно – поимке странного незнакомца я и должен посвятить все свои усилия.

Первым моим желанием был немедленно направиться к сэру Генри и рассказать ему о моих планах. Вторая мысль оказалась намного мудрее: сохранить молчание, продолжать охранять сэра Генри, но одновременно начать свое собственное расследование. Сэра Генри тревожить не нужно. Он и без того ходит мрачный, все молчит, думает о чем-то. Вполне естественно – нервы у него на пределе. И неудивительно – тот вой на болоте кого угодно надолго сделает задумчивым и молчаливым. Хватит с него волнений. Больше сэру Генри – ни слова. Я сам начну и один все закончу.

Утром у нас тут произошла маленькая сцена. После завтрака Берримор попросил сэра Генри уделить ему несколько минут, и они прошли в кабинет. Я остался сидеть в бильярдной, куда попеременно доносились раздраженные голоса баронета и дворецкого. Я, конечно, очень хорошо представлял смысл происходящего между ними разговора. Прошло не так много времени, и сэр Генри, открыв дверь, попросил меня войти.

– Берримор полагает, что мы злоупотребили его доверием, – сообщил мне сэр Генри. – Он считает, что, отправившись на поиски его шурина, мы поступили нечестно. Он говорит, что рассказал нам все по доброй воле.

Дворецкий, бледный, но собранный, стоял перед нами.

– Я, может быть, немного погорячился, – произнес он. – Если так, то прошу вас простить меня. Но я очень удивился, услышав сегодня утром, что два джентльмена ходили ночью на болота ловить Селдона. Как бы там ни было, но ему и без того хватает несчастий. Мне не хотелось бы становится для него источником дополнительных бед.

– Вы не правы. Если бы вы действительно рассказали нам все по доброй воле, то могли бы обвинить нас, – возразил баронет. – Но ведь все произошло совсем не так. Мы вынудили вас, даже, точнее, не вас, а вашу жену, признаться. Вам, собственно говоря, ничего не оставалось делать.

– Если бы не жена, я бы ничего вам не сказал, сэр Генри. Ведь, признайтесь, я молчал, не произнес ни слова.

– Поймите, Берримор, этот человек опасен для общества. Возле болот живут люди, а дома здесь находятся далеко друг от друга, так что вздумай ваш шурин напасть на кого-нибудь – и люди окажутся беззащитны перед матерым убийцей. Взять, к примеру, Стэплтонов. Ну, какое они могут оказать сопротивление? Нет, нет, пока Селдом не окажется вновь за решеткой, здесь спокойно никто спать не будет.

– Он ни на кого не собирается нападать, сэр. Я даю вам честное слово, что он совершенно безопасен. Более того, он никогда больше не вернется сюда. Поверьте мне, сэр Генри, пройдет всего несколько дней, мы все подготовим, и он уедет отсюда в Южную Америку. Ради Бога, сэр Генри, умоляю вас, не доносите о нем в полицию! Его уже практически не ищу. Дайте ему дождаться парохода. А если вы сообщите о нем, у меня и у моей жены будут неприятности. Прошу вас, сэр, не ходите в полицию.

– Что скажите, Уотсон?

Я пожал плечами.

– Если он уберется из страны, то избавит налогоплательщиков от дополнительных расходов.

– Ну, а что, если ему вздумается напасть на кого-нибудь перед отъездом?

– Он не сумасшедший, он не сделает ничего подобного, сэр! У него есть и еда, и все необходимое. Зачем ему идти на преступление, ведь он тем самым выдаст себя.

– Справедливо, – заметил сэр Генри. – Ну, так что же, Берримор, мне с вами делать?… Ладно.

– Да благословит вас Господь, сэр. Спасибо вам, от всей души благодарю вас. Если бы вы обратились в полицию, его бы непременно схватили, а моя жена этого бы не перенесла.

– Выходит, Уотсон, мы с вами помогаем укрывать опасного преступника. Правда, после того, что нам сказал Берримор, мне будет сложно заставить себя пойти в полицию. Хорошо, тема закрыта. Вы можете идти, Берримор.

Пробормотав несколько слов благодарности, дворецкий направился к дверям но, внезапно повернувшись, снова подошел к нам.

– Вы очень добры к нам, сэр, и я хочу отплатить вам тем же. Мне кое-то известно, сэр Генри. Возможно, мне следовало бы сообщить вам уже давно, но я обнаружил это совсем недавно. Я никому ни слова не говорил об этом, поскольку имеет отношение к гибели бедного сэра Чарльза.

Баронет и я, вскинув головы, посмотрели на Берримора.

– Вы знаете, как он погиб?

– Нет, сэр, этого я не знаю.

– Тогда что же вам известно?

– Мне известно, почему в тот момент он стоял у ворот. Он должен был встретиться с какой-то женщиной.

– С женщиной? Он?

– Да, сэр.

– И вы знаете ее имя?

– Нет, не знаю, сэр. Но её инициалы “Л. Л.”

– Но как вам стало это известно, Берримор?

– Видите ли, в то день, утром, ваш дядя получил письмо. Как у человека известного и щедрого, у него была обширная корреспонденция. Все, с кем случались какие-либо несчастья, слали ему письма, а он старался им помочь. Но в то утро пришло всего одно письмо, почему я и обратил на него внимание. Оно пришло из Кумби-Трейси. Я понял это по штемпелю. Почерк на конверте был явно женский.

– Так, и что дальше?

– Честно говоря, я и думать забыл об этом письме, и никогда бы о нем не вспомнил, если бы не моя жена. Несколько недель назад она убирала кабинет сэра Чарльза. Как вы знаете, его не трогали со времени гибели вашего дяди, и в самом дальнем углу камина нашла обгоревший кусочек какого-то письма. Большая часть его превратилась в пепел, остался только маленький клочок, конец странички. Текст еще можно было разобрать, хотя бумага и сильно подгорела. Мне думается, это была какая-то приписка к письму. “Очень, очень вас прошу, добрый человек, сожгите это письмо и будьте у калитки в десять часов вечера”. А внизу стояли инициалы – две заглавные буквы “Л”.

– Этот кусочек у вас?

– Нет, сэр, он рассыпался у нас в руках.

– А вы не помните, не приходили сэру Чарльзу еще какие-нибудь письма, написанные этим же почерком?

– Сэр, я не обращал внимания на переписку вашего дяди. Не найди моя жена в камине это письмо, я и о нем бы ничего не знал.

– И у вас нет соображений по поводу личности женщины, чье имя начинается с буквы “Л”?

– Нет, сэр, никаких.