– Если нам нужно еще и ехать в Норвуд, то давайте отправляться немедленно, – рискнул вставить я.

Человечек рассмеялся так, что даже уши у него покраснели.

– Не стоит так торопиться, – воскликнул он. – Еще неизвестно, как мой брат Бартоломью воспримет ваше неожиданное появление. Нет, нет, что вы, я должен подготовить вас к встрече, рассказать о моих отношениях с Бартоломью. Прежде всего, я вынужден сказать вам, что во всей этой истории есть места, и для меня самого не очень ясные. Все, что я могу сделать – это сообщить вам факты, мне известные и понятные.

Мой отец, майор Джон Шолто, как вы уже, вероятно, догадались, служил в Индии. Лет одиннадцать тому назад он вышел в отставку и, возвратившись в Англию, поселился в Пондичерри-лодж, в Верхнем Норвуде. В Индии отцу моему удалось разбогатеть, и вернулся он сюда с большими деньгами и громадной коллекцией восточных редкостей. Довольно ценных, нужно сказать. Кроме того, он привез с собой несколько слуг – индусов. Не стесненный в средствах, он купил себе небольшой домик и зажил в роскоши, ни в чем себе не отказывая. Наследников у него только двое – я, и Бартолмью, мой брат-близнец.

Я очень хорошо помню тот ужас, который охватил нас, когда мы узнали об исчезновении капитана Морстана. О деталях этого обстоятельства мы прочитали в газетах. Зная, что он является другом нашего отца, мы частенько в его присутствии говорили о загадочном исчезновении Морстана. Отец нередко принимал участие в наших разговорах и делился своими соображениями. Мы и не подозревали, что из всех людей только он один знает о судьбе несчастного Артура Морстона. Нам и в голову тогда не приходило, что наш отец может быть причастен к этому делу.

Но мы догадывались о другом – мы чувствовали, что наш отец скрывает какую-то тайну, и все его поведение показывало, что над ним нависла огромная опасность. Он вдруг стал на редкость боязлив – никогда не выходил из дома один, а вскоре нанял двух телохранителей, бывших боксеров. Они служат в Подничерри-лодж привратниками. Кстати, один их них – тот самый Вильямс, который привез вас сюда. Да, да, когда-то он был чемпионом Англии в легком весе. Наш отец никогда не говорил нам о том, кого именно он боится. Но через некоторое время мы заметили, что особую ярость у него вызывают люди с деревяшками вместо ног. Как-то раз он даже открыл огонь из револьвера по какому-то безногому, который, как выяснилось впоследствии, был всего лишь коммивояжером, пришедшим к нам предложить свой товар. Слава богу, все обошлось, бедолага даже не был ранен, но нам пришлось выложить немалую сумму за его молчание и за то, чтобы замять все это дело. Вначале мы подумали, что неприязнь к безногим у нашего отца – это одна из малообъяснимых странностей его характера. Однако, последующих ход событий заставил нас изменить это мнение.

В начале 1882 года отец мой получил из Индии какое-то письмо, которое повергло его в панику. Прочитав его за завтраком, отец едва не лишился чувств. С того дня он заболел и вскоре уже лежал при смерти. Мы не знали, что это за письмо, и кто его автор, но оно было очень короткими и написано корявым почерком, вероятно, человеком малограмотным. С момента получения письма отец впал в глубокую депрессию, затем ему стало значительно хуже, А уже в конце апреля нам сообщили, что отец безнадежен и хочет проститься с нами.

Когда мы вошли в его комнату, то увидели нашего отца, высохшего, бледного, утопавшего в подушках. Тяжело дыша, он попросил нас запереть дверь и встать по обеим сторонам кровати. Затем, лихорадочно двигая руками и задыхаясь, голосом, в котором звучало волнение и мука, он сообщил известие, поразившее нас. Я попытаюсь вспомнить и передать все сказанное им его же собственными словами.

«– Дети мои, в этот скорбный час я хочу сказать вам самое главное. То, что тяжким грузом лежит на моей совести. Я несправедливо поступил с дочерью бедного Мортстана. Проклятая жадность, этот страшный порок, что преследует меня всю мою жизнь, помешал мне отдать причитающиеся ей сокровища… А ведь половина их законно принадлежит ей. Но я и на себя их не потратил. И все из-за дурацкой слепой жадности. Простое обладание сокровищами согревало мне душу. Я ни с кем не хотел делиться ими, я и мысли не допускал, что мне придется отдавать их. Видите вон те жемчужные четки у склянки с хинином? Я даже с ними не мог расстаться, хотя и они, в сущности, тоже ее. Вам, дети мои, я поручаю отдать дочери Морстона ее долю сокровищ Агры, но только не раньше, чем я умру. Кто знает, как все обернется? Случалось, что люди выкарабкиваются и из более худших ситуаций…

А теперь я расскажу вам, как умер Морстон, – продолжал отец. – У него было больное сердце, но он ото всех это скрывал. Мне одному было известно о его недуге. Там, в Индии, он и я стали обладателями значительных богатств. Не буду объяснять, как это произошло, все обстоятельства дела сейчас не имеют значение. Главное то, что все сокровища я привез с собой в Англию. Когда же сюда вернулся Морстан, он сразу же направился ко мне, чтобы потребовать свою долю. Со станции он пришел сюда пешком, постучался, и мой старый верный Лал Чодар впустил его… Лала уже давно нет… Наши мнения относительно дележа сокровищ существенно различались. Вскоре между нами завязался спор. Морстан сильно разозлился и вскочил с кресла. Вскочив с кресла, он попытался мне что-то сказать, но вдруг схватился за грудь. Он начал задыхаться, лицо его стало мертвенно-серым. Пошатнувшись, он повалился на спину, но, падая, ударился головой об угол сундука, в котором лежали драгоценности. Нагнувшись, я посмотрел на Морстана и, к своему ужасу, обнаружил, что он мертв.

Долгое время я сидел, не зная, как мне поступить. Мысли мои путались. Первым моим желанием было позвать кого-нибудь на помощь, но я так и не решился этого сделать, боялся, что меня обвинят в убийстве. Могли бы найтись свидетели, которые подтвердили бы, что мы яростно спорили, рана на голове Морстана также свидетельствовала бы в пользу убийства. А потом началось бы расследование, в результате чего полиция непременно разнюхала бы о сокровищах. Вот это-то меня больше всего и беспокоило, я не хотел, чтобы о них кто-нибудь знал. В разговоре Морстан упомянул мне, что никому не известно, куда он отправился. Именно тогда я и решил – пусть уж об этом никто никогда и не узнает.

Я стоял, обдумывая, что мне делать, и тут в дверях появился мой слуга, Лал Чодар. Он скользнул в комнату и быстро запер за собой дверь. «Не беспокойтесь, сахиб», – заговорил он. – «Никто не узнает о том, что вы убили его. Давайте спрячем тело, и – дело с концом». «Я не убивал его», – ответил я. Лал Чодар, улыбаясь, закивал головой. «Я все слышал, сахиб», – шептал он. – «Я слышал, как вы ссорились, и слышал удар. Но губы мои будут молчать. Не беспокойтесь, в доме все спят, давайте быстренько избавимся от тела». Его слова и решили все дело. Я подумал, что если уж мой слуга не верит в мою невиновность, то что тогда говорить о двенадцати придурках – присяжных?! В ту же ночь мы с Лалом Чодаром избавились от тела. Последующие несколько дней в Лондоне только и было разговоров, что о таинственном исчезновении капитана Морстана. Чуть позже из того, что я вам расскажу, вы поймете – я ни в чем не виноват, единственная моя ошибка состоит в том, что я подался на уговоры слуги и, скрыв тело и драгоценности, лишил дочь Морстана ее законной части. Вам придется восстановить справедливость. А теперь слушайте меня внимательно. Сокровища спрятаны…».

– В то же самое мгновение гримаса ужаса исказила лицо отца. Глаза его засверкали диким огнем, челюсть задрожала. Он завизжал голосом, которого мне никогда не забыть: «Уберите его! Ради Бога, уберите его!». Мы с братом, повернув головы, посмотрели в окно, куда был устремлен взгляд отца. Чья-то устрашающая физиономия смотрела на нас из темноты улицы. Я рассмотрел бороду, дьявольской злобы глаза и нос, расплющенный об оконное стекло. Меня поразила застывшая на физиономии жестокое выражение. На секунду мы с братом опешили, затем бросились к окну, но за ним уже никого не было. Когда мы вернулись к отцу, он был уже мертв. Голова его была беспомощно повернута набок, пульс не прослушивался.

В ту же самую ночь мы обшарили весь сад, но не нашли и следа жуткого пришельца. Был, правда, какой-то отпечаток на клумбе, но такой маленький, едва ли его мог оставить взрослый мужчина. Вот так – за исключением этого непонятного следа, ничто не говорило о присутствии возле нашего дома посторонних. Прошло немного времени и нам начало казаться, что никакой бородатой физиономии и не было вовсе. Возможно, все это было игрой нашего воображения. Однако, довольно скоро мы получили весьма убедительное свидетельство того, что вокруг нас происходят какие-то странные события. К примеру, однажды, войдя в комнату отца, мы обнаружили, что окно открыто, а в ящиках и коробках все основательно перевернуто. На комоде лежал клочок бумаги со словами «Знак четырех», написанных неровным, корявым почерком. Кто их написал, и что они – для нас это было сплошной загадкой. Все ценные вещи в комнате оставались на своих местах. Странно, но грабители ничего не украли. Мы с братом попытались связать это удивительное происшествие с постоянным страхом, который преследовал отца всю его жизнь. Однако и этот логический ход не принес нам никакой разгадки.

Вздохнув, человечек замолчал. Некоторое время он сидел, задумчиво попыхивая кальяном. Мы сидели, погруженные каждый в свои мысли. Признаться, этот удивительный рассказ нас озадачил. Услышав повествование о смерти своего отца, мисс Морстан побледнела. Мне показалось, что она близка к обмороку. Я торопливо налил стакан воды из стоявшего на столике хрустального кувшина и протянул ей. Девушка приняла его. Шерлок Холмс сидел, откинувшись на спинку кресла. На лице его было все то же отсутствующее выражение, но по блеску его полуприкрытых глаз я понял, что вся эта история вызывает у моего друга живейший интерес. Глядя на Холмса, я вспоминал о том, что именно сегодня он уныло жаловался на беспросветную тоску своей жизни. Теперь перед ним стояла очередная проблема, требующая полной концентрации его ищущего ума. Мистер Тадеуш Шолто с гордостью оглядывал нас, явно удовлетворенный тем ошеломляющим впечатлением, которое произвело на нас его повествование. Еще несколько раз затянувшись, он продолжил: