Агата Кристи - Долгое прощание

Я всегда мечтала о чем-то необычном. Моя жизнь была такой скучной, однообразной. Отец мой, профессор Беденфельд, был одним из величайших авторитетов в области антропологии. Он действительно был гением — каждый признает это.

Ум его блуждал во временах палеолита, а единственное неудобство заключалось в том, что тело пребывало в современном мире. Папу не интересовал современный человек. Он презирал даже человека эпохи неолита. Энтузиазм охватывал его, только когда он добирался до мустьерского периода. К сожалению, никто не может обойтись без общения с себе подобными, живущими рядом,— приходится иметь дело с мясниками, молочниками и зеленщиками. Итак, отец был погружен в глубокое прошлое, мать у меня давно умерла, и практической стороной жизни пришлось заниматься мне. Честно говоря, я возненавидела палеолитского человека — будь он мустьериан, шеллиан или кто-то иной. И хотя я правила и печатала большую часть папиного труда «Неандертальский человек и его предки», я всегда радовалась, что благодаря счастливым обстоятельствам неандертальцы вымерли в далекие времена. Я не знаю, догадывался ли папа о моем отношении к неандертальцам или нет; наверно, ему это было безразлично. Мнение людей не волновало его ни в малейшей степени. Я думаю, в этом тоже проявлялась одна из граней его одержимости. Папа жил, не заботясь о повседневных делах. Он равнодушно съедал все, что ставили перед ним, но казался огорченным, когда заходил разговор о том, что за это надо платить.

У нас никогда не было денег. Его слава выдающегося ученого не приносила семье доходов. Он был членом известных научных обществ, имел много ученых степеней и титулов, но мало кто из его сограждан знал о его существовании. Лишь однажды он попал в поле зрения широкой публики.

Как-то отец читал в одном обществе лекцию о шимпанзе. В ней говорилось о том, что детеныш человека обнаруживает некоторые черты антропоида, в то время как детеныш шимпанзе ближе к человеку, чем взрослая особь, и делался вывод: если наши предки имели больше сходства с обезьяной, чем мы, предки шимпанзе были более организованы, чем современные особи, другими словами, шимпанзе дегенерируют.

Предприимчивая газета «Дейли Баджет», всегда ищущая что-нибудь пикантное, немедленно вышла под большими заголовками: «Не мы произошли от обезьяны, а обезьяны произошли от нас. Знаменитый ученый говорит, что шимпанзе — это выродившиеся люди».

Вскоре после этого к отцу пришел корреспондент, который пытался убедить его написать несколько популярных статей в защиту этой теории. Я еще никогда не видела отца в таком гневе. Он не стал церемониться с визитером и выгнал его, к моему великому огорчению, ибо в этот момент нам особенно нужны были деньги. Мгновение я размышляла, не догнать ли молодого человека и не сказать ли ему, что отец передумал и пришлет ему статьи по интересующему его вопросу. Я легко могла бы написать их сама, и вряд ли отец когда-нибудь наткнулся бы на них, так как он не был читателем «Дейли Баджет». Но я отказалась от этого слишком рискованного предприятия.

В результате я надела свою самую лучшую шляпку и печально пошла в деревню уговаривать справедливо разгневанного бакалейщика подождать с долгом.

Репортер был единственным молодым человеком, который посетил наш дом. Я завидовала Эмили, нашей молоденькой горничной, которая частенько прогуливалась с моряком, с которым она была обручена. В промежутках между встречами с ним она гуляла с юношей, служившим у зеленщика, и с ассистентом дантиста.

Я печально думала о том, что мне не с кем встречаться. Все папины друзья были уже пожилые профессора, как правило, с длинными бородами. Правда, профессор Петерсон однажды обнял меня, сказал,'что у меня «миленькая стройная фигурка» и попытался поцеловать.

Я жаждала приключений, любви, романтики, а, казалось, была обречена на скучное, однообразное существование. В деревне была библиотека, полная потрепанных романов. Я зачитывалась приключениями и любовными переживаниями их героев. Я бредила суровыми, молчаливыми жителями Родезии, сильными мужчинами, которые могли одним ударом сбить своего противника. В нашей деревне не было человека, который мог бы сбить с ног противника одним ударом или даже несколькими.

В деревне было также кино, где раз в неделю показывали «Приключения Памелы». Памела была удивительной девушкой. Ничто не могло ее устрашить. Она падала с самолета, плавала на подводных лодках, забиралась на небоскребы без малейшего ущерба для себя. В какое бы невероятное и опасное положение Памела ни попадала, она всегда умудрялась вновь появиться живой и невредимой в следующей серии.

Я выходила из кино в каком-то трансе, а приходя домой, обычно находила записку от газовой компании, угрожавшей отключить газ, если просроченный счет не будет оплачен. И тем не менее каждый шаг приближал меня к жизни, полной опасностей и приключений.

На свете есть много людей, которые никогда не слышали о том, что в Северной Родезии был найден редкий череп. Но это факт.

Однажды утром я нашла своего отца в крайне возбужденном состоянии. Он сразу же выложил мне эту историю.

— Ты понимаешь, Анна, есть несомненное сходство с черепом с Явы, но только внешнее. Нет, здесь мы имеем дело с тем, что я всегда отстаивал — наследственной формой неандертальского человека. Ты согласна с тем, что гибралтарский череп самый примитивный из всех найденных неандертальских черепов? Почему? Потому, что родиной неандертальца была Африка! Они проникли в Европу.— Здесь он неожиданно поперхнулся, так как одновременно машинально набил полный рот селедкой.— Итак,— продолжал он, оправившись от кашля,— мы не должны терять времени. Мы должны быть там, ибо трудно даже предположить заранее, какие там могут быть сделаны интереснейшие находки.. Надо организовать небольшой отряд, и мы должны его возглавить.

— А как относительно денег? — спросила я осторожно.

Он укоризненно посмотрел на меня.

— Твой меркантильный подход всегда меня раздражает. Корысть не должна руководить нами. Когда речь идет об интересах науки, выгода не должна иметь место.

— Но я полагаю, что люди, с которыми ты будешь работать, могут быть заинтересованы в заработке.

Папа казался совсем больным.

— Моя дорогая Анна, ты заплатишь им наличными.

— Но у меня нет никаких наличных.

Папа раздражался не па шутку.

— Дитя мое, не могу же я вникать во все эти вульгарные подробности, связанные с деньгами. Банк утверждает, что у меня есть еще двадцать семь фунтов.

— Но это же все, что мы имеем.

— Тогда напиши моим издателям.

Но я-то знала, что папины книги приносят больше славы, чем денег, а мне самой очень хотелось поехать в Родезию. «Суровые, молчаливые люди»,— шептала я себе.

Я внимательно посмотрела на отца.

— У тебя старые ботинки, папа,— сказала я.— Сними коричневые и надень черные. И не забудь свое кашне. Сегодня очень холодно.

Через несколько минут он уже уходил в других ботинках, тщательно закутанный.

Этим вечером отец вернулся поздно, и, к моему ужасу, я увидела, что на нем не было ни пальто, ни кашне. Я начала возмущаться, а он ответил: «Дорогая моя, ты совершенно права. Я снял их, чтобы идти в пещеру. Там так грязно».

Я вспомнила, как отец однажды вернулся домой, буквально с ног до головы залепленный грязью. Основным смыслом нашего пребывания в Литл Хемпсли и была пещера, которая находилась в слоях ориньякской культуры. Отец проводил в ней очень много времени, собирая материалы для своей книги и для нашего маленького музея.

В тот раз отец тяжело заболел. На следующее утро у него поднялась температура, и я вызвала врача. Бедный отец! Ему никогда не везло! Это было двустороннее воспаление легких, и через четыре дня он умер,

Все были очень добры ко мне. В том состоянии, в котором я тогда находилась, мне это очень нравилось. Однако горе мое не было таким уж огромным. Папа никогда не любил меня по-настоящему, и я это знала. Если бы он действительно меня любил, это вызвало бы у меня ответное чувство. Да, я ухаживала за ним и втайне восхищалась его знаниями и бескомпромиссной преданностью науке. Мне было очень жаль, что папа умер как раз в тот момент, когда его интерес к науке достиг своей высшей точки.

Я чувствовала бы себя лучше, если бы могла похоронить его в пещере с картинками, изображавшими северного оленя и кремневые орудия. Но общественность настояла на обыкновенной могиле с мраморной плитой на нашем местном отвратительном церковном дворе.

Прошло некоторое время, прежде чем я смогла осознать, что та свобода, о которой я мечтала, наконец наступила.

Я была сиротой и, в сущности, без крова и без денег, но зато совершенно свободной. В то же время я очень ценила доброту окружавших меня людей.

Священник из кожи лез, чтобы убедить меня в том, что его жена срочно нуждается в компаньонке. Нашей маленькой библиотеке внезапно понадобился помощник библиотекаря. Наконец, наш доктор позвал меня в гости и после смехотворных извинений за то, что осмелился послать мне счет за лечение отца, вдруг сделал мне предложение.

Я была поражена. Доктору было около сорока лет. Маленький и кругленький, он чем-то напоминал бочонок. Он совсем не был похож на героев «Приключений Памелы» и тем более на «сильного, молчаливого и сурового жителя Родезии».

Я подумала немного, а затем спросила его, зачем это ему нужно, зачем он хочет жениться на мне?

Этот вопрос, казалось, очень взволновал его. Он пробормотал, что жена очень помогла бы такому практикующему врачу, как он. Это я могла понять. Безопасность—-вот что предлагалось мне. Безопасность и комфортабельный уютный дом. Вспоминая об этом сейчас, я думаю, что тогда несправедливо обошлась с маленьким человеком.