— Спасибо за кофе, — сказал я ему в спину.

Он не сбавил шага. Когда он ушел, я пощупал щетину на подбородке, встряхнулся и решил, что пора двигаться. Семейством Уэйдов я был сыт по горло.

Когда я проходил по гостиной, на лестнице появилась Эйлин в белых брюках, босоножках и светло — голубой рубашке. Она посмотрела на меня с огромным — изумлением.

— Я не знала, что вы здесь, м — р Марлоу, — сказала она так, словно последний раз мы виделись неделю назад, когда я заезжал выпить чаю.

— Я положил револьвер в письменный стол, — сообщил я.

— Револьвер? — До нее, казалось, не сразу дошло. — Ах, да, ночь была довольно сумбурная, правда? Но я думала, что вы уехали домой.

Я подошел поближе. На шее у нее, на тонкой золотой цепочке, висело что — то вроде кулона — синий с золотом на белой эмали. Синяя эмалевая часть напоминала крылья, но сложенные. На белой эмали — золотой кинжал, пронзающий свиток. Надпись я прочесть не мог. Все вместе было похоже на военный значок.

— Я напился, — сказал я. — Нарочно и некрасиво. От одиночества.

— Не надо было сидеть в одиночестве, — сказала она, и глаза у нее были ясные, как небо. В них не мелькнуло ни тени притворства.

— Это кто как считает, — заметил я. — Я уезжаю и не уверен, что вернусь.

Слышали, что я сказал про револьвер?

— Вы положили его в письменный стол. Может быть, лучше убрать его в другое место? Но он ведь невсерьез стрелялся, правда?

— Этого я не могу сказать. В следующий раз может попробовать и всерьез. Она покачала головой.

— Не думаю. Уверена, что нет. Вы так мне помогли ночью, м — р Марлоу. Не знаю, как вас отблагодарить.

— Мне показалось, что знаете. Она покраснела. Потом рассмеялась.

— Мне приснился очень страшный сон, — произнесла она медленно, глядя поверх моего плеча. — Что человек, которого я когда — то знала, очутился здесь, в этом доме. Он уже десять лет как умер. — Она осторожно коснулась эмалево — золотого кулона. — Поэтому я сегодня это надела. Это его подарок.

— Мне самому приснился любопытный сон, — сказал я. — Но рассказывать не буду. Дайте мне знать, как пойдут дела у Роджера и не смогу ли я чем помочь.

Она опустила взгляд и посмотрела мне в глаза.

— Вы сказали, что больше не вернетесь.

— Это еще не точно. Может быть, и придется. Надеюсь, что нет. У вас здесь что — то сильно не ладится, и далеко не во всем виновато спиртное.

Она глядела на меня, сведя брови.

— Что это значит?

— По — моему, вы понимаете.

Она старательно это обдумала. Пальцы все еще тихонько теребили кулон.

Она тихо, кротко вздохнула.

— Всегда появляется другая женщина, — сказала она. — Рано или поздно. Но не всегда это так уж страшно. Мы смотрим на вещи по — разному, правда? Может быть, даже говорим о разном.

— Возможно, — ответил я. Она все еще стояла на лестнице, на третьей ступеньке снизу. По — прежнему теребила кулон. По — прежнему выглядела, как золотая мечта. — Особенно, если вы считаете, что другая женщина — это Линда Лоринг.

Она выпустила кулон и спустилась на одну ступеньку.

— Д — р Лоринг, кажется, тоже так считает. — Заметила она равнодушно.?

Наверное, у него больше информации.

— Вы говорили, что он устраивает подобные сцены половине ваших соседей.

— Я так сказала? Ну, что ж… значит, тогда этого требовали приличия.

Она опустилась еще на ступеньку.

— Я небрит, — сообщил я.

Она вздрогнула. Потом засмеялась.

— Я от вас не ожидаю порывов страсти.

— А чего вы вообще ожидали от меня, м — с Уэйд, — в самом начале, когда убедили меня поехать его искать? Почему вы выбрали меня, что во мне такого?

— Вы доказали, что умеете хранить верность, — спокойно сказала она.?

Хотя это было, наверно, нелегко.

— Тронут. Но думаю, что дело не в этом. Она сошла с последней ступеньки и теперь смотрела на меня снизу вверх.

— А в чем же?

— А если в этом, то это чертовски неудачное объяснение. Хуже не бывает.

Она слегка нахмурилась.

— Почему?

— Потому, что надо быть уж совсем дураком, чтобы таким образом доказать свою верность во второй раз.

— Знаете, — сказала она почти весело, — у нас какой — то очень загадочный разговор.

— Вы очень загадочный человек, м — с Уэйд. Пока, желаю удачи, и если Роджер вам не совсем безразличен, найдите — ка ему хорошего врача — и побыстрее.

Она снова засмеялась.

— Ну, вчера приступ был легкий. Вы бы видели его, когда дела по — настоящему плохи. Сегодня днем он уже сядет за работу.

— Черта с два.

— Уверяю вас. Я так хорошо его знаю. Я выдал ей напоследок с размаху, и прозвучало это гнусно.

— Вы ведь на самом деле не хотите его спасти, верно? Только притворяетесь, что спасаете.

— А это, — сказала она натянуто, — очень жестоко с вашей стороны.

Обойдя меня, она скрылась за дверью столовой. Большая комната опустела, я прошел к двери на улицу и вышел. В солнечной спокойной долине стояло замечательное летнее утро. Долина была слишком далеко от города с его смогом и отрезана невысокими горами от океанской сырости. Попозже будет жарко, но это будет приятная, утонченная жара для избранных, не такая грубая, как пекло в пустыне, не такая липкая и противная, как в городе. Беспечная Долина была идеальным местом для жизни. Идеальным. Славные люди в славных домах, славные машины, славные лошади, славные собаки, возможно, даже славные дети.

Но человек по имени Марлоу хотел только одного — убраться отсюда. И побыстрее.

Глава 31

Я поехал домой, принял душ, побрился, переоделся и снова почувствовал себя чистым. Я приготовил завтрак, съел его, помыл посуду, подмел кухню и заднее крыльцо, набил трубку и позвонил на телефонную «службу дежурства».

Там сказали, что звонков мне не было. Зачем ехать в контору? Там не окажется ничего нового, кроме очередного мертвого мотылька и очередного слоя пыли. В сейфе лежит мой портрет Мэдисона. Можно было бы поехать, поиграть с ним и с пятью хрустящими стодолларовыми бумажками, которые все еще пахли кофе. Можно было, но не хотелось. Что — то во мне скисло. Эти деньги на самом деле были не мои. За что они заплачены? Сколько верности нужно мертвецу? Чушь какая — то; я смотрел на жизнь сквозь туман похмелья.

Утро было из тех, что тянутся вечно. Я выдохся, устал, отупел, и минуты одна за другой падали в пустоту с легким шуршанием, словно отгоревшие ракеты. В кустах за окном чирикали птицы, по Бульвару Лаврового Ущелья шли машины бесконечным потоком. Обычно я их даже не слышал. Но сейчас я был беспокоен, зол, раздражен и издерган. Я решил избавиться от похмелья.

Обычно по утрам я не пью. Для этого в Южной Калифорнии слишком мягкий климат. Недостаточно быстро идет обмен веществ. Но на этот раз я смешал себе большую порцию холодного, сел в шезлонг, расстегнув рубашку, и начал листать журнал — нашел бредовый рассказ про парня, у которого были две жизни и два психиатра, один — человек, а один — вроде насекомого из улья. Этот парень все ходил от одного к другому, и сюжет был дурацкий, но, по — моему, чем — то смешной. Я пил осторожно, не торопясь, следя за собой.

Было уже около полудня, когда зазвонил телефон, и голос в трубке сказал:

— Это Линда Лоринг. Я звонила вам в контору, и ваша «служба дежурства» сказала, что вы, может быть, дома. Мне бы хотелось вас увидеть.

— Зачем?

— Предпочла бы объяснить лично. Вы ведь иногда бываете в конторе?

— Угу. Иногда. Хотите дать мне заработать?

— Я об этом не подумала. Но если желаете, чтобы вам заплатили, я не возражаю. Могу быть у вас в конторе через час.

— Это здорово.

— Что с вами? — резко бросила она.

— Похмелье. Но меня не совсем развезло. Я приеду. Если вы не хотите приехать сюда.

— Контора меня больше устраивает.

— А то у меня здесь тихо и славно. Улица тупиковая, соседей поблизости нет.

— Это меня не интересует — если я вас правильно поняла.

— Никто меня не понимает, м — с Лоринг. Я загадочный. О'кей, поползу на свой насест.

— Спасибо вам большое. — Она повесила трубку. Добирался я долго, потому что по пути остановился и съел сандвич. Я проветрил контору, перевел звонок на входную дверь, а когда просунул голову в приемную, она уже сидела в том же кресле, что Менди Менендес, и листала журнал — вполне возможно, тот же самый. Сегодня на ней был бежевый габардиновый костюм, и выглядела она весьма элегантно. Она отложила журнал, серьезно взглянула на меня и сказала:

— Ваш бостонский папортник надо полить. И, по — моему, пересадить в другой горшок. Слишком много воздушных корней.

Я придержал ей дверь. К черту бостонский папоротник. Когда она вошла и дверь захлопнулась, я подвинул ей кресло для посетителей и она, как все обычно делают, оглядела контору. Я сел за письменный стол со своей стороны.

— Ваше заведение дворцом не назовешь, — заметила она. — У вас и секретарши даже нет?

— Жизнь убогая, но я привык.

— И, вероятно, не слишком доходная?

— Ну, не знаю. По — разному. Хотите посмотреть на портрет Мэдисона?

— На что?

— На бумажку в пять тысяч долларов. Задаток. Он у меня в сейфе. — Я встал, повернул ручку, открыл сейф, отпер внутренний ящик и вытряхнул из конверта купюру на стол. Она поглядела на нее с некоторым изумлением.