— Опять неплохо придумано. Еще что?

— Я думала: может быть, Мередит, — задумчиво проговорила Карла.

— Мередит Блейк?

— Да. Видите ли, мне он кажется как раз таким человеком, который способен на убийство. Я хочу сказать, что он медлителен н труслив. Кроме того, мой отец отбил у него девушку, на которой он хотел жениться. Почему Мередит изготовлял все эти яды? Может быть, с целью когда-нибудь воспользоваться ими для убийства? Может быть, он заявил об исчезновении кониина из его лаборатории только для того, чтобы отвести от себя подозрение? Может быть, он даже хотел, чтобы Каролину повесили, потому что она когда-то ответила ему отказом? Это третий вариант.

— Вы безусловно правы в одном, — сказал Пуаро, — в том, что не верите искренности рассказчиков. Здесь много написано с целью запутать и отвести от себя подозрение.

— Да, конечно. Я все время старалась читать между строк.

— Ну, а еще какие у вас варианты?

— Еще я не была уверена в мисс Уиллиамс, — сказала Карла. — С отъездом Анджелы в школу она теряла заработок. А если бы Эмис внезапно умер — естественной, смертью, конечно, — Анджела, вероятно, не уехала бы. Может быть, мисс Уиллиамс прочла про кониин в в энциклопедии и узнала, что симптомы отравления им очень похожи на симптомы солнечного удара. Но я сомневалась в ней только до того, как прочла ее рассказ. Ее слова внушают доверие. И она совершенно права: надо смотреть правде в глаза. Ну, что ж! Принимаю страшную правду — моя мать виновна. Ее предсмертное письмо ко мне продиктовано желанием меня пощадить. Наверное, и я поступила бы так же. Я не осуждаю ее и за то, что она в порыве отчаяния убила моего отца — в ту минуту она не владела собой. И отца я тоже не виню. Я его понимаю: жизнерадостный, талантливый, ищущий… У него много оправданий.

— Значит, вы доискались правды?

— Доискалась правды? — В глазах Карлы были усталость и боль.

Пуаро наклонился и отечески погладил ее по плечу.

— Не надо. Разве можно складывать оружие в тот самый момент, когда следует начинать борьбу? Когда открылась наконец со всей ясностью картина того, что произошло в действительности?

Карла широко открыла глаза.

— Но мисс Уиллиамс не будет лгать. Она видела своими глазами, что самоубийство Эмиса было подстроено. Если вы не доверяете ее словам…

Эркюль Пуаро встал.

— Мадемуазель, — сказал он, — показания Сесилии Уиллиамс о том, что она видела, как ваша мать приложила пальцы Эмиса Крэля к бутылке, — именно к бутылке, а не к стакану — и есть то последнее звено, которого мне недоставало для полной уверенности в том, что ваша мать не виновна.

На лице Филипа Блейка можно было прочесть любопытство и нетерпение.

— Ну, как дела, мсье Пуаро?

— Я хочу поблагодарить вас за очень подробное и ясное описание трагедии Крэля.

— Вы очень любезны, — улыбнулся Филип Блейк. — По правде, я и сам удивился, что у меня в памяти сохранились такие мелкие детали.

— Да, все совершенно ясно, — сказал Пуаро. — Но кое о чем вы все же умолчали, не правда ли?

— Умолчал? — нахмурился Филип Блейк.

— Ваш рассказ, — продолжал Пуаро, — не вполне откровенен. Я знаю, например, что однажды миссис Крэль вышла из вашей комнаты в очень компрометирующий ее час.

Последовало молчание, прерываемое тяжелым дыханием Филипа Блейка. Наконец он спросил:

— Откуда вы это знаете?

— Не все ли равно — откуда? Знаю — и этого достаточно.

Снова молчание. Затем Филип Блейк заговорил решительным тоном:

— Вы каким-то образом наткнулись случайно на частный вопрос. Я согласен, что это не совпадает с тем, что я написал. И тем не менее, это совпадает больше, чем вы думаете. Делать нечего — придется объяснить.

Я не лгал, говоря, что ненавидел Каролину Крэль. И в то же время она меня привлекала. Я противился этому и старался побороть свое чувство тем, что преувеличивал ее недостатки. Подростком я был в нее влюблен, а она мной пренебрегла. Такие вещи не забываются.

Когда девочка Грир вскружила голову Крэлю, я воспользовался случаем и сказал Каролине, что люблю ее. Она очень спокойно ответила: «Я знаю». Я видел, конечно, что она меня не любит. Но я видел и то, что она оскорблена неверностью Эмиса. Трудно подобрать более подходящий момент для того, чтобы овладеть женщиной.

Она согласилась прийти ко мне ночью. И пришла. Но когда я ее обнял, она меня оттолкнула с отвращением и сказала, что любит Крэля несмотря ни на что. Попросила у меня прощения и ушла. Надо ли удивляться, мсье Пуаро, моей ненависти к ней?

У Филипа Блейка дрожал голос.

— Я не желаю говорить о ней! Я не желаю, чтобы мне о ней напоминали! Не желаю!

— Будьте любезны, мистер Блейк, скажите, в каком порядке ваши гости вышли в тот день из лаборатории?

— Но, дорогой мсье Пуаро, через шестнадцать лет!.. Разве я могу вспомнить? Знаю только, что Каролина вышла последней.

— Вы уверены? Давайте вспомним.

Мередит Блейк очень неохотно открыл дверь лаборатории. Как настойчив Эркюль Пуаро!

— Прошу вас, мой друг! Вот вы только что показали своим гостям интересные препараты из растений. Теперь закройте глаза и подумайте.

Блейк послушно закрыл глаза. Пуаро вынул носовой платок и слегка помахал им.

— Да, да, вспоминаю, — пробормотал Блейк. — На Каролине было светлое платье. Фил смотрел сердито — он всегда считал мое хобби идиотским.

— А теперь, — сказал Пуаро, — вы собираетесь перейти с гостями в библиотеку. Кто вышел из комнаты первым? Вы?

— Да. Я и Эльза. Она прошла в дверь, я шел позади нее и остановился вот здесь, ожидая, чтобы все вышли и чтобы можно было запереть дверь. За мною вышел Филип, за ним — Анджела; она у него спрашивала что-то про медведей. Потом вышел Эмис, а я стоял и ждал Каролину.

— Значит, вы уверены, что Каролина вышла последней. Вы не заметили, почему она задержалась?

Блейк покачал головой.

— Нет, я стоял спиной к двери и рассказывал Эльзе скучные для нее вещи — о сборе растений. Каролина вышла, и я запер дверь.

Он замолчал, глядя, как Пуаро складывает носовой платок. Этот парень, кажется, надушен — какая гадость!

— Благодарю вас, мистер Блейк. Теперь у меня к вам просьба: я хотел бы устроить в вашей лаборатории маленькое собрание. Вы разрешите?

— Ну? — Эльза Дитишэм произнесла это слово нетерпеливо и совсем по-детски.

— Разрешите мне задать вам один вопрос, мадам?

— Конечно.

— Скажите, не говорил ли с вами Мередит Блейк после процесса? Не просил ли он вас стать его женой?

Эльза взглянула на него удивленно.

— Да. Но какое отношение…

— А что вы ему ответили?

Эльза засмеялась:

— Что я могла ответить? Мередит — после Эмиса! Смешно и глупо. Он всегда был глуп.

— Разве?

— Он хотел, видите ли, защищать меня. Он, как и другие, думал, что процесс был для меня пыткой. Репортеры! Орущая толпа! Грязь, которую бросали мне в лицо! — Она опять засмеялась: — Бедный Мередит!

И снова Эркюль Пуаро стоит перед мисс Уиллиамс, смотрит в ее строгие серые глаза и чувствует себя школьником. Он спрашивает ее, тщательно подбирая слова:

— Не знаете ли вы, чем Каролина Крэль ударила в детстве свою сестру Анджелу? Пресс-папье?

— Да.

— А кто вам об этом рассказывал?

— Сама Анджела.

— В какой форме?

— Она показала мне свою щеку и сказала: «Это сделала Карлина, когда я была совсем маленькой. Она бросила в меня пресс-папье. Никогда не напоминайте ей об этом, потому что это ее страшно мучит».

— А сама миссис Крэль говорила вам об этом?

— Только вскользь. Подразумевалось, что я уже знаю. Помню, как она однажды сказала: «Вы, наверное, осуждаете меня за то, что я балую Анджелу. Я хочу хоть чем-нибудь искупить свою вину перед ней». А в другой раз она сказала: «Что может быть тяжелее сознания, что ты сделал человека несчастным на всю жизнь?»

— Благодарю вас, мисс Уиллиамс. Это все, о чем я хотел вас спросить.

У дома Анджелы на Риджент-парк Пуаро замедлил шаг. В сущности, ему не о чем было ее спрашивать. Но страсть к симметрии и гармонии не позволила ему миновать ее дом. Пять человек — следовательно, пять вопросов, и не меньше.

Анджела Уоррен встретила его с плохо скрытым нетерпением:

— Есть новости?

Пуаро закивал головой, как китайская кукла.

— Не теряю надежды, — сказал он.

— Филип Блейк? — Интонация была средней между вопросительной и утвердительной.

— Я пока ничего не могу сказать, мадемуазель. Еще не время. Я хочу только просить вас приехать в Хэнд-кросс, к мистеру Мередиту Блейку. Остальные уже дали свое согласие.

— Хорошо, я приеду, — согласилась Анджела. — Интересно будет увидеть всех снова.

— И, пожалуйста, захватите с собой письмо, которое вы мне показывали.

Анджела Уоррен нахмурилась.

— Это письмо интимного характера. Я показала его только вам. Мне не хотелось бы давать его в руки чужим и неприятным мне людям.

— Оно имеет чрезвычайно большое значение.

— Ну, хорошо. Я возьму его с собой.

— Вы разрешите мне задать вам один маленький вопрос?

— Да.

— В то лето, незадолго до трагедии, не прочли ли вы биографию художника Гогена?

Она посмотрела на него с откровенным любопытством.

— Кажется, да. — Она подумала. — Да, вы правы. Как вы узнали? Кто вам сказал?

— Никто.

Эпилог

Лаборатория в поместье Хэндкросс была залита лучами вечернего солнца. Она была прибрана, в нее внесли дизан и несколько кресел, но это не прибавило ей уюта, а только подчеркнуло ее унылый, заброшенный вид.