Мне очень хотелось зайти к миссис Крэль, но я побоялась, что мой приход вызовет ее неудовольствие. И я до сих пор жалею, что не поборола свою застенчивость и не поговорила с несчастной женщиной. Ведь около нее не было близкого человека, которому она могла бы открыть душу.

Когда вечером шла к себе, я встретила мистера Крэля. Он сказал мне: «Спокойной ночи», но я не ответила.

На следующий день была прекрасная погода. Перед завтраком я прошла в комнату Анджелы, но она куда-то убежала. Я подняла с пола ее чулки, которые она должна была заштопать после завтрака. К завтраку она не пришла. По словам прислуги, она взяла с собой большой кусок хлеба с вареньем — значит, ушла надолго. Я отправилась на поиоки своей недисциплинированной ученицы.

Эти подробности я пишу для того, чтобы объяснить, почему я не осталась около миссис Крэль. Я очень хотела быть около нее, чтобы она не чувствовала себя слишком одинокой. Но в круг моих обязанностей входило приучать Анджелу к аккуратности, а когда вопрос касался рукоделия, она становилась непослушной и упрямой.

Поиски Анджелы не увенчались успехом, и я вернулась домой. Все сидели на террасе — кроме мистера Крэля. Утро было жаркое, и миссис Крэль предложила холодного пива.

Около дома стояла маленькая оранжерея, но вместо растений в ней было вино. Это было нечто вроде маленького бара, в котором стояли и лежали на полках бутылки с джином, вермутом, лимонадом и т. д. А в углу стоял холодильник, и в нем всегда был запас пива. Миссис Крэль и я пошли за пивом и, войдя в оранжерею, увидели Анджелу. Она вынимала из холодильника бутылку. Миссис Крэль сказала:

— Эмис просит принести ему холодного пива.

Теперь, по прошествии стольких лет, очень трудно вспомнить, явилось ли у меня в ту минуту какое-нибудь подозрение. Но голос ее был таким же, как всегда, — я совершенно в этом убеждена. Правда, все мое внимание было обращено на Анджелу, стоящую около холодильника с виноватым лицом. Я строго спросила ее, где она провела утро. Она засмеялась и сказала, что была на пляже.

Дальнейшую последовательность событий я помню плохо. Кажется, я заставила Анджелу заштопать чулки, а сама пересмотрела столовое белье. Ко второму завтраку мистер Крэль не пришел, и я радовалась, что он проявил наконец какое-то подобие такта.

После второго завтрака миссис Крэль сказала, что она пойдет в «Батарею», а я решила поискать на пляже купальный костюм Анджелы, и мы вышли вместе.

Миссис Крэль вошла в калитку «Батареи», а я пошла по тропинке вниз и вдруг услышала ее крик. Она попросила меня вызвать врача к мистеру Кралю. Но я вам это уже рассказывала. По дороге к дому я встретила мистера Мередита Блейка, передала ему просьбу миссис Крэль, а сама побежала назад.

Я написала вам то, что в своих свидетельских показаниях говорила на суде. А сейчас я сообщу то, чего не знает ни одна живая душа. На суде я об этом умолчала — и не раскаиваюсь. Если бы понадобилось давать показания еще раз, я опять поступила бы точно так же.

Вот что произошло.

Как я уже сообщила вам, я встретила мистера Мередита Блейка, попросила его позвонить врачу, а сама побежала в «Батарею». В те годы я бегала еще легко и быстро, день был жаркий — на ногах у меня были не ботинки, а сандалии.

Войдя в калитку «Батареи», я увидела, что миссис Крэль старательно вытирает носовым платком пивную бутылку. Затем она взяла руку своего мужа и прижала к бутылке его пальцы; при этом она пугливо оглядывалась и прислушивалась. И на ее лице был написан страх, который объяснил мне все.

Каролина Крэль отравила своего мужа. Но я ее не виню. Он сам довел ее до предела терпения и сам решил свою судьбу.

Я не сказала миссис Крэль, что оказалась свидетельницей ее поступка. Я никогда и никому об этом не говорила. Но есть один человек, который имеет право знать все. Зто Карла Крэль.

Передайте от меня Карле, что она не должна судить свою мать: существует предел того, что может вынести человек. Она должна понять ее и простить».

XI

Рассказ Анджелы Уоррен

«Дорогой мсье Пуаро.

Я выполнила свое обещание и записала все, что помню о тех страшных днях. И я убедилась, что помню все-таки очень мало.

О семейной драме я даже не подозревала. Мне было пятнадцать лет — я бегала, гоняла на велосипеде, плавала, и вопросы секса меня не интересовали.

Но однажды, сидя с книгой на террасе (по-моему, это случилось накануне смерти Крэля), я вдруг услышала, как Эльза говорит в гостиной, что она собирается выйти замуж за Эмиса. Такое намерение показалось мне очень странным, и когда мы шли в тот день к Мередиту, я спросила Эмиса:

— Почему Эльза собирается выйти за тебя замуж? Ты же не можешь быть женатым на двух женщинах одновременно. Это называется двоеженство, и за это сажают в тюрьму.

Эмис страшно рассердился и сказал, что немедленно отправит меня в школу-интернат, чтобы я перестала подслушивать разговоры взрослых и болтать глупости.

Я вспылила от его несправедливых слов и заявила, что глупости болтаю не я, а Эльза. На это Эмис ответил, что она пошутила. Я успокоилась, но не вполне. И на обратном пути я сказала Эльзе:

— Я спросила у Эмиса, почему вы собираетесь выйти за него замуж, когда у него есть жена. Он ответил, что я болтаю глупости, и что вы пошутили.

Я надеялась, что она обидится, но она только улыбнулась.

Когда Каролина переодевалась к обеду, я вошла в ее комнату и прямо спросила ее, возможно ли, что Эмис женится на Эльзе. Она ответила:

— Эмис женится на Эльзе только после моей смерти.

Эти слова окончательно успокоили меня. Смерть казалась мне в то время чем-то очень далеким.

События следующего утра я помню очень смутно. Кажется, л ходила купаться, бегала в сад Мередита за яблоками, потом занималась рукоделием.

Последовательность событий четко сохранилась в моей памяти только начиная с той минуты, когда Мередит Блейк вбежал к нам на террасу, задыхаясь, с серым лицом. Помню, как из рук Эльзы упала на пол и разбилась кофейная чашка, помню выражение ужаса на ее лице, ее крик, прыжок с террасы и стремительный бег к Эмису.

Я повторяла: «Эмис умер», стараясь понять значение этих слов, но понять не могла. Я видела серьезное, строгое лицо доктора Фоссета, широко раскрытые сухие глаза Каролины. Мисс Уиллиамс не отходила от нее ни на шаг. От меня все отмахивались, чтобы я не мешала, и я чувствовала себя очень сиротливо.

Потом мисс Уиллиамс привела меня в комнату Каролины. Она лежала на диване и выглядела больной. Она поцеловала меня и сказала, что мне следует поскорее уехать и постараться не думать о случившемся.

Я прижалась к сестре и сказала, что не хочу никуда уезжать и не хочу оставлять ее одну. Но она еще раз попросила меня поскорее уехать.

И мисс Уиллиамс вмешалась:

— Единственная помощь, которую ты можешь оказать сестре, это уехать без спора.

Тогда я сказала, что исполню все, чего хочет Каролина. Она крепко обняла меня со словами «Дорогая моя, бедная моя Анджела» и добавила, чтобы я ни о чем не тревожилась.

Меня вызвал начальник полиции. Спрашивал, когда я в последний раз видела Эмиса, как он выглядел, и задавал мне еще другие вопросы, которые казались мне совершенно ненужными. Теперь я понимаю, конечно, что они имели значение. Он убедился, что я не могу сказать ничего нового — он уже знал все подробности от других. Поэтому он сказал мисс Уиллиамс, что не возражает против моего отъезда к леди Трессилион, у которой в то время гостила маленькая Карла.

Я уехала и уже потом узнала, что Каролину арестовали. Я пришла в такое отчаяние, что заболела.

Впоследствии мне передали, что Каролина очень тревожилась обо мне. По ее настоянию меня отправили за границу еще до начала судебного процесса. Но я вам уже говорила об этом.

Как видите, мои воспоминания очень скудны и не могут осветить истину. Я помню только ярость и отчаяние Эльзы, бледное лицо Мередита, горе и гнев Филипа — все было очень естественно и не вызывало подозрений.

И тем не менее я знаю лишь одно: Каролина не виновата. Я совершенно убеждена в этом, хотя не располагаю доказательствами, кроме своего убеждения».

XII

Усталым движением Карла откинула со лба прядь волос.

— Какая путаница! — сказала она, указывая на кипу рукописей. — Все говорят по-разному. Каждый видит дело под другим углом. И все, кроме тети Анджелы, считают мою мать виновной. А мнение тети Анджелы не очень убедительно: у нее нет доказательств, кроме любви и веры.

— Не надо приходить в уныние, мадемуазель. — Голос Эркюля Пуаро звучал ободряюще и ласково. — Перед вами лежат чрезвычайно ценные документы. Из них можно сделать важные выводы.

— Какие выводы? — спросила Карла. — Я понимаю только, что было совершено убийство. И если оно было совершено не моей матерью, то значит, кем-то из остальных пяти лиц. Я тоже пыталась делать выводы, но ни один из них меня не удовлетворил..

— Да? — заинтересовался Пуаро. — Расскажите мне о них.

— Ну, все это только домыслы. Вот, например, Филип Блейк. Он биржевой маклер и был другом моего отца. Возможно, что отец доверил ему деньги: художники непрактичны, как правило. Филип Блейк попал в затруднительное положение и растратил деньги. Может быть, он попросил моего отца подписать какой-нибудь документ, и появилась опасность, что все раскроется. И смерть моего отца была единственным спасением для него. Это один вариант.

— Очень неплохо придумано. Что еще?

— Ну, затем Эльза. Филип Блейк говорит, что она была слишком дальновидной, чтобы пользоваться ядом. Но я считаю, что он неправ. Предположим, моя мать сказала ей, что не даст мужу развода. А Эльза была мещанкой — я уверена в этом — и не признавала свободной любви; ей нужен был непременно законный брак. И она решила отравить мою мать, чтобы та не стояла иа ее дороге. Вот она и воспользовалась удобным случаем накануне и взяла яд. А потом, по какому-то страшному стечению обстоятельств, яд попал к Эмису вместо Каролины. Это второй вариант.