– Ma che vergogna, signora![6] – крикнул он.

– Mi dispiace, – всхлипнула Роза, – та поп posso sopportare l’idea che lo taglino. Perchè devono tagliare?[7]

– Perchè l’hanno ucciso, – ответил Карелла, – e vogliamo scoprire chi è stato[8].

– Ma che scoprirete tagliandolo?[9] – спросила Роза.

– La palla è ancora dentro, – объяснил Стивен. – Dobbiamo trovare la palla perchè ci sono stati altri morti. Altri tre[10].

– E tagliarono gli altri?[11] – Вдова посмотрела на Кареллу.

– Si[12].

– È peccato contro Dio mutilare i morti[13], – возразила Роза.

– È un più grosso peccato contro Dio di uccidere[14], – парировал Карелла.

– Что она говорит? – поинтересовался Мейер.

– Она возражает против вскрытия.

– Скажи ей, что нам и не требуется ее разрешение, – пожал плечами напарник.

– По-твоему, это нам сильно поможет? – осведомился Карелла. – Ты погляди на нее, она же лишилась разума от горя. – Повернувшись к женщине, он произнес: – Signora, è necessario individuare il tipo di pallottola che l’ho uccise. La palla è ancora dentro, поп comprende? Dobbiamo sapere che tipo[15].

– Si, si, capisco[16], – закивала Роза.

– È per questo che dobbiamo fare un’autopsia. Comprende? Cosi potremo trovare I’assassino[17], – продолжил Карелла.

– Si, si capisco, – повторила вдова.

– La prego, signora. Provi. – Стивен похлопал ее по плечу и повернулся к ее сыну, Ричарду.

Ему было лет тридцать. Перед Кареллой стоял крепкий, широкоплечий мужчина с узкой, как у танцора, талией.

– Мистер Палумбо, вы не будете возражать, если мы вам зададим несколько вопросов? – промолвил Стив.

– Вы уж простите мою мать, – произнес Ричард, – она не очень хорошо владеет английским.

– Ничего страшного, – мягко ответил детектив.

– Мой отец неплохо говорил по-английски. Выучил его после того, как приехал сюда. Очень старался. Но мама… – Ричард покачал головой. – Думаю, ей всегда казалось, что мы переселились в Америку на время. Скорее всего, она никогда не оставляла надежду, что рано или поздно вернется в Неаполь. А отец был совсем другим. Ему здесь нравилось. Америка была его страной, и точка. Страна действительно пришлась ему по душе. Поэтому он и выучил английский. И хорошо на нем говорил. Да, с легким акцентом, едва заметным. Он был потрясающим человеком.

Ричард произнес эту тираду, глядя в одну точку, расположенную где-то за плечами Кареллы. Он вообще избегал смотреть на детектива. И говорил так, словно читал молитву у могилы отца. Ричард не плакал, но его лицо покрывала мертвенная бледность, а взгляд продолжал сверлить некую невидимую точку за спиной детектива.

– Он вкалывал всю свою жизнь, – промолвил Ричард. – Когда мы приехали в Америку, я был еще совсем маленьким. Это было давно, в тридцать восьмом. Мне было восемь лет, а брату всего три годика. Мы голодали, можете это представить? Мой отец работал в доках – пахал там как конь. Видели бы вы, каким он был тогда тощим. Накачался он в порту, потому что постоянно таскал тяжести. Понимаете? Мой отец был потрясающим человеком. – Он показал рукой на маленькую фотографию Сальваторе, стоявшую в рамке на каминной полке в гостиной. – Понимаете, он всего добился сам. С нуля. И дом, и магазинчик… Ничего этого не было. Зубрил английский, откладывал каждый грош… Сперва на деньги, что отец скопил, работая в доках, он купил себе ручную тележку – почти такую же, как у него была в Неаполе. И он таскался с этой сраной тележкой по всему городу от зари до темна. Домой приходил выжатый как лимон. Да, он орал на меня, а один раз даже ударил, но не оттого, что разозлился на меня, а просто потому, что устал как собака. Но ведь он все-таки пробился, так? Он же добился своего? Он ведь открыл свой магазинчик? И магазинчик-то был отличным! Мой отец был очень хорошим человеком.

Карелла и Мейер переглянулись, но ни один из детективов не произнес ни слова.

– Значит, его кто-то убил. Кто-то застрелил его с крыши железнодорожной станции. – Ричард помолчал. – Но за что? Мой отец ни разу в жизни никому не сделал зла. Он и меня-то, своего родного сына, шлепнул один-единственный раз, да и то не по злобе, а потому что очень устал. Он никого никогда и пальцем не тронул. А его убили.

Ричард едва заметно пожал плечами и недоуменно развел руками:

– Что тут думать? Я ничего не понимаю. Да и как такое вообще можно понять. Мой отец всю свою жизнь вкалывал, чтобы открыть магазинчик, чтобы обеспечить семью, и вот кто-то взял и так застрелил его… Он разве не понимал, что убивает моего отца?! Он не понимал, что это моего отца увезли в морг на скорой? Он не понимал, что это моего отца теперь будут хоронить?!

Теперь в его глазах стояли слезы. Ричард продолжал смотреть в одну точку за плечами Кареллы.

– У этой сволочи что, своего отца нет? Как он мог… Как он мог вот так запросто взять и застрелить его? Как он мог нажать на спусковой крючок? Это же был мой отец у него на прицеле, мой, черт вас всех подери! Разве он не понимает, что натворил? Он не понимает, что мой отец больше никогда не придет к себе в магазинчик, никогда больше не будет собачиться с покупателями, никогда больше не засмеется… вообще больше никогда ничего не сделает… Он этого не понимает?! Как он мог такое сотворить? Как, объясните мне?

Помолчав, Ричард добавил тихим голосом:

– Мы с ним сегодня так и не повидались. Когда он утром ушел, я еще спал. Мы с женой живем здесь, на втором этаже. Утром мы с ним обычно пересекаемся – я выхожу на работу примерно в одно время с ним. Я работаю на авиационном заводе – на Двести тридцать третьей улице. Но я какую-то заразу подцепил, у меня немного подскочила температура, и жена настояла на том, чтобы я остался дома, а она позвонила бригадиру и сказала, что я заболел. Так я с отцом и не повидался. Хоть бы сказал ему: «Привет, пап, как дела?» И вот именно в этот день его и убили. В день, когда я с ним не увиделся.

– Как вы думаете, кто это мог сделать? Какие-нибудь версии есть? – спросил Карелла.

– Нет.

– Может быть, вашему отцу кто-то угрожал? Ему звонили? Подбрасывали записки?

– Нет.

– Может, он был в ссоре с кем-нибудь из торговцев на той же улице?

– Нет, – Ричард помотал головой, – его все любили… Бред какой-то… Его же все любили… – Он потер нос указательным пальцем. – Я его сегодня так и не увидел. А так – смог хотя бы поздороваться.

IX

На следующее утро, второго мая, Стив Карелла отправился к лейтенанту Бернсу. Он сказал лейтенанту, что дело приняло неожиданный оборот. Они с Мейером, сказал Стивен, раньше полагали, что есть хоть какая-то зацепка, но теперь уже не столь в этом уверены. При этом они сомневаются, что убийца – псих. Учитывая все обстоятельства, продолжил Карелла, ему бы хотелось обратиться к Бернсу за помощью. Пусть он подкинет к ним в следственную бригаду хотя бы еще одного детектива. Кроме того, не помешает помощь и со стороны других полицейских участков. Убийца совершает преступления в самых разных местах, и на мотание по городу уходит слишком много времени, а его лучше потратить на анализ имеющихся данных. Впрочем, анализировать в данный момент практически нечего.

Бернс внимательно выслушал Кареллу и пообещал сделать все возможное – ему надо покумекать над расписанием дежурств и связаться с начальником следственного управления главка. Однако помощь пришла далеко не сразу. Несмотря на заверения лейтенанта, Карелле пришлось подождать. А когда это наконец произошло, оказалось, к величайшему удивлению Стивена, что руку помощи протянула окружная прокуратура.

Эндрю Маллиган занимал должность заместителя окружного прокурора и мечтал в один прекрасный день стать губернатором штата, а потом – чем черт не шутит – и президентом. Да, Маллиган был католиком – ну и что? Если один раз католику Кеннеди удалось сесть в президентское кресло, так, значит, получится и у него. Работал Эндрю в центре города на Хай-стрит, рядом со зданием уголовного суда, напротив полицейского главка. Бернс позвонил начальнику следственного управления ровно в четверть двенадцатого, но Маллиган об этом не знал, поскольку в это время находился в суде. По большому счету, Маллиган не подозревал, что детективы восемьдесят седьмого участка занимаются расследованием четырех убийств, предположительно связанных между собой, и даже не мог подумать, что вскоре окажет им помощь. В данный момент он работал вместе с окружным прокурором над делом по уклонению от уплаты подоходного налога. Маллиган не знал, что окружной прокурор и сам мечтает стать губернатором штата. Впрочем, если бы Эндрю узнал о планах начальника, они бы его нисколько не обеспокоили. В деле, которым они занимались, обвиняемым был крупный вымогатель, и потому оно привлекло внимание прессы. Редакторы отводили судебному процессу первые полосы газет, и это очень нравилось Маллигану. Но все портил однофамилец – джазовый музыкант Джерри Маллиган. Эндрю злил сам факт существования тезки, который даже не был его родственником. Он считал, что всякий раз, когда упоминается фамилия Маллиган – будь то в разговоре или на страницах газет, – вспоминать должны его – заместителя окружного прокурора, неутомимого борца с преступностью, а не какого-то жалкого музыкантишку Джерри.

Поскольку Маллиган должен был вскоре сыграть свою роль в расследовании Кареллы и Мейера, необходимо отметить, что за время своей работы в окружной прокуратуре Эндрю довелось вести четыре дела об убийстве. Ему нравились дела об убийствах, поскольку именно они привлекали внимание прессы. Первое дело об убийстве ему досталось от детективов сорок девятого участка – банальное убийство первой степени, с которым справился бы в суде даже новичок, только что закончивший юридический факультет. Маллиган выжал это дело досуха. Суд рассмотрел бы дело недели за две. Маллиган растянул слушания на месяц. Каждый день выходили передовицы с кричащими, броскими заголовками. Эндрю потянул бы время еще, но судья уже начал тонко намекать на «бесконечные упражнения в риторике в ходе заседаний», и Маллиган решил поставить точку – он добился своего. Журналисты раструбили его имя, а присяжные вынесли обвинительный вердикт. Как говорится: «Кому повезет, у того и петух снесет». Вскоре ему дали еще одно дело об убийстве, а затем еще одно и еще одно. Убийства в городе происходили бесконечно, как бесконечны были упражнения в риторике в ходе его первого процесса.