— Но вы участвовали в этой пьесе?

— Конечно. Я играл Толстого Джо, бармена. И надо сказать, довольно неплохо. Я тогда хотел стать актером, но был слишком толстым, понимаешь? Когда я закончил колледж, то начал ходить по студиям, и везде мне говорили*, что я слишком толстый. И тогда-я сел на диету. Посмотри на меня теперь ' настоящий. слабак' — девяносто семь фунтов! Меня теперь ветром сдувает. Но самое смешное то, что, когда я похудел, мне расхотелось быть актером. И что я-теперь? Агент! И мне каждый Божий день приходится актерствовать по телефону больше, чем если бы. я был профессиональным актером. Так что там насчет пьесы? Пей свой кофе

— Мистер Ди Паскуале вы помните кого-нибудь из тех, кто в’ ней участвовал?

— Только одного. Вернее, одну. Штучку по имени Элен Стразерс. Да-да, это было нечто… Прекрасная девушка, прекрасная. Интересно, что с ней сейчас?

— Вы помните человека по имени Энтони Форрест?

— Нет.

— Рэндольф Норден?

— Рэндольф Норден… минутку… да-да, помню. Он играл шведа.

— Мистер Ди Паскуале, вы читаете газеты?

— Конечно. "Върайети", "Голливуд репортер"…

— А ежедневные?

— "Голливуд репортер" ежедневная.

— Я хотел сказать — помимо профессиональных?

— Конечно.

— Мистер Ди Паскуале, вы читали какую-нибудь газету, где рассказывалось о снайпере, который на сегодняшний День убил уже шесть человек?

— Конечна

— А вы знаете, что Рэндольф Норден был…,

— О, Боже мой, Рэндольф Норден! — воскликнул Ди Паскуале, хлопнув себя по лбу. — Господи Иисусе, как же мне в голову не пришло! Конечно, черт возьми! Его убил этот псих? Так вот почему вы здесь? Что случилось? Кто это сделал?

— Пока что мы не знаем. Я упомянул Рэндольфа Нордена только потому, что вы его вспомнили. Но, мистер Ди Паскуале, похоже, что эти убийства совершаются по системе.

— Не говорите мне, — простонал Ди Паскуале, возводя глаза к потолку.

— Что?

— Что он охотится за всеми, кто участвовал в пьесе.

— Сэр, мы считаем, что это вполне возможно.

— Так я и знал.

— Откуда вы это знали, мистер Ди Паскуале?

— Как откуда? Милый мой, я продаю киносценарии с тех. самых пор, когда ты еще ходить не умел. Откуда же еще? Какой-то чокнутый вбил себе в голову перестрелять всех, кто играл, в этой чертовой пьесе. Естественно. Яснее ясного.' Он уже хлопнул Элен Страэерс?.. Потому что, поверь мне, это было бы. ужасно. Это была прекрасная девушка. Хотя. кто знает, может, она со временем, стала стервой, а? Кто знает?

— Не похоже, чтобы вы были напуганы…

— Напуган? То есть?

— Ну как же, если он убивает всех, кто был в этой пьесе…

— Меня? Вы имеете в виду меня?

— Вы ведь участвовали в пьесе?

— Да, но…

— Вот видите.

Да нет же. — Ди Паскуале некоторое время сверлил Клинга взглядом, а потом спросил: — Да?

— Может быть.

— П-с-с-с.

г- Как по-вашему, кто мог это сделать?

— Выпейте еше кофе.

— Спасибо.

— Кто мог это сделать? Вы сказали — шестеро? А кого убили?

— Энтони Форреста. По-моему, вы сказали, что не помните его?

— Нет, что-то не припомню.

— Рэндольф Норден.

— Да.

— Бланш Леггиджер.

— Бланш Леггиджер… нет, не помню.

— Сальваторе Палумбо.

— О, конечно.

— Вы знали его?

— Да, маленький итальянец-иммигрант, прирожденный актер. Он ходил на курсы английского по вечерам, и как-то раз после занятий забрел на репетицию. И так получилось, что нам был нужен кто-нибудь для эпизодической. роли, забыл, для какой. И вот этот коротышка, который едва говорил по-английски, отлично справился с ролью, хотя должен был играть англичанина. Это было здорово, когда он со своим диким итальянским акцентом изображал кокни. Смешной парень. Значит, его убили? Жаль. Это был приятный маленький человечек. — Ди Паскуале вздохнул. — Кто еще?

— Человек по имени Эндрю Маллиган.

— Да, я читал — о нем. Я не понял, что это был тот парень из пьесы.

— И-вчера вечером — Руди Фенстермахер.

— Получается пять, — сказал Ди Паскуале.

— Нет, шесть, — поправил Клинг.

— Норден, так?

— Да, и Форрест, Леттиджер…

— И этот малыш итальянец…

— г Четверо. Плюс Маллиган и Фенстермахер. Итого — шестеро.

— Да, вы правы.

— Не могли бы вы рассказать немного о пьесе?

— Мы ставили ее на сцене со зрителями вокруг, — пожал плечами Ди Паскуале. — Все мы были очень молоды… ну, вы знаете, как это бывает. Мы все, кроме итальянца, как его звали?

— Палумбо.

— Да, ему было лет тридцать пять. Но все остальные были детьми, и, по-моему, спектакль получился паршивый. По правде говоря, я его почти не помню. Кроме этой Элен Стразерс, она играла одну из шлюх, и на ней была такая блуза с глубоким вырезом. Интересно, что с ней сейчас?

— Мы пытаемся ее разыскать. Мы даже не знаем, вышла ли она замуж, понимаете? Или уехала из города.

— Никогда не видел ее ни до пьесы, ни после. Ну, может быть, сталкивались в коридорах между занятиями, "привет-пока", что-то в этом роде.

— Мистер Ди Паскуале, вы закончили университет?

— Конечно. А что, по моему выговору не похоже, что я окончил колледж?

— С этим у вас все в порядке, сэр.

— Только не надо пудрить мне мозги. Я знаю, что по моей речи этого не скажешь. Но в кинобизнесе полно неотесанных болванов. Если бы я разговаривал как выпускник колледжа, они бы все перенервничали. От меня хотят, чтобы я разговаривал, как портной, — и ради Бога,- он пожал плечами. — Послушай, я все еще могу цитировать Чосера, но кому нужен Чосер в кинобизнесе? Процитируйте Чосера в кабинете продюсера, и он пошлет за ребятами в белых халатах. Да, я закончил колледж, выпуск тысяча девятьсот сорок второго года.

— Вы служили в армии?

— Нет. У меня повреждена барабанная перепонка.

— Расскажите еще что-нибудь о пьесе.

— Что именно? Это была маленькая университетская постановка. Мы сами распределили роли, сами отрепетировали ее, сами в ней играли, сами решили ее поставить. Конец.

— Кто руководил постановкой?

— Факультетский профессор, не помню, как его звали… нет, минутку…. Ричардсон. Профессор Ричардсон! Ну надо же, чего только не вспомнишь!* Это было более двадцати лет назад. — Ди Паскуале умолк. — А вы уверены, что кто-то пытается… — он пожал плечами. — Двадцать лет — это очень долгий срок. Я имею в виду, надо чертовски сильно обидеться, чтобы ждать двадцать лет.

— Сэр, вы не помните, во время репетиций были какие-нибудь ссоры?

— Обычная ерунда, ничего особенного. Вы знаете актеров — даже профессионалы вечно носятся со своим "я", а любители еще хуже. Но я не помню никаких крупных скандалов. Ничего такого, что могло бы тянуться двадцать лет.

— А как насчет профессора Ричардсона? С ним все ладили?

— Да, безобидный малый. В голове пусто, но мухи не обидит.

— Значит, вы не вспомните ничего такого, что могло бы вызвать столь бурную реакцию?

Ничего. — Ди Паскуале замолчал, размышляя. — Вы считаете, этот тип взялся за нас всерьез?

— Мы исходим из этого предположения, мистер Ди Паскуале.

— И что же будет со мной? Я могу получить защиту полиции?

— Если хотите.

— Да, хочу.

— Вы ее получите.

— П-с-с-с.

— И еще одно, мистер Ди Паскуале.

— Знаю-знаю. Не уезжать из города.

— Именно это я и хотел сказать, — улыбнулся Клинг.

— Ну конечно, а что еще ты мог сказать? Малыш, я в кинобизнесе уже давно. Зачитал все сценарии и видел все фильмы. Не нужно особого ума, чтобы догадаться.

— О чем?

— Что если кто-то задумал перестрелять всех, кто участвовал в пьесе… Как по-вашему, что это означает? Что этот "кто-то" вполне может быть одним из участников пьесы. Так ведь? О’кей, я. не буду уезжать из города. Когда вы пришлете охрану?

— Я пришлю полицейского через полчаса. Но должен Вам сказать, мистер Ди Паскуале; что убийца может напасть без предупреждения и с расстояния. Я не уверен, что наша защита…

— Это все-таки лучше, чем ничего, — сказал Ди Паскуале. — Ну ладно, парень, ты со мной закончил?

— Дац я думаю…

— Отлично, — перебил Ди-Паскуале, ведя его к двери. — Если не возражаешь^ я чертовски тороплюсь. Тот парень будет звонить мне в контору, а у меня на столе миллион бумаг, спасибо, что пришел и поболтал со мной, о’кей? Я буду ждать полицейского, пришли его сюда до того, как я уйду, а? Отлично, приятно было с тобой познакомиться, не бери в голову, детка, пока!

И дверь захлопнулась за Клингом.

Глава 12

Дэвид Артур Коэн оказался хмурым маленьким человечком, который зарабатывал на жизнь смехом.

Он работал в однокомнатной конторе на четырнадцатом этаже небоскреба на Джефферсон-авеню, где хмуро поздоровался с детективами, предложил им выпить и спросил:,

— Вы по поводу этих убийств, не так ли?

— Так, мистер Коэн, — ответил Мейер.

Коэн кивнул. Это был худой человек с карими глазами, с глазами, в глубине которых застыло болезненное и страдальческое выражение. Он был почти таким же лысым, как и Мейер, и оба они, сидя по разные стороны стола друг против друга, напоминали пару бильярдных шаров, а Карелла, расположившийся между ними. в торце стола, — игрока, прикидывающего, куда бы их лучше загнать.

— Я все понял после убийства Маллигана, — сказал Коэн. — До этого я узнавал и другие имена, но после смерти Маллигана до меня дошло окончательно. Я понял, что он охотится за всеми нами.