Вера еще подумала: «Как будто собственной тени боится».

Вот именно – боится!

Женщина имела вид человека, живущего в смертельном страхе…

Мурашки пробежали у Веры по коже. Чего здесь можно бояться?

Вслух она любезно сказала:

– Я новый секретарь миссис Оуэн. Наверное, вы уже знаете.

– Нет, мисс, – ответила миссис Роджерс. – Я ничего не знаю. Получила список леди и джентльменов с указанием, кого в какую комнату поселить, и всё.

– Так миссис Оуэн ничего обо мне не говорила? – спросила Вера.

Ресницы миссис Роджерс дрогнули.

– Я не видела миссис Оуэн – пока не видела. Мы всего два дня как приехали.

«До чего эксцентричные люди эти Оуэны», – подумала Вера. Вслух же добавила:

– Кто здесь еще из прислуги?

– Только я и Роджерс, мисс.

Мисс Клейторн нахмурилась. Восемь человек в доме – десять, считая хозяина и хозяйку, – и всего пара слуг?

– Я хорошо стряпаю, а Роджерс все делает по дому, – пояснила миссис Роджерс. – Конечно, я не знала, что гостей будет так много.

– Но вы справитесь? – спросила Вера.

– О, да, мисс, справлюсь. Если будут большие вечеринки, то миссис Оуэн, наверное, пригласит кого-нибудь мне в помощь.

– Наверное, так и будет, – согласилась мисс Клейторн.

Миссис Роджерс повернулась, чтобы идти. Бесшумно ступая, она выскользнула из комнаты, словно тень.

Вера подошла к окну и села. Ей было слегка не по себе. Все казалось очень странным. И отсутствие Оуэнов, и эта миссис Роджерс, бледная, точно призрак… А гости! Да, гости тоже удивительные. Совершенно нелогично подобранная компания.

Вера подумала: «Жаль, что я никогда не видела этих Оуэнов… Хоть бы одним глазком взглянуть, что они за люди такие».

Она встала и беспокойно прошлась по комнате.

Идеальная спальня, полностью в современном стиле. Желтовато-белые ковры на натертом до блеска паркете – чуть подкрашенные стены – высокое зеркало в оправе из лампочек. Каминная полка, голая, не считая огромного куска белого мрамора в форме медведя – в этот образчик современной скульптуры были вмонтированы часы. Над ними в блестящей хромированной оправе висел прямоугольник пергамента – какое-то стихотворение.

Остановившись перед камином, она стала читать. Это оказалась шуточная песенка, которую она помнила с детства.

Десять негритят решили пообедать,

Один внезапно подавился – их осталось девять.

Девять негритят уселись под откосом,

Один заснул и не проснулся – их осталось восемь.

Восемь негритят отправились в Девон,

Один не возвратился – остались всемером.

Семь негритят дрова рубили топором,

Перерубил один себя – остались вшестером.

Шесть негритят пошли на пасеку играть,

Одного ужалил шмель – и их осталось пять.

Пять негритят суд учинить решили,

Приговорили одного – осталось их четыре.

Четыре негритенка пошли поплавать в море,

Один попался на крючок – и их осталось трое.

Трое негритят в зверинце очутились,

Одного задрал медведь – и двое получилось.

Двое негритят пошли на солнышке валяться,

Один до смерти обгорел – чтоб одному остаться.

Последний негритенок, вздыхая тяжело,

Пошел, повесился – и вот не стало никого.

Вера улыбнулась. Ну, конечно! Это же Негритянский остров!

Она снова подошла к окну и села, глядя на море.

Какое оно большое! И никакой суши впереди – только синий простор с бликами заходящего солнца.

Море… Такое мирное сегодня – и такое жестокое иногда… Море, которое затягивает в свои глубины. Топит. Погружает в себя… Топит в себе… Топит… топит… топит…

Нет, не надо вспоминать. Не надо думать о том, что было!

Все давно прошло…

VI

Когда доктор Армстронг прибыл на Негритянский остров, солнце уже садилось в море. Переправляясь, он болтал с лодочником – местным жителем. Пытался выяснить у него что-нибудь о новых владельцах острова, но тот оказался до странности неосведомленным – то ли действительно ничего не знал, то ли не хотел говорить. Поэтому пришлось доктору Армстронгу ограничиться разговорами о рыбалке и погоде.

Долгая дорога за рулем утомила его. Болели глаза. Ведь, когда едешь на запад, все время смотришь на солнце.

Да, он очень устал. Море и полный покой – вот что ему нужно. Вообще неплохо было бы взять отпуск, съездить куда-нибудь, расслабиться… Но этого он как раз не мог себе позволить. Нет, деньги у него, конечно, были. Выпасть из обоймы – вот чего он не мог позволить. Тех, кто выбывает из гонки, в наше время забывают сразу… Ну, все, он на месте, пора настраиваться на рабочий лад.

Он подумал: «И все-таки хотя бы на один вечер я могу притвориться, будто никогда больше не вернусь ни в Лондон, ни на Харли-стрит, будто я навсегда покончил с обоими».

Все-таки остров – магическое место. Само слово чего стоит. На острове теряешь связь с большим миром, оказавшись в маленьком независимом мирке. В мирке, который может удержать приезжего навсегда.

Доктор опять подумал: «Я оставляю мою повседневную жизнь позади».

И, улыбнувшись своим мыслям, принялся строить планы, фантастические планы своего будущего. Он еще улыбался, всходя по выбитым в скале ступеням.

В кресле на террасе сидел пожилой джентльмен, который показался Армстронгу знакомым. Где же он мог видеть это широкое лягушачье лицо, эту жилистую черепашью шею, эти сутулые плечи – и эти светлые пронзительные глаза? Ну, конечно, – это же судья Уоргрейв. Однажды ему довелось давать показания в суде, где тот председательствовал. Вид у него обычно полусонный, но во всем, что касается закона, ему палец в рот не клади. Присяжные смотрели на него, как кролики на удава, – говорят, он мог заставить их изменить свое мнение на прямо противоположное буквально по любому поводу. Пару раз ему удалось выжать из них обвинительный приговор, когда этого никто не ждал. Судья-вешатель, вот как его прозвали.

Надо же, где довелось встретиться… на краю света, можно сказать.

Судья Уоргрейв между тем думал: «Армстронг? Помню, как он давал показания. Осторожный, все время боялся сболтнуть лишнее. Все доктора – дураки. А эти, с Харли-стрит, – особенно». И он с недобрым чувством припомнил свой недавний разговор с одним скользким типом, чей кабинет находился как раз на этой улице.

Вслух он пробурчал:

– Спиртное в холле.

Армстронг сказал:

– Нужно сначала пойти и засвидетельствовать почтение хозяину и хозяйке.

Судья Уоргрейв снова прикрыл глаза, отчего решительно сделался похож на рептилию, и произнес:

– Невозможно.

– Почему же? – удивился доктор.

– Нет ни хозяина, ни хозяйки, – ответил судья. – Очень странно. Непонятное место.

С минуту Армстронг не спускал с него глаз. Он уже решил, что старый джентльмен заснул, когда тот внезапно произнес:

– Вы знакомы с Констанцией Калмингтон?

– Э-э… нет, к сожалению.

– Не важно, – сказал судья. – Туманная особа – и почерк такой неразборчивый… Я уже начал сомневаться, в тот ли я дом приехал.

Доктор Армстронг покачал головой и стал подниматься по лестнице.

VII

Судья Уоргрейв продолжал размышлять о Констанции Калмингтон. Ненадежная, как все женщины.

Потом его мысли переключились на женщин в доме – старую деву с поджатым ртом и девушку. Последняя ему не понравилась особенно – расчетливая молодая дрянь. Хотя женщин вообще трое, считая миссис Роджерс, жену дворецкого. Странная особа, ведет себя так, точно до смерти напугана… Однако вид у нее, как и у мужа, порядочный, и дело свое знают.

Как только Роджерс показался на террасе, судья Уоргрейв подозвал его и спросил:

– Леди Констанцию Калмингтон ждут, не знаете?

Роджерс вытаращил глаза.

– Нет, сэр, насколько мне известно.

Брови судьи поползли на лоб. Но он лишь хмыкнул. Про себя же подумал:

«Негритянский остров, значит? Вот тебе и ложка дегтя в бочке меда…»

VIII

Энтони Марстон принимал ванну, нежась в горячей воде. Как приятно расправить руки и ноги, затекшие от долгого сидения за рулем… Он почти ни о чем не думал. Энтони вообще привык жить ощущениями – и действиями.

Одна мысль его все же посетила: «Придется держаться до конца», – и в голове снова стало пусто и тихо.

Теплая вода, парок над ванной… усталость… потом побриться… коктейль… обед.

А после?..

IX

Мистер Блор завязывал галстук. Ему не хватало опыта.

Так, что ли? Да так вроде…

Никто из них не был с ним особенно сердечен. И все так чудно́ глядели друг на друга – будто знали…

Ну и пусть; в конце концов, его дело зависит только от него самого.