Агата Кристи - День поминовения

– Вы что! Больно!

– Откуда вам известно это имя?

Хриплый голос звучал угрожающе.

Она засмеялась, довольная произведенным эффектом. Ну не дурочка?

– Кто вам его назвал?

– Человек, который вас узнал.

– Кто он? Это очень серьезно, Розмари. Мне нужно знать.

Она искоса взглянула на него.

– Мой двоюродный брат, Виктор Дрейк. У него дурная репутация.

– Никогда о таком не слышал.

– Едва ли вы знали его под этим именем. Не хотел порочить доброе имя семьи.

– Понимаю, – с расстановкой произнес Энтони. – Это было… в тюрьме?

– Да. Я тут делала Виктору выговор – мол, что же он нас всех позорит. Ему, понятное дело, на это плевать. Но вдруг он улыбнулся и сказал: «Ты, моя дорогая, сама не очень разборчива в выборе знакомых. Видел я, как ты отплясывала с бывшей тюремной пташкой – одним из твоих лучших друзей. Он представляется как Энтони Браун, а в каталажке его звали Тони Морелли».

– Надо возобновить знакомство с этим другом молодости, – сказал Энтони беззаботно. – Тюремные связи – штука ценная.

Розмари покачала головой:

– Поздно. Его спровадили в Южную Америку. Уплыл вчера.

– Ясно, – Энтони вздохнул с облегчением. – То есть, кроме вас, о моей страшной тайне не знает никто?

Она кивнула.

– Так и быть, никому не скажу.

– Да уж, пожалуйста, – в голосе его зазвучала сталь. – Розмари, это может плохо кончиться. Вы же не хотите, чтобы ваше кукольное личико изрезали ножичком? Есть люди, которым ничего не стоит взять и испортить женскую красоту. А можно и на несчастный случай нарваться. Такое бывает не только в книжках и кино. Бывает и в самой обычной жизни.

– Вы мне угрожаете, Тони?

– Предупреждаю.

Как она отнеслась к этому предупреждению? Поняла ли, что он совсем не шутит? Эх, дурочка. Хорошенькая головка, да с мозгами туго. Где гарантия, что свой ротик она будет держать на замке? Надо вбить ей в голову – болтать об этом опасно.

– Забудьте, что слышали это имя – Тони Морелли. Понимаете?

– Да у меня нет никаких комплексов, Тони. Я – человек широких взглядов. Это же так здорово – повстречаться с преступником. Так что стыдиться вам нечего.

Ну не кретинка ли? Энтони окинул ее холодным взглядом. В тот момент еще подумалось: «Как я мог увлечься этой пустышкой?» Он никогда не был терпимым к глупцам – даже женского рода. Даже с симпатичными мордашками.

– Забудьте о Тони Морелли, – сказал он твердо. – Я говорю серьезно. Не произносите впредь это имя.

Придется уезжать. Выбора нет. Полагаться на то, что она будет молчать, нельзя. Захочет сболтнуть – сболтнет.

Розмари улыбнулась ему очаровательной улыбкой, но он остался холоден.

– Ну, что вы такой сердитый? Свозите меня на той неделе потанцевать.

– Меня на той неделе не будет. Я уезжаю.

– Только после моего дня рождения. Вы же меня не подведете? Я на вас рассчитываю. Даже не думайте отказываться. Меня этот грипп и так замучил, до сих пор в себя не пришла. Мне нельзя огорчаться. Так что приходите.

Он мог проявить настойчивость. Мог махнуть на нее рукой – и уехать тут же.

Но вдруг через открытую дверь увидел – по ступенькам спускается Айрис. Айрис – само изящество, стройная, бледное лицо, темные волосы, серые глаза. Красотой она уступала Розмари, зато была личностью, какой Розмари не будет никогда.

В эту секунду Энтони возненавидел себя: как он мог клюнуть, хоть и в малой степени, на чисто физическую красоту Розмари? Так подумал Ромео о Розалине, когда впервые увидел Джульетту.

На Энтони Брауна словно снизошло озарение.

И он сказал себе, что выбирает совершенно иной путь.

Стивен Фарради думал о Розмари – с невероятным изумлением, какое всегда будил в нем ее образ. Обычно он гнал мысли о ней прочь, едва они возникали, но иногда с настойчивостью, свойственной ей при жизни, она не позволяла отделаться от себя так легко.

Его первая реакция всегда была одинаковой – вспоминая сцену в ресторане, Стивен быстро поводил плечами, словно отмахивался от назойливой мухи. Вот уж о чем вспоминать он совершенно не обязан! И тогда его мысли уплывали вглубь, во времена, когда Розмари была жива: вот она улыбается, дышит, пристально смотрит ему в глаза…

Как он мог быть таким немыслимым идиотом!

Изумление охватывало всего его целиком, переполняло до крайности. Как такое могло произойти? Это просто выше его понимания. Жизнь словно поделилась на две части: в первой царили здравый смысл, равновесие, упорядоченное движение к цели, вторая являла собой совершенно не свойственное ему, краткое помешательство. Эти две части не желали стыковаться.

При всех своих способностях, проницательности и интеллекте, Стивен был не в состоянии понять, что части эти никак друг другу не противоречили.

Иногда он оглядывал свою жизнь, пытаясь оценить ее хладнокровно, без лишних эмоций, и всякий раз был готов самовлюбленно себя поздравить.

С самого раннего возраста Стивен был полон решимости преуспеть в жизни – и это ему удалось, хотя на начальных этапах без препятствий не обошлось.

Его взгляды и убеждения всегда отличались простотой. Он верил в силу желания. Если человек чего-то пожелает, он может этого добиться!

Маленький Стивен Фарради упорно культивировал свою волю. Порой ему приходилось обращаться за поддержкой, но вообще же он добивался всего собственными силами. Бледненький семилетний паренек с открытым лбом и решительным подбородком, он намеревался взлететь высоко – очень высоко. Стивен уже знал, что родители не будут ему подспорьем. Мама вышла замуж за человека, стоявшего ниже ее на социальной лестнице, о чем не раз пожалела. Отец занимался мелким строительством, был человеком хитрым, практичным и прижимистым, жена и сын относились к нему с презрением…

Мама Стивена была существом невнятным, лишенным цели в жизни, с поразительными перепадами настроения; Стивена она озадачивала и поражала своим сумбуром. Но однажды он застал ее завалившейся на угол стола, а из руки выпала пустая бутылочка из-под одеколона. Ему и в голову не приходило, что причина ее буйства – алкоголь. Она никогда не пила вина или пива, и он не мог даже предположить, что ее страсть к одеколону объясняется отнюдь не головными болями.

В эту минуту Стивен понял, что большой любви к родителям не питает. И не без оснований заподозрил, что и они не сгорают от любви к нему. Он был невысок для своего возраста, тих, чуть заикался. Отец звал его «мальчик-девочка». Послушный ребенок, дом вверх дном не переворачивает. Отец предпочел бы ребенка более шумного, более подвижного. «Я в его годы хулиганил почем зря». Иногда отец смотрел на Стивена и с нелегким сердцем понимал, что уступает жене в статусе. Потому что Стивен пошел в ее родню.

Потихоньку, но все более решительно Стивен начал строить планы на жизнь. Он должен добиться успеха! Первый шаг – избавиться от заикания. Он заставлял себя говорить медленно, делая небольшие паузы между словами. Со временем его усилия увенчались успехом: заикание исчезло.

В школе он дал себе задание – учиться. Надо получить образование. С образованием можно чего-то в жизни добиться. Скоро на его старания обратили внимание учителя, его жажду знаний поощряли. Стивен получил стипендию. Представители местных органов образования обратились к родителям – у мальчика хорошие данные. Власти убедили господина Фарради – он неплохо зарабатывал на строительстве дешевого жилья – вложить деньги в образование сына.

В двадцать два Стивен с отличием закончил учебу в Оксфорде, приобрел репутацию яркого и остроумного оратора, научился писать статьи. Появились и полезные связи. Его увлекала политика. От своей врожденной робости он избавился, уверенно чувствовал себя в обществе – скромный, дружелюбный, наделенный особым блеском, какой заставляет людей говорить: «Этот далеко пойдет». Либерал по убеждениям, Стивен понял: у либеральной партии на ближайшее время нет никаких перспектив. И он вступил в партию лейбористов. Скоро о нем стали говорить как о молодом человеке «с будущим». Но лейбористская партия Стивена не устраивала. Новые идеи в ней не очень поощрялись; она была куда больше скована традициями, чем ее мощный конкурент. А консерваторы, со своей стороны, искали перспективную молодежь. И Стивен Фарради пришелся им ко двору – именно такого они искали. Вскоре консерваторы выдвинули Стивена в парламент от крупного избирательного округа, и он победил, хотя и с небольшим перевесом. Он торжествовал победу – и занял место в палате общин. Карьера началась, именно такая, какую он сам выбрал. Теперь надо включать на полные обороты все свои навыки, все свое честолюбие. Стивен чувствовал, что способен управлять, и управлять хорошо. Он умел общаться с людьми, знал, где польстить, а где проявить жесткость. Однажды он сказал себе: «Я должен войти в правительство».

Но едва восторг от пребывания в парламенте поутих, накатило разочарование. После трудной победы Стивен оказался в свете юпитеров, но теперь был просто в колее и ощущал себя маленьким винтиком внутри большого махового колеса, полностью подчиненным хитросплетениям партийной политики, не имеющим своего голоса. Как выбраться из этого небытия? На молодых здесь смотрели с подозрением. Одних способностей было мало. Требовалось влияние.

В его сферу попали люди с какими-то интересами. Какие-то семьи. Ему требовалась финансовая поддержка. Он стал подумывать о женитьбе. Раньше эта тема его не занимала. В голове у него жил смутный образ некоего милого создания, которое идет с ним по жизни рука об руку, помогает его карьере, рожает ему детей, выслушивает его мысли и снимает с плеч груз проблем. Эта женщина живет его интересами, жаждет его успеха не меньше, чем он сам, гордится им, когда этот успех достигнут.