Агата Кристи - День поминовения

– Понятия не имею. Скажу вам правду, Рейс. Она писала письмо, а я… потом прочитал его оттиск на втором листе. Письмо любовное, сомнений нет – но имени там не было.

Рейс предусмотрительно отвел глаза в сторону.

– Это уже пища для размышлений. Например, появляется мотив у леди Александры – если у ее мужа был роман с вашей женой. Она из тех, кто живет напряженной внутренней жизнью. Тихий омут, вещь в себе. Такие в трудную минуту способны на убийство. Видите, уже кое-что. Значит, есть загадочный Браун, есть Фарради и есть его жена, да еще и молодая Айрис Марль. А что насчет оставшейся дамы, Рут Лессинг?

– Рут здесь вообще ни при чем. По крайней мере, никакого мотива у нее быть не могло.

– Ваша секретарша? А что она за человек?

– Самое дорогое для меня существо на свете, – заговорил Джордж с энтузиазмом. – Фактически член семьи. Моя правая рука… нет человека, которого я ценю выше, которому доверяю больше.

– Вы к ней привязаны, – констатировал Рейс, задумчиво глядя на собеседника.

– Я ей предан. Эта девушка, Рейс, – настоящая находка. Я полностью на нее полагаюсь. Честнейшее и милейшее существо.

Рейс хмыкнул и не стал развивать эту тему. Никоим образом он не дал Джорджу понять, что в графе «Мотив» поставил против имени Рут Лессинг жирную галочку. У «самого дорогого существа на свете» могли быть очень серьезные причины для того, чтобы отправить госпожу Джордж Бартон на тот свет. Например, элементарная корысть – самой в ближайшем будущем стать госпожой Бартон. Не исключено, что она искренне влюблена в своего работодателя. Но мотив отправить Розмари в мир иной у этой дамы был.

Вслух же он сказал:

– Вам, наверное, приходило в голову, что хороший мотив был у вас самого.

– У меня? – на лице Джорджа отразилось изумление.

– Вспомните Отелло и Дездемону.

– Понятно. Но у нас с Розмари все было не так. Разумеется, я ее обожал, но всегда знал – с какими-то вещами мне придется мириться. Не скажу, что она не была ко мне привязана, – была. Очень привязана, всегда нежна со мной. Но я ведь редкий зануда, от этого никуда не деться. Какая со мной романтика? Короче, когда я принял решение на ней жениться, то понимал: жизнь моя не будет сплошь медом и сахаром. Да и она меня об этом предупредила. Конечно, когда у нее кто-то появился, мне было больно, но предположить, что я мог бы ее хоть пальцем тронуть…

Он помолчал, потом продолжил, совершенно другим тоном:

– Если бы ее убил я, какой мне резон теперь все это разгребать? Официально – это самоубийство, шумиха улеглась, все обо всем забыли. Надо быть полным идиотом…

– Совершенно верно. Поэтому всерьез я вас и не подозреваю, дорогой друг. Будь вы убийца и окажись в ваших руках эти письма, вы бы их тихонечко сожгли и сидели себе спокойно. Теперь переходим к самой занимательной части нашего расследования. Кто написал эти письма?

– Что? – Джордж даже вздрогнул. – Понятия не имею.

– То есть вам это не так интересно. Но это очень интересно мне. Это первый вопрос, который я вам задал. Насколько я понимаю, их едва ли написал убийца. Зачем ему рубить сук, на котором он сидит, ведь все, как вы говорите, улеглось, версия о самоубийстве была официально признана. Так вот – кому понадобилось проводить раскопки?

– Слугам? – туманно предположил Джордж.

– Возможно. Если так, каким слугам, что им известно? У Розмари была наперсница?

Джордж покачал головой:

– Нет. Тогда у нас работала повариха, госпожа Паунд, она и сейчас с нами, и еще две служанки. Но они ушли, проработав у нас недолго.

– Что ж, Бартон, если вам нужен мой совет – как я понимаю, нужен, – я бы сказал: надо как следует подумать. С одной стороны, есть очевидный факт – Розмари умерла. Вернуть ее из царства мертвых не удастся, как ни старайся. Улик, указывающих на самоубийство, недостаточно – но нет и улик, очевидно говорящих об убийстве. Допустим, Розмари убили – сделаем такое допущение, – готовы ли вы во всем этом копаться? Вас ждут неприятные откровения, публичная стирка грязного белья, романы вашей жены станут достоянием гласности…

Джордж Бартон поморщился и гневно воскликнул:

– По-вашему, я должен позволить какой-то скотине выйти сухим из воды? Этому олуху Фарради с его напыщенными речами и драгоценной карьерой? И при всем этом – трусливому убийце?

– Просто вы должны понимать, что повлечет за собой такое расследование.

– Мне нужно знать правду.

– Прекрасно. Тогда с этими письмами надо идти в полицию. Скорее всего, они легко найдут их автора и выяснят, что ему известно. Но имейте в виду – если эту машину запустить, остановить ее будет невозможно.

– Ни в какую полицию я не пойду. Именно поэтому я обратился к вам. Я хочу расставить для убийцы ловушку.

– Какую еще ловушку?

– Объясняю: я собираю вечеринку в «Люксембурге». Хочу пригласить и вас. Там будут все те же: чета Фарради, Энтони Браун, Рут, Айрис и я. Я все продумал.

– Что же именно?

Джордж издал короткий смешок.

– Это моя тайна. Я все испорчу, если скажу кому-то заранее – даже вам. Я хочу, чтобы вы пришли туда без предвзятого мнения – и посмотрим, что произойдет.

Рейс резко подался вперед. Голос его неожиданно зазвенел.

– Мне это не нравится, Джордж. Романтические мелодрамы хороши для книг. Идите в полицию – там работают люди, которые вам нужны. Они знают, как решать такие проблемы. Это профессионалы. Устраивать любительский спектакль в мире криминала не рекомендуется.

– Поэтому я и хочу, чтобы там были вы. Вы же не любитель.

– Дорогой друг, вы намекаете на мой опыт работы в разведке – и при этом хотите держать меня в неведении?

– Это необходимо.

Рейс покачал головой:

– Извините. Я вынужден отказаться. Ваш план мне не нравится, и участвовать в нем я не буду. И вам советую быть разумным мальчиком и отказаться от него.

– Нет, не откажусь. Я все продумал.

– Что за глупое упрямство? Я в таких спектаклях разбираюсь лучше вас. И ваша затея мне не нравится. У вас ничего не получится. К тому же она может оказаться просто опасной. Вы об этом подумали?

– Конечно, кое для кого она будет очень даже опасной.

Рейс вздохнул.

– Вы не понимаете, во что ввязываетесь. Что ж, я вас предупредил. Последний раз прошу – откажитесь от этой вашей головоломки.

Но Джордж Бартон решительно покачал головой.

Утро второго ноября выдалось сырым и мрачным. В гостиной дома на Элвастон-сквер стояла такая полутьма, что к завтраку пришлось зажигать свет.

Обычно Айрис завтракала кофе с тостами в своей комнате наверху, но в этот раз она спустилась в гостиную и сидела, похожая на привидение, гоняя по тарелке недоеденную пищу. Джордж нервно шуршал газетой, а на другом краю стола Лусилла Дрейк рыдала в платок.

– Мой мальчик совершит что-то ужасное, я знаю. Он такой чувствительный – и если он пишет, что речь идет о жизни и смерти, значит, так оно и есть.

Шурша газетой, Джордж резко заметил:

– Прошу вас, Лусилла, не беспокойтесь. Я ведь сказал, что приму меры.

– Знаю, дорогой Джордж, вы бесконечно добры. Просто я чувствую – задержка может иметь роковые последствия. Вы говорите, что надо навести справки, а на это уйдет столько времени.

– Нет, все будет сделано быстро.

– Он написал: «Третье – крайний срок», а завтра уже третье. Если что-то случится с моим мальчиком, я никогда себе этого не прощу.

– Не случится, – Джордж отхлебнул кофе из чашки.

– А тут еще пересчет моей ссуды…

– Лусилла, я же сказал: предоставьте это мне.

– Не беспокойтесь, тетя Лусилла, – вмешалась Айрис. – Джордж все устроит. Это ведь не в первый раз.

– Было такое, но давно («Три месяца назад», – вставил Джордж). Тогда бедного мальчика обманули эти его дружки на ранчо, мошенники, каких свет не видывал.

Джордж вытер салфеткой усы, поднялся, легонько похлопал госпожу Дрейк по спине и вышел из комнаты.

– Не унывайте, дорогая. Рут пошлет телеграмму сейчас же.

Он вышел в коридор – за ним Айрис.

– Джордж, может, сегодняшнюю вечеринку стоит отменить? Тетя Лусилла так расстроена… Давай останемся дома, вместе с ней?

– Ни в коем случае! – Розовое лицо Джорджа даже побагровело. – Почему из-за этого молодого прохиндея все должны страдать? Это шантаж, шантаж в чистом виде. Будь моя воля, он не получил бы и пенса.

– Тетя Лусилла никогда на такое не согласится.

– Лусилла глупа, никогда не отличалась большим умом. От женщин, которые рожают после сорока, здравого смысла ждать не приходится. Портят своих чад с самой колыбели, потакают всем их желаниям. Если бы Виктору хоть раз сказали: сам кашу заварил, сам и расхлебывай, – он мог бы вырасти нормальным человеком. Не спорь со мной, Айрис. До вечера я что-то придумаю, чтобы Лусилла легла спать со спокойным сердцем. Будет нужно, возьмем ее с собой.

– Нет, рестораны она терпеть не может, бедняжку там сразу клонит в сон. И ей там душно, а от табачного дыма у нее разыгрывается астма.

– Знаю. Это я пошутил. Иди и подбодри ее, Айрис. Скажи, что все будет в порядке.

Он повернулся и вышел. Айрис уже хотела вернуться в гостиную, но зазвонил телефон.

– Алло? Кто? – Лицо ее, только что безнадежно бледное, вдруг засияло. – Энтони!