В ее голосе звучало неподдельное разочарование.

Пессимистический прогноз инспектора Кемпа явно оправдывался: молодые люди, помолвленные всего неделю тому назад, в тот вечер смотрели только друг на друга.

При всем желании Патриция Брайс-Вудворт не смогла сообщить ничего, кроме некоторых чисто внешних впечатлений.

– Сандра Фарадей была одета шикарно. Да она и всегда шикарно одевается. На ней было платье от Скьяпарелли.

– Вы с ней знакомы? – спросил Рейс.

Патриция покачала головой:

– Я знаю ее только в лицо. И его тоже. Он, по-моему, страшный зануда и к тому же много мнит о себе – политические деятели все такие.

– А еще кого-нибудь из гостей вы знаете в лицо?

– Никого. Мне кажется, я никого из них раньше не видела. Я бы, наверно, и Сандру Фарадей не заметила, если бы не платье от Скьяпарелли.

– Думаю, что Джеральд Толлингтон окажется немногим наблюдательнее своей невесты, – мрачно произнес инспектор Кемп, когда за ними закрылась дверь. – Уверен, что он не вспомнит даже и этого Скипа, Скьяпа – ну, от которого платье.

– Да, навряд ли покрой фрака Стивена Фарадея поразил его в самое сердце, – согласился полковник Рейс.

– Бог с ними со всеми, – сказал инспектор. – Попытаем счастья с Кристин Шеннон – тогда с посторонними будет покончено и останутся только гости Бартона.

Мисс Шеннон, в полном соответствии с недавней характеристикой инспектора Кемпа, оказалась роскошной блондинкой. Старательно уложенные крашеные волосы обрамляли довольно миловидное инфантильное личико, выражение которого отнюдь не свидетельствовало об интенсивной работе мысли. Мисс Шеннон вполне могла быть, как предположил тот же инспектор Кемп, «глупой донельзя», однако смотреть на нее было приятно, а известная доля проницательности в ее голубых, широко раскрытых глазах говорила о том, что хотя Кристин Шеннон и не принадлежала к интеллектуальной элите, но там, где дело касалось практической сметки и денежных интересов, она была далеко не дура.

Она встретила посетителей чрезвычайно гостеприимно, тут же стала уговаривать их что-нибудь выпить, а когда они отказались, начала угощать их своими сигаретами. У нее была маленькая квартирка, обставленная с дешевой претензией на модерн.

– Мне просто ужас как хочется вам помочь, инспектор! Можете задавать любые вопросы.

Кемп начал с обычных вопросов относительно внешнего вида и поведения гостей, сидевших за большим столом. И Кристин Шеннон сразу же продемонстрировала незаурядные качества тонкого наблюдателя и психолога.

– Вечеринка у них не ладилась – сразу видно было. Все сидели как истуканы. Мне даже жалко стало того дядечку, который все это устраивал. Он готов был прямо в лепешку расшибиться, весь вечер сидел как на иголках. Его соседка справа – та словно аршин проглотила, а девчонка слева от него все злилась – наверное, оттого, что ей не удалось пристроиться рядом с одним там симпатичным брюнетом. От нее слева сидел такой высокий блондин – ну и вид у него был! Живот, что ли, болел – даже жевал с таким выражением, будто вот-вот подавится. Другая его соседка все пыталась его растормошить, отпускала какие-то шуточки, но, видно, она и сама была не в своей тарелке.

– О, да вы очень многое успели заметить, мисс Шеннон, – сказал полковник Рейс.

– Я вам открою секрет: мне там было скучновато. Я уже третий вечер подряд ужинала с этим джентльменом, моим другом, и, видит бог, мне это поднадоело. Он все повторял, что приехал повидать Лондон и особенно хочет побывать во всех шикарных ресторанах; правда, одного у него не отнимешь – он не мелочится. Всякий раз заказывал шампанское. Мы в первый вечер были в «Компрадуре», потом пошли в «Миль флёр», а на третий раз в «Люксембург», и он уж повеселился вовсю, ничего не скажешь. Так радовался, даже трогательно. Только рассказывает он всякую тягомотину. Все про свои торговые дела в Мексике и про то, какой он оборотистый, да еще каждую историю повторяет по три раза. Или заведет про своих дамочек, как они все по нему с ума сходили. Послушаешь такое три часа подряд, уж точно тошнить начинает. А красоты в нем особой нет, смотреть не на что. Так что я в тот вечер глядела все больше в тарелку и по сторонам.

– Нам это как нельзя на руку, мисс Шеннон, – сказал инспектор Кемп, – могу только надеяться, что вам удалось хоть что-либо заметить.

Кристин покачала головой:

– Абсолютно не представляю, кто мог отправить на тот свет этого дядечку. Он просто отпил глоток шампанского, весь побагровел и сразу плюхнулся на стул.

– А вы не помните, когда он до этого последний раз пил из своего бокала?

Девушка помедлила, размышляя.

– Ну как же, помню – сразу после концерта. Как только зажегся свет, он поднял бокал и что-то сказал. За ним и все остальные подняли бокалы. Наверное, предложил какой-нибудь тост.

Инспектор Кемп кивнул.

– Что же было потом?

– Потом заиграла музыка, все поднялись, задвигали стульями, заулыбались и пошли танцевать. Сразу стало как-то повеселее – в первый раз за весь вечер. Шампанское – это вещь! Даже такая ледяная компания и то от него растаяла.

– Они пошли танцевать все вместе – за столом никто не оставался?

– Нет.

– И никто не притрагивался к бокалу мистера Бартона?

– Никто. – Кристин ответила не задумываясь. – Точно вам говорю!

– И никто, ни один человек не подходил к столу, пока они танцевали?

– Никто. Если не считать официанта, конечно.

– Официанта? Какого официанта?

– Подходил один из мальчишек, которые, наверно, только учатся на официанта. В переднике, на вид лет шестнадцать, не больше. Не тот, который обслуживал стол. Тот такой маленький, юркий, на обезьянку смахивает – итальянец, что ли?

Выслушав эту исчерпывающую характеристику Джузеппе Больсано, инспектор Кемп кивнул и задал свой следующий вопрос:

– Что же сделал этот начинающий официант? Наполнил бокалы?

Кристин покачала головой:

– Нет. На столе он ничего не трогал. Он только поднял сумочку – ее уронил кто-то из женщин, когда все вставали из-за стола.

– Кто же именно? Чья была сумочка?

Кристин, немного подумав, сказала:

– Точно. Сумочка была той молоденькой девочки в зеленом. Тоже зеленая, с золотом. А другие две дамы были с черными сумочками.

– Что же сделал официант с этой сумочкой?

Кристин удивилась:

– Как что? Положил обратно на стол, вот и все.

– А вы уверены, что он не дотрагивался до бокалов?

– Ничего он там не трогал. Бросил сумочку на стол и сразу убежал, потому что какой-то старший официант на него зашипел и велел куда-то пойти или что-то принести, – в общем, парень еле успевал поворачиваться. Видно было, что на него все шишки валятся.

– И больше никто не подходил к столу?

– Никто.

– А вдруг кто-нибудь все же подходил? Ведь вы могли на минуту отвлечься и не заметить.

Но Кристин решительно покачала головой:

– Нет. В это время никто не подходил. Дело в том, что Педро как раз вызвали к телефону и он долго не возвращался. Мне стало скучно, я сидела и смотрела вокруг. Я обычно все замечаю, к тому же с моего места ничего, кроме соседнего стола, не было видно.

Рейс спросил:

– Кто первый вернулся к столу?

– Девочка в зеленом и тот дядечка. Потом подошли блондин и девушка в черном, а за ними эта важная дама и симпатичный брюнетик. Ну и танцует же он! Все уселись, а официант как сумасшедший бросился разогревать какое-то блюдо на спиртовке. Тогда тот дядечка наклонился вперед и произнес тост, и все снова подняли бокалы. Вот тут оно все и произошло.

Кристин перевела дыхание и бодрым тоном добавила:

– Вот ужас-то, правда? Я сперва подумала, что это удар. У моей тетки был удар – она точь-в-точь так же грохнулась. Тут как раз вернулся Педро, я ему и говорю: «Смотри-ка, Педро, у человека удар». А он мне говорит: «Ему просто плохо стало, просто плохо стало». Между прочим, я побаивалась, что ему самому плохо станет, – он уже порядком перебрал. Глаз с него не спускала. В «Люксембурге» не любят, если клиенту вдруг станет плохо. Вот за это не нравятся мне латиноамериканцы. Выпьют лишнее – и куда только девается их воспитание? Порядочная девушка может с ними влипнуть бог знает в какую историю.

Она задумалась, но, взглянув на запястье своей правой руки, украшенное браслеткой довольно вызывающего вида, добавила:

– Правда, одного у них не отнимешь – тратить деньги они умеют.

С некоторым трудом Кемпу удалось отвлечь ее от размышлений о превратностях и светлых сторонах существования порядочной девушки и заставить еще раз повторить основные пункты ее показаний.

– Рухнула наша последняя надежда получить помощь от стороннего наблюдателя, – сказал он Рейсу, когда они очутились на улице. – А надежда была. Эта девица – первоклассная свидетельница. Умеет и смотреть и запоминать. И если бы там было что увидеть, будьте уверены – она бы увидела. Выходит, что видеть было нечего. Невероятно! Какой-то цирковой номер! Трюк иллюзиониста! Джордж Бартон пьет шампанское, затем идет танцевать, возвращается за стол, отпивает из того же бокала – и, хотя никто до этого бокала не дотрагивался, в нем вдруг оказывается цианистый калий. Чистое наваждение! Никогда бы не поверил, если б не знал, что именно так все и было.

Кемп задумался.

– Еще этот официант. Мальчишка. Джузеппе про него ни слова не сказал. Возможно, тут что-то есть. В конце концов, он единственный, кто подходил к столу, пока все танцевали. Очень может быть, что тут что-то кроется.

Рейс покачал головой:

– Если бы он что-нибудь опустил в бокал Бартона, наша девица непременно бы заметила. У нее прирожденный дар наблюдателя. Мыслями у нее голова не перегружена, поэтому зрение работает безотказно. Нет, Кемп, разгадка наверняка очень проста – если бы только нам удалось ее найти!