В этом деле, мне кажется, все ясно, — повторил Бюргер. — Не возникает никаких вопросов, и все свидетельства подтверждают вину обвиняемой. Нет никого другого, кто мог бы быть виновным. Здесь появились также свидетельства о шантаже, изучением которых мы займемся в окружной прокуратуре. Но стремление адвоката намеренно запутать дело при рассмотрении иска, поданного мистером Бакстером, может превратить, суд в невольного соучастника его защиты.

Судья Лапорт нахмурился.

— Разумеется, — сказал он, — суд принимает во внимание определенные причины в ситуациях подобного сорта. Суд также с уважением относится к логике позиции обвинения и понимает искушение, испытываемое адвокатом, стремящимся поднять ряд вопросов, которые при определенных обстоятельствах могут помочь расследованию дела, пригласив мистера Бакстера в качестве свидетеля.

— С позволения суда, — сказал Мейсон, — я собираюсь теперь же пригласить мистера Бакстера свидетелем.

— Вы приглашаете его как свидетеля защиты?

— Да, — ответил Мейсон.

— Очень хорошо, — сказал судья Лапорт. — Я собираюсь вынести несколько необычное решение. Даю возможность продолжить процесс. Если по ходу дела окажется, что по какой-то серьезной причине потребуется выслушать свидетеля обвинения, то я приостановлю слушание, с тем чтобы обвиняемая смогла вызвать свидетеля обвинения.

— Так позвольте ему вызвать Джорджа Белдинга Бакстера на место для свидетеля, — попросил Гамильтон Бюргер. — Пусть попытается использовать это обстоятельство. Мне его просто жаль.

— Я не вижу причин для столь бурной реакции со стороны обвинителя, — заметил судья Лапорт. — Используйте свое право, мистер Мейсон.

— В качестве первого свидетеля защиты, — провозгласил Мейсон, — я вызываю мистера Джорджа Белдинга Бакстера.

— Выйдите вперед и примите присягу, мистер Бакстер, — сказал судья Лапорт.

Проходя вперед, Бакстер многозначительно посмотрел на Гамильтона Бюргера, потом поднял руку и принял присягу как свидетЬль.

Как только Бакстер занял место свидетеля, поднялся Бюргер.

— С позволения суда, — сказал он, — я буду протестовать против каждого вопроса, который не относится непосредственно и прямо к рассматриваемому делу, ибо не могу позволить адвокату пускаться в это плавание, не имея четкого плана, как это и есть на самом деле.

— В подобных обстоятельствах, — сказал судья Лапорт, — мне кажется, суд будет пытаться защитить свидетеля против того, что может быть названо плаванием, как вы изволили выразиться.

— И если суд позволит, — продолжал Мейсон, — имея в виду, что передо мной не совеем дружественно настроенный свидетель, я буду задавать только главные вопросы.

— Суд склонен согласиться с вами в этом, мистер Мейсон. Приступайте.

Джордж Бакстер, сидя на месте свидетеля, сердито посматривал на Перри Мейсона, готовый при первой же возможности атаковать адвоката.

— Как долго вы владеете собственностью, которую называют имением Бакстера?

— Протестую против вопроса как неправомерного, несущественного и не имеющего отношения к делу.

— Отклоняется, — произнес судья Лапорт.

— Я владею им около семнадцати лет, мистер Мейсон, — ответил Джордж Бакстер. — И я желаю заявить, что считаю себя совершенно непричастным к рассматриваемому делу и не могу сообщить ни одного факта, относящегося к нему. В ночь на десятое я был в Бей-керфилде, штат Калифорния. И вообще ничего не знал об этом убийстве до одиннадцатого, когда вернулся в свой городской офис. — Бакстер победоносно улыбнулся и сел.

— А теперь я спрошу вас, мистер Бакстер, как давно вы знаете человека по имени Корли Л. Кетчум, который на самом деле является Коллингтоном Холси и разыскивается полицией в связи с вооруженным ограблением и убийством?

Гамильтон Бюргер вскочил было с места, чтобы заявить протест, но замялся, встретившись глазами с Бакстером.

Улыбку триумфатора как рукой сняло с лица Бакстера. Казалось, будто он съежился под одеждой.

Гамильтон Бюргер выдержал трагическую паузу, прежде чем сказать:

— Протестую. Неправомерный, несущественный и не относящийся к делу вопрос.

Нерешительность Бюргера произвела впечатление на судью Лапорта, так что судья тоже повернулся, посмотрев на свидетеля, и его решение пришло неожиданно быстро:

— Протест отклоняется. Отвечайте на вопрос.

Бакстер молча сидел на своем месте.

— Вы поняли вопрос? — уточнил Мейсон.

— Да, понял.

— Вы будете отвечать на него?

Бакстер глубоко вздохнул и сказал:

— Я знал этого человека несколько лет.

— Какое отношение к вам имеет мистер Кетчум?

— Он мой брат.

— И вы предоставили ему убежище, зная, что он разыскивается полицией?

— Да.

— И примерно два с половиной года назад покойный Фрэнклин Гиллетт раскрыл ваш секрет?

— Да, он раскрыл личность моего брата.

— И начал шантажировать вас?

— Да.

Гамильтон Бюргер не выдержал:

— О, если суд позволит, это совсем вышло за пределы того…

— Если вы собираетесь заявить протест, то он отклонен, — заявил судья Лапорт. — Мне кажется, что только сейчас мы добираемся наконец до сути дела. Я так понимаю, мистер Мейсон, что вы пришли к такому заключению, исходя из факта, что отпечатки пальцев, которые были переданы детективу Карлу Фримену Джасперу, на самом деле принадлежали Коллингтону Холси?

— Да, ваша честь.

Свидетель нарушил молчание:

— Ваша честь, я мог бы внести ясность во все это дело. Мой брат, который скрывался под именем Корли Л. Кетчума, на самом деле — Коллингтон Холси, а мое настоящее имя — Джордж Белдинг Холси. Мой брат был втянут в преступную жизнь Горманом Гиллеттом, отцом Фрэнклина Гиллетта… Горман Гиллетт отсидел некоторое время, — продолжал он, — и был освобожден. Я, наверное, так и не узнаю, как Горман Гиллет открыл мое имя, но думаю, что это произошло из-за статьи в «Сэтердей ивнинг пост». Мы всячески старались не давать снимок брата в этой статье, но фотограф незаметно для нас сделал моментальный снимок, где я и брат рассматриваем некий план; подпись под ним гласила: «Джордж Белдинг Бакстер и его садовник Корли Л. Кет-чум изучают ландшафтные планы».

…Вскоре после этого Фрэнклин Гиллетт вышел на моего брата и предъявил ему свои требования. С тех пор мы ему платим…

Гамильтон Бюргер начал было подниматься, чтобы что-то произнести, но потом словно осекся и снова опустился на стул.

— Теперь расскажите нам, что произошло в ночь на десятое, — потребовал Мейсон.

— Мы ничего не могли с этим поделать, — сказал свидетель. — Мы были просто бессильны и вынуждены были поддаться шантажу. Отпечатки пальцев брата хранились в полиции, и его разыскивало ФБР. Мы всячески скрывали его. Он жил у меня под видом низкооплачиваемого садовника. Однако, когда его настоящее имя было раскрыто Горманом Гиллеттом, а потом это стало известно и его сыну Фрэнклину, мы. должны были платить, потому что ничего не могли поделать. Хотя я иногда сомневался, что Горман знает, чем занимается его сын и сколько он с нас всякий раз требует. Когда десятого я был в Бейкерфилде, то увидел в местной газете извещение о том, что Горман Гиллетт скончался.

— И вы знали, что если что-то случится и с Фрэнклином Гиллеттом, то секрет вашего брата будет сохранен? — предположил Мейсон.

— Все было совсем не так, — ответил свидетель. — Гиллетт-младший использовал смерть отца, чтобы выставить нам новые требования. Я узнал об этом по телефону. Он хотел, чтобы я сделал нечто такое, чего не могу сделать… Я и мой брат не убивали его. Я в этом совершенно уверен.

— Расскажите нам, что за новые требования выставил Гиллетт-младший, — попросил Мейсон.

— Я позвонил по телефону брату. Он сказал, что я должен приехать домой, но так, чтобы все думали, что я еще в Бейкерфилде. Он сказал еще, что не может объяснить, для чего это нужно, но от этого будет зависеть все. Я остановился в мотеле в Бейкерфилде, предупредил, что пообедаю и рано лягу спать. Пообедав, пошел в мотель, разобрал постель, потом незаметно вышел оттуда, вскочил в машину и сразу поехал в свое имение. Приехал туда вскоре после одиннадцати.

…Я застал Фрэнклина Гиллетта с моим братом, — продолжал свидетель. — Гиллетт требовал от нас совершенно нереальную сумму, которую назвал последней выплатой. Он сказал, что теперь, когда его отца больше нет, он наконец готов освободить нас от платежей. Его доводы сводились к тому, что когда его отец был еще жив, то на него нельзя было полагаться: кто-нибудь мог уговорить его сделать заявление или он по неосторожности мог выдать нас. Этот аргумент не показался мне очень-то логичным, хотя смерть отца, несомненно, уменьшала вероятность того, что тайна будет раскрыта. Фрэнклин сообщил нам, что у него серьезные неприятности, что он должен заплатить за молчание одной дошлой бабенке, которая якобы следит за ним, и что ему нужны не только деньги, но и моя поддержка: я должен был организовать ему алиби.

— И что случилось потом? — спросил Мейсон.

— Я отказался, — ответил Бакстер. — Сказал, чтобы на меня не рассчитывали. Я заплачу деньги, но вовсе не хочу оказаться на месте свидетеля и лжесвидетельствовать, чтобы обеспечить Фрэнклину Гиллетту алиби в деле об убийстве.

— Вы знали что-нибудь о его планах?

— Он сказал вскользь, что, может быть, ему придется покинуть страну. Честно говоря, сомневаюсь, чтобы его планы были достаточно определенны, но он требовал сто тысяч долларов наличными, да еще и алиби впридачу. У нас с братом была большая сумма наличными, но я наотрез отказался от того, чтобы делать ему алиби. Он сказал, что выяснит, насколько подробно эта хитрая бабенка успела сообщить какому-то судье о нас с братом, и что он должен якобы удержать ее от встречи с этим судьей на следующий день утром, в противном случае ему придется покинуть страну. Фрэнклин был в очень нервном состоянии, иногда казалось, что он не может даже рассуждать логично. Я боялся, уж не спятил ли он…