Жорж Сименон - Дело Сен-Фиакра

Слева и справа были устроены исповедальни, зеленые шторки которых должны были скрывать лица кающихся от посторонних взглядов. Комиссару припомнились те времена, когда он был столь мал ростом, что едва доставал макушкой да края шторки.

Позади него звонарь, не обнаруживший пока его присутствия в церкви, закрывал церковные врата на засов.

Тогда комиссар пересек неф и вошел в ризницу, где священник весьма удивился его появлению.

— Извините, господин кюре! Прежде всего, я хотел бы задать вам один вопрос.

Точеное лицо священника, взиравшего на него с некоторым недоумением, было спокойным и серьезным, но глаза, как показалось комиссару, горели лихорадочным блеском.

— Сегодня утром случилось странное происшествие. Молитвенник графини, оставшийся на скамье, где она сидела, внезапно исчез и был обнаружен здесь в ризнице, под стихарем служки.

В ответ — ни звука. Лишь из нефа доносились приглушенные ковром шаги ризничего, да где-то у боковой двери протопал звонарь.

— Лишь четыре человека могли… Заранее прошу прощения, но… Это служка, ризничий, звонарь и…

— Это сделал я.

Голос священника звучал бесстрастно. Одна половина его лица оставалась в тени, другая была освещена колеблющимся пламенем свечи. К потолку колечками поднималась тоненькая струйка дыма из кадильницы.

— Так это…

— Да, я сам взял молитвенник и положил его здесь, пока…

Ларец с облатками, сосуды для вина и святой воды, связка колокольчиков — все стояло на прежних местах, как в те времена, когда Мегрэ сам прислуживал в церкви.

— Вы знали, что именно было спрятано в молитвеннике?

— Нет.

— В таком случае…

— Я вынужден просить вас не задавать мне больше вопросов, господин Мегрэ. Речь идет о тайне исповеди…

При этих словах Мегрэ неожиданно для себя вспомнил, как на уроках закона Божьего старенький кюре рассказывал об одном средневековом священнике, который дал вырвать себе язык, лишь бы не нарушать тайну исповеди. В воображении юного Мегрэ возникло тогда что-то вроде лубочной картинки, и вот теперь, тридцать пять лет спустя, эта картинка снова встала перед его мысленным взором.

— Вы знаете, кто убийца, — все же прошептал он.

— Богу известно, кто он… Извините, мне нужно навестить больного.

Они вышли в сад, разбитый возле приходского дома и огороженный со стороны дороги низенькой решеткой.

Меж тем незваные посетители выходили из замка и кучками собирались чуть поодаль, обмениваясь впечатлениями.

— Господин кюре, вам следовало бы сейчас быть там.

Тут они наткнулись на врача, который проворчал себе под нос:

— Послушайте, кюре! По-моему, это все больше смахивает на балаган. Пора навести хоть какой-то порядок, чтобы, по крайней мере, не смущать крестьян. А, вы тоже здесь, комиссар. Что и говорить, наделали вы дел! Теперь чуть ли не полдеревни обвиняет графа в том, что он… Особенно с тех пор, как сюда заявилась эта женщина. Управляющий обходит арендаторов, пытается собрать сорок тысяч франков, иначе графа, как говорят, могут…

— А, черт!

Мегрэ ринулся прочь. У него и без того было слишком тяжело на душе. А теперь его же во всем и винили.

В чем он допустил оплошность? В чем, собственно, его вина? Да он дорого бы дал, лишь бы события развивались более пристойно!

Он размашисто зашагал к гостинице, где все еще было полным-полно народу. До него донесся обрывок какого-то разговора:

— Вроде, если деньги не соберут, он может угодить за решетку…

Мари Татен казалась воплощением скорби. Она по-старушечьи суетливо семенила по залу, хотя на самом деле ей было не более сорока.

— Вы ведь заказывали лимонад?.. Кто заказывал две кружки пива?..

Жан Метейе что-то писал в своем углу, лишь изредка поднимая голову и прислушиваясь к разговорам.

Остановившись чуть поодаль, Мегрэ никак не мог разобрать его каракулей, он видел лишь, что текст написан почти без помарок, разбит на параграфы, а сами параграфы — тщательно пронумерованы.

1. …

2. …

3. …

Как видно, пока не приехал адвокат, секретарь сам готовил аргументы в свою защиту.

А в двух шагах от него какая-то женщина говорила:

— Даже чистых простыней не нашлось, пришлось посылать к жене управляющего.

Тем временем бледный, осунувшийся, но исполненный, решимости Жан Метейе вывел:

4. …

Мегрэ спал беспокойно, но сладко, как спится лишь в холодной деревенской комнате, где пахнет хлевом, зимними яблоками и сеном. Со всех сторон тянуло сквозняком. Простыни были ледяные, и лишь в самом укромном уголке постели, там, где их согревало его тело, было тепло.

И, свернувшись калачиком, он старался не шевелиться.

Несколько раз из соседней мансарды доносился сухой кашель Жана Метейе. Потом послышались легкие, крадущиеся шаги Мари Татен, начинавшей свой новый день.

Мегрэ еще несколько минут понежился в постели.

Когда же он наконец зажег свечу, у него не хватило духу умываться ледяной водой из кувшина, и, решив отложить эту процедуру на потом, он спустился вниз в шлепанцах, даже не пристегнув воротничок.

Внизу, в зале, Мари Татен плеснула керосину в очаг, где никак не разгорался огонь. Она была в папильотках и при виде комиссара так и залилась краской.

— Еще семи нет. Я не успела приготовить кофе.

Что-то тревожило Мегрэ. Сквозь дремоту примерно с полчаса назад он явственно слышал звук проехавшей мимо машины. А ведь Сен-Фиакр стоит отнюдь не на оживленной магистрали. И кроме рейсового автобуса, раз в сутки проезжающего через деревню, здесь почти не бывает машин.

— Автобус еще не ушел, Мари?

— Он никогда не отходит раньше половины девятого. А то и девяти.

— Как, уже звонят к заутрене?

— Да, зимой служба начинается в семь, летом — в шесть. Если вы хотите согреться…

Она указала ему на печку, где наконец-то разгорелся огонь.

— Никак не решишься говорить мне «ты»?

Заметив кокетливую улыбку на лице бледной замухрышки, Мегрэ даже рассердился на себя.

— Минут через пять кофе будет готов.

Раньше восьми не рассветет. На улице было еще холоднее, чем накануне. Подняв воротник пальто и нахлобучив шляпу до самых глаз, комиссар медленно направился к церкви, маячившей во тьме светлым пятном.

День был будний, но в церкви уже сидели три женщины. Заутреня шла как-то скомканно, наспех: священник торопливо расхаживал по алтарю. Слишком резко оборачивался к прихожанам, простирая руки и невразумительно бормоча:

— Господь с вами.

Служка едва поспевал за ним, невпопад отвечая «Аминь» и принимаясь звонить в колокольчик.

Неужели вновь начнется паника? Священник тем временем читал литургические молитвы, время от времени приостанавливаясь, чтобы перевести дух:

— Месса окончена.

Интересно, сколько времени длилась заутреня? Похоже, не более двенадцати минут. Прихожанки уже поднялись со скамей. Кюре читал последний отрывок из Евангелия. В этот момент у церкви остановилась какая-то машина, и вскоре со стороны паперти послышались неуверенные шаги.

Мегрэ остался в глубине нефа, у двери. И когда дверь отворилась, новый посетитель столкнулся с комиссаром буквально нос к носу.

Это был Морис де Сен-Фиакр. Он был так изумлен, что чуть было не кинулся прочь, пробормотав:

— Простите, я…

Но потом все же шагнул вперед, стараясь овладеть собой.

— Месса кончилась?

Молодой граф был взвинчен до крайности. Вокруг глаз залегли тени, словно он всю ночь не сомкнул глаз.

В отворенную дверь вырвался поток холодного воздуха.

— Вы возвращаетесь из Мулена?

Они вполголоса переговаривались, а священник читал тем временем заключительную молитву. Закрыв молитвенник, женщины закопошились, собирая со скамей свои сумочки и зонты.

— Откуда вы знаете? Да, я…

— Давайте выйдем.

Священник и мальчишка-служка направились в ризницу, а сторож погасил две свечи, зажженные к ежедневной службе.

Мегрэ и молодой граф вышли из церкви. Небо на горизонте слегка посветлело. Белыми пятнами проступали во тьме стены ближайших к церкви домов. Тут же, под деревьями, обступившими площадь, стояла желтая машина.

Видно было, что де Сен-Фиакр не в своей тарелке.

Он смотрел на Мегрэ с недоумением: возможно, его поразил затрапезный вид комиссара, его небритые щеки, видневшаяся из-под ворота пальто рубашка без пристежного воротничка.

— Вы поднялись в такую рань! — тихонько проговорил комиссар.

— Первый скорый поезд отбывает из Мулена в половине восьмого.

— Не понимаю. Но вы же никуда не поехали, раз вы…

— Вы забыли о Мари Васильефф.

Все было проще простого. И совершенно естественно.

Присутствие в замке любовницы Мориса создавало одни только лишние хлопоты. Так, значит, он сам отвез ее в Мулен, посадил в парижский поезд и на обратном пути завернул в церковь, заметив, что окна там освещены.

Но на этом комиссар не успокоился. Он старался понять, куда устремлен тревожный взгляд графа, горевший то ли ожиданием, то ли опасением.

— Похоже, с ней нелегко ладить, — вкрадчиво сказал Мегрэ.

— Она знавала лучшие времена. И потому очень обидчива. При одной лишь мысли, что я скрываю нашу связь…

— А как давно она длится?

— Чуть меньше года. Мари живет со мной не из корысти. Нам пришлось пережить немало трудных моментов.

Граф наконец перестал озираться. Мегрэ проследил за его взглядом и обнаружил, что тот прикован к священнику, который к тому времени успел выйти из церкви и стоял теперь за спиной комиссара. Ему показалось, что кюре и молодой граф многозначительно переглянулись и кюре чувствует себя так же неловко, как и молодой граф.