— Горе мое, будешь ты отвечать или нет?

И, обращаясь к Мегрэ:

— Вот они каковы, теперешние детки! Уже какой месяц он слезно клянчит у меня молитвенник! И чтобы непременно такой же толстый, как у господина кюре! Представляете себе! Так что когда мне сказали про молитвенник госпожи графини, я сразу подумала… И потом я удивилась, чего это он вернулся домой в перерыве между второй и третьей мессой? Обычно в это время он перекусывает в доме у кюре. Я тут же пошла в комнату и под матрасом нашла вот это…

Тут мать вновь влепила мальчугану оплеуху, а малыш даже не пытался уклониться или защититься от удара.

— В его возрасте я и читать-то не умела! Но у меня и без того хватало совести не красть книги!

В гостинице воцарилось почтительное молчание. Мегрэ взял молитвенник:

— Благодарю вас, сударыня.

Ему не терпелось посмотреть книгу, и он направился было в дальний конец зала.

— Господин комиссар… — вновь окликнула его крестьянка.

Теперь она вновь выглядела растерянной, сбитой с толку.

— Мне сказали, что будет вознаграждение… Хоть Эрнест и…

Она аккуратно спрятала в ридикюль протянутые комиссаром двадцать франков, после чего потащила сына к двери, приговаривая:

— Уж я тебе задам, ворюга ты эдакий!

Мальчуган метнул взгляд на Мегрэ. Глаза их встретились лишь на несколько мгновений, но этого было вполне достаточно, чтобы понять: они друзья.

Наверное, потому, что когда-то Мегрэ тоже тщетно мечтал о молитвеннике с золотым обрезом, и чтобы там были не только обычные молитвы, а все литургические тексты, напечатанные в две колонки — по-французски и по-латыни.



— Когда вы собираетесь обедать?

— Не знаю.

Мегрэ собрался было подняться к себе в комнату, чтобы там осмотреть молитвенник, но вспомнил о тысяче крошечных сквознячков, тянувших из-под крыши, и передумал, решив пройтись по дороге.

Неспешно шагая по направлению к замку, он раскрыл молитвенник, на переплете которого красовался герб де Сен-Фиакров. Вернее, ему даже не понадобилось его раскрывать: книга сама раскрылась на том месте, где между страниц была заложена какая-то бумага.

Страница 221. Молитва после причастия.

На самом деле там лежала небрежно вырезанная газетная заметка, которая на первый взгляд показалась комиссару какой-то странной, словно бы плохо пропечатанной.


«Париж, 1 ноября. Трагическое самоубийство произошло сегодня утром в квартире на улице Миромениль, занимаемой вот уже на протяжении многих лет графом де Сен-Фиакром и его подругой, русской эмигранткой Мари С.

Заявив подруге, что он стыдится скандального поведения некоторых членов своей семьи, граф прострелил себе голову из браунинга и через несколько минут, не приходя в сознание, скончался.

Как нам известно, речь идет о крайне тягостной семейной драме, а вышеупомянутый член семьи несчастного самоубийцы — не кто иной, как его мать».

Гусыня, вперевалку шествовавшая по дороге, вытянула шею и яростно зашипела на комиссара. Громко зазвонили колокола, и из церкви медленно потекла толпа людей. Слышалось шарканье сотен ног. Из распахнутых дверей храма тянуло ладаном и паленым воском.

Мегрэ сунул молитвенник в карман пальто, но книга была слишком толстой, и карман у него оттопырился. Он приостановился, чтобы повнимательнее осмотреть роковой клочок бумаги.

Вот оно, орудие преступления! Клочок газеты размером семь на пять сантиметров!

Графиня де Сен-Фиакр явилась к заутрене, опустилась на колени возле скамьи, где уже двести лет молились ее родичи. Она собиралась причаститься. Об этом кто-то знал. Вот она раскрыла молитвенник, собираясь прочесть «Молитву после причастия».

И тут орудие преступления сработало. Мегрэ крутил в руках вырезку. Что-то здесь было не так. Особенно его заинтересовало качество печати: ему показалось, что отпечаток изготовлен не на обычном типографском станке.

Это был обыкновенный оттиск, изготовленный вручную, плоской печатью. Иначе и быть не могло — ведь текст пропечатался на обратной стороне листка!

Злодей даже не потрудился сделать фальшивку как следует, а может, он просто не успел. Но графине и в голову не пришло перевернуть бумажку. Она мгновенно умерла — от потрясения, от негодования, от стыда и тоски.



На Мегрэ страшно было смотреть: ему еще не доводилось сталкиваться с таким подлым, трусливым, но в то же время таким хитроумным преступлением.

Мало того, убийца додумался предупредить полицию!

Предположим, молитвенник так бы и не нашелся…

Да, именно так! Молитвенник должен был исчезнуть.

Тогда не было бы и речи о преступлении и обвинять было бы некого. У графини внезапно отказало сердце, и она умерла. Вот и все.

Неожиданно Мегрэ повернул обратно. Когда он вернулся в гостиницу, там только и речи было, что о нем и о молитвеннике.

— Не скажете, где живет малыш Эрнест?

— Третий дом за бакалейной лавкой, на главной улице.

Мегрэ поспешил туда. Одноэтажная хибара. В комнате рядом с буфетом — увеличенные фотографии отца и матери. Женщина уже успела снять пальто и толклась на кухне, откуда доносился запах жареной говядины.

— Вашего сынишки нет дома?

— Он пошел раздеться. Нечего пачкать праздничную одежду. Сами видели, как ему досталось! У нас в семье никогда ничего такого не было; а он…

Распахнув дверь, она заорала:

— Поди сюда, негодник!

Мегрэ увидел мальчугана — он был в одних трусиках и старался куда-нибудь спрятаться.

— Пусть он оденется, — проговорил Мегрэ. — Мне нужно с ним поговорить.

Женщина вновь занялась обедом. Муж ее, по всей видимости, зашел пропустить рюмку-другую в заведение Мари Татен.

Наконец дверь отворилась и появился Эрнест, весь вид которого выражал настороженность. На нем была будничная одежда, брюки были явно длинноваты.

— Пойдем-ка пройдемся.

— Вы собираетесь на улицу? — воскликнула женщина. — Тогда, Эрнест, поди надень свой воскресный костюм, да побыстрее.

— Не стоит, сударыня. Ну, идем, приятель.

На улице было пустынно. Сегодня жизнь бурлила лишь на деревенской площади, на кладбище, да и в заведении Мари Татен.

— Завтра я подарю тебе молитвенник даже толще этого: с красными заставками в начале каждого стиха.

Мальчуган буквально остолбенел. Значит, комиссар знает, что бывают молитвенники с красными заглавными буквами — как раз такой лежит обычно в церкви на алтаре.

— Только ты должен честно сказать, где нашел молитвенник графини. Я не буду тебя ругать.

Забавно было наблюдать, как в мальчугане просыпается древняя крестьянская осторожность. Он молчал. Даже весь подобрался.

— Ты нашел его там, где сидела графиня?

Молчание. Веснушчатая мордашка словно окаменела: малыш судорожно стиснул зубы.

— Разве ты не понял, что я тебе друг?

— Да, вы дали маме двадцать франков.

— Ну так что?

Вот теперь малыш мог отыграться.

— Когда мы шли домой, мама сказала, что лишь для вида отхлестала меня по щекам, и потом даже дала мне двадцать сантимов.

Так-так… А парень-то, оказывается, своего не упустит. Интересно, что за мысли бродят в этой головенке, кажущейся непомерно крупной для такого заморыша.

— А ризничий?

— Он ничего мне не сказал.

— Кто же забрал молитвенник со скамьи?

— Не знаю.

— А где же ты его нашел?

— В ризнице, под моим стихарем… Я собирался идти завтракать к кюре. Но забыл захватить носовой платок, полез в карман стихаря — чувствую, там что-то твердое.

— А ризничий тоже был там?

— Он был в нефе, гасил свечи… Знаете, свечи с красными буквицами, они очень дорогие.

Иначе говоря, кто-то взял молитвенник со скамьи и до поры до времени спрятал под стихарем служки, чтобы потом его забрать.

— Ты раскрывал книгу?

— Не успел. Я не хотел остаться без завтрака — тем более что по воскресеньям дают яйцо всмятку и еще…

— Знаю, знаю.

Тут Эрнест окончательно растерялся: откуда известно этому горожанину, что по воскресеньям на завтрак у священника подают яйца и варенье?

— Можешь идти домой.

— Вы в самом деле подарите мне…

— Молитвенник? Да. Завтра. До свиданья, мой мальчик.

Мегрэ протянул мальчугану руку, и тот, чуть поколебавшись, пожал ее.

— Знаю, знаю, это вы понарошку, — тем не менее хмыкнул он перед тем, как уйти.

Итак, преступление совершено в три этапа: статью кто-то набрал или велел набрать на линотипе. А линотипами, как известно, оборудованы только типографии газет или очень крупные издательства.

Кто-то заложил вырезку в молитвенник на конкретную страницу.

А потом кто-то забрал молитвенник со скамьи и до времени спрятал его под стихарем в ризнице.

Возможно, все это дело рук одного человека. Однако не исключено, что для каждого этапа был свой исполнитель. Хотя вполне возможно, что текст набирал один, а все остальное проделал другой.

Проходя мимо церкви, Мегрэ увидел, что оттуда вышел кюре и направляется к нему. Комиссар подождал его у тополей — возле старухи, торговавшей шоколадом и апельсинами.

— Я иду в замок, — сообщил кюре, подходя к Мегрэ. — Мне впервые в жизни довелось служить в таком состоянии: я сам толком не понимал, что делаю. Как подумаю, что это могло быть преступление…

— Речь идет именно о преступлении, — отозвался Мегрэ.

Некоторое время они шагали молча. Комиссар протянул священнику газетную вырезку. Тот на ходу прочел ее и вернул комиссару.

Спутники упорно хранили молчание.

— Зло порождает зло. Но то было несчастное существо, — проговорил наконец кюре.