– Что?! – воскликнул пораженный судья Киппен.

– Ну да, – подтвердила женщина. – Это стряслось той ночью, когда тут был этот переполох. Мне послышалось, что вроде бы звякнуло стекло, но я не придала этому особого значения. Птицы, знаете ли, бьются иногда об оконные стекла. Ну вот… И только утром на следующий день я обнаружила в одном из стекол мансарды маленькую аккуратную дырочку, а в одной из потолочных балок – вонзившуюся в нее пулю.

– Это случилось в ту самую ночь, когда здесь произошла эта авария? – спросил судья Киппен.

– Да, судья.

– Когда? В котором часу?

– Э-э… Да уже после того, как стемнело, хотя было еще довольно рано.

– Вы слышали выстрел? Или выстрелы?

– Нет, не слышала. Завывал ветер, машины гудели. Со временем к этому, знаете ли, привыкаешь и уже не обращаешь внимания на звуки. Мне ведь немного надо – чтобы меня не трогали. В таком образе жизни есть своя прелесть – пробуждается вдохновение, человек углубляется в свое «я», во внутреннее, так сказать, пространство, и…

– Мадам, – судья прервал художницу, – не окажете ли вы нам любезность, проводив к своему дому? Мне не терпится взглянуть на эту пулю. Пока мы будем заниматься ею, вы, сержант Холкомб, – поймал он взглядом сержанта, – притащите сюда и приставьте к дереву лестницу. Позже мистер Редфилд поднимется и осмотрит это подозрительное пятно. Он же извлечет пулю, если она там есть. Он же, я повторяю, сержант. Я не хочу, чтобы этим занимался кто-то иной. Мы готовы следовать за вами, миссис Юнис, – вновь повернулся он к художнице.

Сбившись в тесную кучку, приехавшие направились по тропинке к дому художницы. Время от времени окрестности ярко освещались вспышками репортерских фотоаппаратов.

Во главе процессии чинно вышагивала миссис Юнис. Длинные стройные ноги несли ее в гору так легко, что казалось – она ступает по ровному полу. Миссис Юнис провела нечаянных гостей под арку, по крутой подъездной дорожке мимо гаража, затем по широким ступенькам на веранду и наконец пригласила в дом, насквозь пропахший красками. Поднялась в мансарду и показала отверстие в стекле и застрявшую в балке пулю.

Тут уж за дело взялся дождавшийся-таки своего звездного часа достопочтенный эксперт по баллистике мистер Редфилд.

– Соблюдайте осторожность, – призвал он, – и будьте очень внимательны. Вот отверстие в оконном стекле, а вот пуля. Через две точки проводится одна-единственная прямая, и мы, выглянув в отверстие под строго определенным углом, можем с удовлетворительной точностью установить, откуда прилетела эта пуля.

Закрепив около пули кончик нитки, Редфилд протянул ее к отверстию и, примерившись, выглянул в него, прикидывая траекторию.

– Получается? – нетерпеливо спросил судья Киппен.

– Пуля, пробив стекло, застряла в балке. И летела она ярдов сто пятьдесят.

Строн посмотрел сквозь дыру в стекле, затем перевел взгляд на пулю.

– Да, похоже. Так могло быть… Но мы, Ваша Честь, не берем на себя никакой ответственности за эту пулю.

– А я и не требую брать на себя ответственность за какие бы то ни было пули, – парировал судья. – А вот за некачественное расследование, я считаю, весь спрос с вас.

– Не стоит всю ответственность взваливать на городскую полицию, – поморщился Строн. – Поначалу всем казалось, что это территория округа, потом… что ж, потом подключилась городская полиция и…

– Правосудие, – перебил его судья, – это научно обоснованное применение общих законов к конкретным случаям на основании оценки совокупности фактов, предварительно установленных и соответствующим образом представленных суду. Если эти факты собраны кое-как, правосудие блуждает в потемках. Именно поэтому случаются несправедливые судебные решения и даже судебные ошибки. Когда так происходит, люди во всем винят законы. Но законы на самом деле не виноваты. Вина лежит на тех, кто плохо провел расследование. Поэтому я требую, чтобы вы свое расследование провели со всей возможной тщательностью. Я возвращаюсь к себе и возобновлю слушание в три часа пополудни. У вас есть возможность наверстать упущенное – хотя бы в том, что касается этих не известных нам ранее обстоятельств.

– Извините, Ваша Честь, – склонил голову Строн. – Полицейские беседовали с миссис Юнис и спрашивали ее о том, слышала ли она выстрелы, но миссис Юнис не сказала им тогда ни слова о пуле…

– Потому что сама о ней не знала, – сердито бросила художница. – Я нашла ее только наутро. Что я, ясновидица вам какая-нибудь? К тому же меня о пуле никто и не спрашивал. Мне не предлагали пройтись по дому и поискать, нет ли где чего странного. Спросили лишь о том, слышала ли я выстрелы. И даже не пытайтесь сделать из меня козла отпущения, молодой человек, – не получится, уверяю вас.

– Нет-нет, что вы! – поспешно отозвался Строн. – Вы неправильно меня поняли.

– Надеюсь, меня-то вы поняли правильно, – парировала она.

– Я тоже на это надеюсь, – вмешался, улыбаясь, судья. – Извещаю всех о том, что слушание возобновится в три часа пополудни. Мы продолжим его с того момента, на котором прервали утреннее заседание.

Глава 16

Слухи распространяются подобно лесному пожару, и когда суд возобновил свою работу в три часа пополудни, в зале не было ни одного свободного места.

К делу подключился сам окружной прокурор Гамильтон Бергер – крупный мужчина с широкой грудью и бычьим загривком, который восседал рядом со Строном, всем своим видом показывая, что он не из тех, с кем можно шутить.

Ровно в три часа из своего кабинета вышел судья Киппен. Публику призвали к вниманию, и судья обманчиво мягким голосом возвестил:

– «Народ против Эвелин Багби». Предварительное слушание. – И, чуть строже, добавил: – Стороны готовы?

– Обвинение готово, – заявил Строн.

– Защита готова, – эхом отозвался Мейсон.

– Суду, чтобы разобраться в предъявляемых уликах, хотелось бы прежде всего узнать, удалось ли обнаружить еще что-нибудь на месте происшествия, – сказал судья.

– Вдобавок к пуле, найденной в доме миссис Юнис, о чем даст подробные показания мистер Редфилд, в стволе дуба была обнаружена еще одна, которую мистер Редфилд извлек собственноручно, о чем он также доложит суду, – сказал Строн.

– Хорошо. Приступаем, – кивнул судья. – Мистер Редфилд, я вижу, находится здесь в зале. Перед судом стоит задача – решить, можно ли приобщить к делу в качестве вещественного доказательства оружие, которое, по мнению обвинителя, было орудием преступления. Мистер Редфилд, вы уже присягали и представлялись суду как эксперт, поэтому давайте сразу же приступим к делу.

Редфилд занял место свидетеля.

– Итак, – поднимаясь с места, произнес Строн, – давайте поговорим о дубе и пуле, которая…

– Надо все это упростить, – перебил его судья. – Предлагаю назвать пулю, послужившую причиной смерти потерпевшего, пулей номер один; пулю, извлеченную из столба опоры ограждения, – пулей номер два; пулю, извлеченную из дуба, – пулей номер три и, наконец, пулю, обнаруженную в доме миссис Юнис, пулей номер четыре. Предложение приемлемо?

– Вполне, – кивнул Строн.

– Полностью приемлемо, Ваша Честь, – присоединился к нему Мейсон.

– Прекрасно. Так их и обозначим. Расскажите нам о пуле номер три, мистер Редфилд. Той, которая была извлечена из дуба.

– Хорошо.

– Так что вы там обнаружили? – нетерпеливо спросил судья, беря на себя функции заместителя прокурора.

– Я установил, Ваша Честь, что в стволе дуба застряла пуля. Она вонзилась в него под углом и отколола кусок коры. Я установил также, что эта пуля была выпущена из револьвера, который обвинение стремится представить суду в качестве вещественного доказательства. Он фигурирует в протоколах как материал для идентификации под литерой «А».

– Есть у вас хоть какие-либо сомнения в том, что эта пуля вылетела именно из этого револьвера?

– Ни малейших, Ваша Честь.

– Тогда получается, что у нас на руках три пули, выпущенные из него, при том, что в барабане было найдено всего две пустые гильзы, – заметил судья.

Со своего места тяжеловесно поднялся Гамильтон Бергер.

– Одну минуту, Ваша Честь, – обратился он к судье. – Я хочу высказаться по этому поводу. Я считаю, что кто-то – не стану пока называть, кто именно, хотя надеюсь сделать это еще до конца судебного разбирательства, – так вот, этот кто-то умышленно подтасовал улики по делу Эвелин Багби.

– Это очень серьезное обвинение, – предупредил судья.

– Совершенно верно, – подтвердил Бергер, – и я сообщаю суду, что нахожусь здесь именно из-за этого. Я хочу сам во всем разобраться и установить виновного.

– Хорошо. Значит, вы считаете, что улики были подтасованы. И каким образом, позвольте вас спросить, мистер окружной прокурор? Как, по-вашему, это было проделано?

– Э-э, что касается… Нет, сейчас я не готов еще ответить на ваш вопрос. Но я считаю, что улики, связанные с пулей номер четыре, возможно, окажутся более важными, чем те, которые относятся к пуле номер три.

Судья Киппен повернулся к Редфилду.

– Что ж, давайте поговорим о пуле номер четыре. Что вы можете сказать о ней?

– Пуля номер четыре была выпущена из револьвера той же системы и калибра, что и тот, который заявляется обвинением в качестве вещественного доказательства, но все же не из последнего.

– Вы уверены в этом? – спросил судья.

– Полностью, Ваша Честь.

– Хорошо.

Судья повернулся к обвинителю.

– Повторите-ка ваше предложение о приобщении револьвера к делу в качестве вещественного доказательства. Суд примет…

– Одну минуту, Ваша Честь, – перебил его Мейсон. – Полагаю, я имею право задать пару вопросов свидетелю по этому поводу до того, как оружие получит статус вещественного доказательства?

– Да, конечно. Суд вовсе не собирается мешать вам в выполнении ваших обязанностей, мистер Мейсон. Но при данных обстоятельствах суд вполне определенно желает иметь это оружие в своем распоряжении и под своей опекой, дабы не допустить никаких махинаций в дальнейшем или обвинений в таких махинациях.