– Это, конечно, очень любезно с твоей стороны, – вздохнул Хэнк, – но боюсь, тебя мне спрашивать не о чем. Ведь тем вечером, когда был убит Моррес, тебя не было на этом крыльце.

– Ага, так, значит, вы все-таки признаете, что он был убит, да?

– Давай покончим с этим раз и навсегда, – нетерпеливо проговорил Хэнк. – Я на вашей стороне. Я представляю обвинение по этому делу, а не защиту.

– Легавый на стороне моих людей? – усмехнулся Гаргантюа. – Ха! Ну дела!

– У меня мало времени, – перебил его Хэнк. – Так ты знаешь, где она, или мне отправить за ней детектива, чтобы он привел ее в участок? Уж он-то разыщет ее и без твоей помощи, можешь не сомневаться.

– Да ладно вам… Не злитесь, – примирительно сказал Гаргантюа. – А чего Диабло наговорил вам обо мне?

– Сказал, что у Всадников ты вроде как один из основных.

И больше ничего.

– А он при этом какой был? Нормальный?

– В каком смысле?

– Неужто не знаете? Большинство Громовержцев сидит на игле. Надеюсь, это вам ясно? Они ширяются. И все без исключения курят «травку». А среди нас вы не найдете ни одного пацана, который балдел бы от таких вещей. Мы таких у себя не держим. Чуть что – вышибаем тут же, да так, что, пока летит, кувыркаться надоест.

– Что ж, это очень интересно, – похвалил Хэнк. – Ну так как насчет девушки?

– Второй этаж, четырнадцатая квартира. Только вряд ли она дома.

– Ничего. Сейчас выясним, – ответил Хэнк.

– Тогда я буду ждать здесь. Мне необходимо с вами поговорить.

– Возможно, я задержусь.

– Ничего. Мне все равно нечего делать.

– Ну ладно, договорились, – согласился Хэнк и вошел в подъезд.

Дешевые многоквартирные дома и есть дешевые дома. Все они создавались когда-то по одному образу и подобию, и теперь уже практически ничем не отличались друг от друга: дом, в котором живут итальянцы, такой же обшарпанный, как и тот, где обитают пуэрториканцы, и оба они как две капли воды походят на многоквартирные трущобы в негритянском квартале. Все они одинаковы, отметил про себя Хэнк; и все они воняют. Зловоние заявляет о себе еще на дальних подступах к квартирам, стоит только зайти в загаженный подъезд с поломанными почтовыми ящиками и разбитой лампочкой без плафона под самым потолком. Оно неотступно преследует вас и когда вы начинаете свое восхождение по лестнице, взбираясь на ощупь по узким, погруженным во мрак лестничным маршам, где темнота изредка разбавляется тусклым светом, проникающим сюда сквозь крохотные, замызганные оконца на площадках между этажами. Едко пахнет хлоркой, и на какое-то время это удушающее амбре вытесняет собой все прочие тошнотворные ароматы, кроме, пожалуй, стойкого запаха мочи, который, собственно, ею и пытались перебить. Зато теперь из-за каждой двери доносятся запахи, сопутствующие процессу приготовления пищи: жареной рыбы, мяса, спагетти, риса с курицей, капусты, яичницы с ветчиной. В коридоре же все эти изначально аппетитные ароматы сливаются в один мерзкий запах, не поддающийся описанию и уже ни в коей мере не ассоциирующийся с чем-либо съедобным. И в какой-то момент у вас перехватывает дыхание и создается полное ощущение того, что лестничные марши и длиннющие коридоры начинают заполняться удушливым, ядовитым газом, который проникает повсюду, лезет в нос, наполняет легкие. Настоящая газовая атака, задуманная как будто специально для того, чтобы ваш желудок выворачивало наизнанку.

По мере его восхождения на второй этаж этого самого обычного дома в одном из кварталов Испанского Гарлема гадкое зловоние усилилось, смешиваясь с гнилостным смрадом, источаемым мусорными баками, составленными на первом этаже под лестницей. Хэнк разыскал квартиру под номером 14 и крутанул ручку звонка, установленного на двери примерно на высоте плеча. Дверь была выкрашена масляной краской и разрисована под настоящее дерево. Первоначально она была темно-коричневой, а идея нанести на нее беспорядочные изогнутые линии более светлой цветовой гаммы, очевидно, посетила неизвестного живописца уже потом. Сама же дверь была обита листовой жестью, на которой самодеятельный художник и воплотил в жизнь свой творческий замысел. Звонок был сломан, и вместо громкой, пронзительной трели из-за двери послышалось лишь глухое, металлическое дребезжание. Затем все смолкло. Он позвонил во второй раз. И звонок снова забился в предсмертных судорогах, отзываясь хриплым скрежетом.

– Si, si, vengo[12]! – раздался голос откуда-то из глубины квартиры.

Хэнк терпеливо ждал. Ему было слышно, как с той стороны с грохотом опустился на пол тяжелый стальной засов. Дверь слегка приоткрылась и резко остановилась, сдерживаемая дополнительной мерой предосторожности в виде прочной цепочки. В узкой щели возникла часть чьего-то лица.

– Quien es?[13] – спросила девушка.

– Я из офиса окружного прокурора, – сказал Хэнк. – Ваше имя Луиза Ортега?

– Si?

– Я бы хотел задать вам несколько вопросов. Мне можно войти?

– Ой. – Девушка, похоже, смутилась. – Только не сейчас.

Я занята. У меня тут гость.

– Ну так когда…

– Скоро, – пообещала она. – Зайдите минут через пять-десять, ладно? И тогда я с вами поговорю, ага?

– Ладно, – согласился Хэнк.

Дверь закрылась, лицо девушки исчезло. Было слышно, как лязгнула тяжелая задвижка мощного засова, снова водружаемая на прежнее место. Он устало спустился вниз и вышел на улицу. Гаргантюа нигде поблизости видно не было. Мужчина в нижней рубашке тоже куда-то запропастился. Хэнк взглянул на часы, закурил сигарету и прислонился к стене здания. Устроенный прямо посреди улицы матч по стикболу был в самом разгаре. События на импровизированной площадке разворачивались стремительно и сопровождались обычными для таких случаев вспышками гнева и эмоциональными перебранками. Эти же игроки, пожалуй, запросто могли бы выступать и перед многотысячными трибунами стадиона «Янки». Ведь не секрет, что игры команд высшей лиги изобилуют куда более изощренными проявлениями жестокости, чем можно было наблюдать в этой уличной игре, в которую играли подростки, каждый из которых мог запросто взять в руки нож и перерезать горло своему же сверстнику.

Стоя на парадном крыльце дома, он вдруг понял, что, по крайней мере на первый взгляд, Гарлем казался самым обычным городским районом, жизнь в котором была налажена и шла своим чередом. Хотя, конечно, было бы не правильно сравнивать квартиру в Гарлеме с апартаментами где-нибудь на Саттон-Плейс. Ибо здесь просто невозможно не обратить внимания на площадки пожарных лестниц, загроможденные всевозможным хламом, которому владельцы еще надеются найти применение в хозяйстве; на валяющийся под ногами мусор, на мух, ползающих по мясу в витрине мясной лавки, на бедность, выпирающую здесь практически изо всех углов и щелей. В остальном же этот район практически ничем не отличался от других. Люди привычно спешили по своим делам и, судя по всему, были настроены вполне миролюбиво – по крайней мере сейчас, в данный момент, в десять часов утра этого погожего летнего дня.

Так что же стало причиной свершившегося здесь насилия? Что подвигло троих парней из Итальянского Гарлема, находящегося за три квартала и тридевять земель отсюда, прийти на эту улицу и лишить жизни безвинного слепого подростка? Конечно, можно было бы списать все на расовую неприязнь, но это было бы слишком уж просто. Хэнка не покидало ощущение, что это был лишь один из симптомов, но не сама болезнь. Так что же это за недуг и чем он мог быть вызван? И если те трое юных убийц были им одержимы, если они и в самом деле были больны, то оправданно ли стремление государства вычеркнуть их из рядов общества?

Такая постановка вопроса шокировала его.

«А что еще ты можешь предложить? – мысленно спрашивал он себя. – Ведь прокаженным же не позволяют свободно разгуливать по улицам, правда?»

И тут же возражал сам себе: но ведь их и не убивают лишь за то, что они больны. И даже если действенного лекарства пока не найдено, то это вовсе не означает, что поиски его бессмысленны.

«Да брось ты, – снова урезонивал он себя. – Ты не психолог и не социолог. Ты юрист. Твое дело – юридические аспекты преступления. Твое дело – наказывать виновных. Виновных», – с горечью подумал он.

Хэнк вздохнул и поглядел на часы. Пять минут уже прошло. Он закурил новую сигарету и бросил спичку на землю, когда из подъезда, поправляя на ходу форменную белую панамку, вышел молоденький морячок.

– А погодка-то замечательная, да? – сказал он.

– Погодка что надо, – отозвался Хэнк и подумал, что теперь-то Луиза Ортега, надо полагать, уже наверняка освободилась и он может смело подниматься к ней.

– Жрать хочу – умираю, – объявил моряк. – Не было времени позавтракать. Не подскажешь, где тут можно найти поблизости какую-нибудь приличную забегаловку?

Хэнк пожал плечами:

– Попробуйте пройтись по Сто двадцать пятой улице, – сказал он.

– Спасибо. А это где?

– Жилые кварталы. Вон в той стороне. – Хэнк указал направление.

– Огромное спасибо, приятель, – поблагодарил моряк. Он задержался на крыльце. – А ты… это… собираешься сюда, наверх?

– Да, – подтвердил Хэнк.

Веселый моряк заговорщицки подмигнул:

– Тогда тебе лучше основательно позавтракать. Силы тебе еще пригодятся, уж можешь мне поверить.

– Я уже завтракал, – с улыбкой ответил Хэнк.

– Так держать, – похвалил моряк. – Что ж, еще увидимся. Только смотри до тех пор не загреми в тюрьму. – После чего удалился в направлении Парк-авеню.

Хэнк выбросил сигарету и снова поднялся наверх. На этот раз дверь Луиза ему открыла сразу же. На ней был розовый халат в цветочек, перехваченный поясом у талии. Длинные черные волосы распущены по плечам. Она была без макияжа и босиком. У нее было узкое личико, но худой она не казалась.

– Входите, – смущенно улыбнулась девушка, впуская Хэнка в квартиру. – Извините, что заставила вас ждать. – Она закрыла за ним дверь.