— А вам не приходило в голову, — заметила мисс Дэммерс, — что она ничего такого могла и не совершать?

— Нет, не приходило, — признался мистер Брэдли, — пожалуй что нет. Ну сами подумайте: любовницей сэра Юстаса она была совсем недавно (трехлетней давности связь, но за три года такое не забывается), это женщина, которая слишком много о себе воображает и считает убийство увлекательным занятием. Что еще надо? Кстати, если вам нужны дополнительные свидетельства того, что она в самом дело была одной из дам сэра Юстаса, могу прибавить, что видел у нее дома его фотографию. По широкому краю фотографии шла надпись: «Твой…», а остальное отрезано, из приличия. Заметьте — не «Ваш», а «Твой». Это вполне резонно свидетельствует, что надпись имела весьма интимный смысл.

— Он мне сам говорил, что меняет женщин, как шляпы, — подхватила мисс Дэммерс. — Наверное, не у нее одной есть основания для ревности?

— Правильно, но при этом вовсе не обязательно держать у себя на полке Тэйлора, чтобы справляться о ядах, — упорствовал мистер Брэдли.

— Кажется, осведомленность в криминалистике выходит наконец на первый план, оттесняя использование нитробензола, — высказал вслух свои соображения мистер Читтервик. — Или я не прав?

— Вполне правы, — ласково поощрил его мистер Брэдли. — По-моему, это очень существенно. Помнить об этом надо все время. Мы рассматриваем дело в двух разных плоскостях, в плоскости использования нитробензола в качестве яда и в плоскости аналогий с другими известными делами, имеющими общие черты с нашим делом. И в том и в другом случае перед нами факт осведомленности в криминалистике.

— Так, так, — пробормотал мистер Читтервик с видом человека, который досадует на себя за свою недогадливость.

Воцарилось молчание, которое мистер Читтервик расценил (несправедливо, конечно) как реакцию на свою неуместную реплику.

— Возвращаясь к перечню условий, — заговорила мисс Дэммерс, чтобы укрепить свою точку зрения, — вы сказали, что не смогли проверить, насколько ваша подозреваемая подходила под все ваши пункты. Которым же из них она соответствовала, а какие вы не смогли проверить?

Мистер Брэдли ответил с готовностью:

— Пункт первый: я не знаю, разбирается ли она в химии. Пункт второй: не знаю, насколько глубоки ее познаний в криминалистике. Пункт третий: с определенностью могу утверждать, что она получила неплохое образование (насколько она его усвоила, установить трудно), но думаю, что курса наук в частной школе она не проходила. Пункт четвертый: я не смог установить, есть ли у нее доступ к бланкам фирмы «Мейсон и сыновья», помимо того, что она имеет постоянный счет в фирме, но, по версии сэра Чарльза, счет в фирме равнозначен доступу к бланкам, следовательно, согласимся с сэром Чарльзом. Пункт пятый: мне не удалось выяснить, есть ли у нее возможность печатать на «гамильтоне», но это узнать нетрудно, во всяком случае, машинка может быть у кого-то из ее друзей. Пункт шестой: она могла быть недалеко от Саутгемптон-стрит, но все перепутала, устраивая алиби, и оно получилось неполным: она не сумела приехать к началу спектакля, а появилась в театре только в десятом часу вечера. Пункт седьмой: на ее бюро я видел ониксовскую самопишущую ручку. Пункт восьмой: я заметил бутылочку хартфилдских чернил в одном из ящичков бюро. Пункт девятый: я не могу назвать ее человеком с творческим складом ума, затрудняюсь сказать, есть ли у нее ум вообще, но, по-видимому, она намеренно вводит всех в заблуждение. Пункт десятый: судя по ее лицу, я бы сказал, что у нее необыкновенно искусные руки. Пункт одиннадцатый: если она человек дотошно аккуратный, то очень тщательно это скрывает как серьезный инкриминирующий момент. Пункт двенадцатый: тут, видимо, надо внести уточнение: «…отравительница, способная убить человека по недомыслию». Вот такой расклад.

— Понятно, — сказала мисс Дэммерс. — Но есть пробелы.

— Полагаю, что есть, — кротко согласился мистер Брэдли. — По правде говоря, я считаю, что эта женщина была бы способна совершить убийство, поскольку другого выхода у нее не было. Но мне как-то не верится.

— А! — произнесла миссис Филдер-Флемминг, заменив междометием мысль, которая чуть было у нее не вырвалась.

— Между прочим, Шерингэм, — заметил мистер Брэдли, — эта скверная дамочка вам известна.

— Мне? Неужели? — спросил Роджер, выходя из транса. — Возможно, что так. Вы не будете возражать, если я напишу ее имя, а вы мне скажете, она это или не она?

— Нисколько, — мистер Брэдли оставался невозмутим. — Я сам хотел это вам предложить. Полагаю, как президенту вам следует знать, кого я имею в виду, на случай, если окажется, что я ошибся.

Роджер сложил бумажку вдвое и попросил передать ее мистеру Брэдли.

— Думаю, что она, — сказал он.

— Вы абсолютно правы, — сказал Брэдли.

— Вы основываете свою версию на той причине, которая пробудила в этой даме интерес к криминалистике? Я вас правильно понял?

— Можно сформулировать это так, — согласился мистер Брэдли.

Неожиданно для себя Роджер слегка покраснел. Ему было лучше знать, по какой причине миссис Веррекер-ле-Межерер проявляла такой страстный интерес к криминалистике. Не вдаваясь в подробности, скажем, что по той же причине он всякий раз еле уносил от нее ноги.

— В таком случае вы абсолютно ошибаетесь, Брэдли, — ни секунды не колеблясь, произнес Роджер. — Абсолютно.

— Вам точно известно?

Роджер еле сдержал гримасу отвращения.

— Совершенно.

— Да мне и самому не очень-то верилось, — философски заметил мистер Брэдли.

Глава 12

Роджер был занят по горло. Он метался по городу в такси, не замечая времени. К вечеру надо было закончить все, что касалось расследования.

Такому горе-криминалисту, как миссис Веррекер-ле-Межерер, его действия могли показаться сумбурными и лишенными смысла.

Например, накануне днем он взял такси и отправился в Холборнскую публичную библиотеку и там, порывшись в справочниках, получил данные, которые его совсем не обнадежили. После этого он поехал в контору Уилла и Уилсона, хорошо известную фирму, в обязанности которой входила защита коммерческих интересов отдельных граждан, а также предоставление своим клиентам совершенно секретной информации относительно стабильности предприятия, в которое клиент намеревался вложить деньги.

Роджер бойко отрекомендовался как вероятный крупный вкладчик, внес свое имя в список клиентов, заполнил несколько анкет с грифом «Совершенно секретно» и не уходил до тех пор, пока господа Уилл и Уилсон не пообещали ему, разумеется, если он заплатит еще, что через двадцать семь часов требуемая информация будет у него руках.

Затем он купил газету и отправился в Скотленд-Ярд. Там он и нашел Морсби.

— Я хочу, — он сразу перешел к делу, — чтобы вы помогли мне в одном очень серьезном деле. Вы не можете разыскать таксиста, который взял пассажира на Пиккадилли-серкус или где-то поблизости, это было минут десять десятого вечера в канун того дня, когда было совершено убийство, и высадил его в районе Стрэнда в конце Саутгемптон-стрит? Этот же таксист (а возможно, не он, а другой) взял пассажира в районе Стрэнда около Саутгемптон-стрит приблизительно в четверть десятого и высадил его недалеко от Пиккадилли-серкус. Во втором такси, скорее всего, ехали двое; по поводу первого я не уверен. Или один таксист сделал двойную ездку, в чем я сомневаюсь. Это можно выяснить? Мне это необходимо.

— Трудность в том, что прошло много времени, не так-то просто будет это узнать, — засомневался Морсби. — А что, это действительно так важно?

— Крайне важно.

— Хорошо, попытаюсь, тем более что это нужно вам, а не кому-то еще. И раз вы говорите, что это важно, я вам верю.

— Ну и прекрасно, — Роджер был очень признателен Морсби. — Только побыстрей, ладно? И позвоните мне завтра домой, в Олбани, приблизительно в пять, если вам удастся выйти на этого таксиста.

— Что вы задумали, мистер Шерингэм?

— Я хочу разбить одно любопытное алиби, — ответил Роджер.

К обеду он вернулся домой.

После обеда у него так гудело в голове, что он решил пройтись, — все равно толку от себя он не ждал. В смутной тревоге он прошелся по Олбани и очутился на Пикадилли. В глубокой задумчивости бродил он по Пиккадилли-серкус, пока его внимание не привлекли фотоснимки из нового ревю, помещенные на рекламных щитах «Павильона». Он пришел в себя, лишь когда, свернув к Хеймаркет и описав большой круг, попал на Джермин-стрит. Он стоял перед театром «Империал» на живописной, оживленной улице и равнодушно взирал, как кучка запоздавших зрителей исчезала в дверях театра.

Из афиши он узнал, что в тот вечер давали «Скрипящий череп» и эта ужасная пьеса начиналась в половине девятого. На его часах было двадцать девять минут девятого.

Надо было как-то скоротать вечер. И он пошел на спектакль.

Прошла ночь.

На другой день рано утром (то есть рано, с точки зрения Роджера; была половина одиннадцатого) он очутился в захолустном районе, на окраине цивилизации, короче говоря — в Эктоне. Там он занимался не чем иным, как пытался вступить в разговор с девицей из конторы парфюмерной компании «Британия — Восток». Девица помещалась за перегородкой у главного входа в здание компании, куда посторонних не пускали. Связь с внешним миром девица осуществляла через крохотное матовое окошко. Стучать надо было громко и долго, лишь тогда окошко приоткрывалось; односложно ответив навязчивому посетителю, девица опять закрывала окошко, давая понять, что интервью окончено.

— Доброе утро, — вежливо произнес Роджер, когда наконец ему удалось с третьей попытки достучаться до этой девицы: окошко приоткрылось, она выглянула из своей крепости. — Я бы хотел обратиться.

— Приезжие — по вторникам и пятницам, утром, с Десяти до одиннадцати, — отчеканила девица удивленному Роджеру, и опять окошко очень внушительно захлопнулось. Будет знать, невежа, как иметь дело с солидной британской фирмой, да еще в четверг с утра, — сказала она этим жестом.