– У вас есть причины не отвечать мне?

– Я сам себе задаю этот вопрос.

– Есть нечто, что вы хотели бы скрыть?

– Разумеется, нет.

– В таком случае я не вижу причин молчать.

– Возможно. Да, наверное, я смогу это сделать. Отвечу вам на вопрос.

– Итак, когда вы последний раз разговаривали с Фолкнером?

– Я действительно разговаривал с ним вчера.

– В какое время?

– Вы имеете в виду наш личный разговор?

– Я хочу знать, когда вы разговаривали с ним с глазу на глаз и когда по телефону.

– Что заставляет вас думать, что я разговаривал с ним по телефону, мистер Мейсон?

– Потому что вы дифференцируете личный разговор и просто разговор.

– Боюсь, мистер Мейсон, что вы играете со мной, как кошка с мышкой.

– Я все еще жду ответа, – перебил Мейсон.

– Вы, разумеется, не уполномочены официально задавать мне этот вопрос?

– Угадали.

– В таком случае предпочитаю не отвечать. Как вы будете на это реагировать?

– Очень просто, – ответил Мейсон. – Я позвоню моему приятелю лейтенанту Трэггу, сообщу ему, что вы виделись с Харрингтоном Фолкнером в день убийства, точнее, даже вечером, когда он был убит, и что вы, видимо, разговаривали с ним по телефону. На этом моя миссия закончится, и ваша дальнейшая судьба меня интересовать не будет.

Диксон снова посмотрел на свои ногти, потом кивнул, словно пришел к определенному решению. Но он продолжал хранить молчание – грузная фигура с бесстрастным лицом, восседавшая за огромным письменным столом. Потом еще раз молча кивнул, словно вел разговор сам с собой. Мейсон тоже выжидательно молчал.

Наконец Диксон заговорил:

– Вы привели очень сильный аргумент, мистер Мейсон. Очень сильный. Наверное, вы отлично играете в покер. И суду, вероятно, приходится с вами очень трудно. Да, очень трудно…

Мейсон хранил молчание. Диксон снова кивнул пару раз и продолжал:

– Я уже и сам подумывал, не позвонить ли мне в полицию и не рассказать ли обо всем, что знаю. Но, с другой стороны, вы тоже рано или поздно получите эти сведения, даже если я вам их сейчас и не дам. Но ведь вы так и не сообщили мне подробно, почему вы этим интересуетесь.

Он взглянул на Мейсона, словно ожидал ответа на этот безобидный вопрос, но тот молчал. Диксон нахмурился, посмотрел на письменный стол, затем медленно, осуждая, покачал головой, но и это не произвело на Мейсона никакого впечатления. Внезапно, словно приняв окончательное решение, поверенный положил ладони на стол и сказал:

– Мистер Фолкнер вчера разговаривал со мной несколько раз, мистер Мейсон.

– Лично?

– Да.

– Что ему было нужно?

– Это уже другой вопрос, мистер Мейсон.

– Значит, у меня есть веские причины задать его.

Диксон беспомощно поднял руки, потом забарабанил пальцами по столу.

– Хорошо, мистер Мейсон. Речь шла о сделке. Фолкнер хотел выкупить треть, принадлежащую Женевьеве.

– А вы собирались продать ее?

– За сходную цену, разумеется.

– И разница между его ценой и вашей была велика?

– Да. Понимаете, у мистера Фолкнера были некоторые мысли относительно стоимости этой трети. Откровенно говоря, мистер Мейсон, он сперва предложил, чтобы мы купили у него его долю за определенную цену. Он считал, что если мы не захотим купить у него его долю за эту цену, то он сможет купить у Женевьевы ее долю за ту же цену.

– А вы отказались?

– Конечно.

– Могу я поинтересоваться почему?

– По очень простым причинам, мистер Мейсон. Мистер Фолкнер вел дела фирмы на очень выгодных началах. И он получал жалованье, которое не повышалось в течение пяти лет. Так же как и жалованье мистера Карсона. Если бы Женевьева приобрела принадлежащую Фолкнеру долю, это развязало бы ему руки, и он бы, благодаря своей коммерческой жилке, быстро основал конкурирующую фирму. С другой стороны, цена, назначенная Фолкнером за одну треть, была слишком мала, чтобы мы захотели продать нашу часть.

– Отсюда и ваша размолвка?

– Это, наверное, слишком сильно сказано, мистер Мейсон. Мы просто хотели сохранить статус-кво.

– Но Фолкнер больше не хотел работать на прежних условиях?

– Эти условия были установлены, так сказать, с самого начала, когда основывалась фирма и Фолкнеру принадлежали две трети.

Мейсон моргнул:

– То есть он сам назначил жалованье партнерам, и Карсон не мог его увеличить?

– Я не знаю точно, какие там были условия, но знаю, что он не мог повысить себе жалованье без согласия Женевьевы.

– Легко можно представить, что вы навязали Фолкнеру очень невыгодные условия, – сказал Мейсон.

– Как вы знаете, мистер Мейсон, я в этом деле не являюсь главным действующим лицом, и мне нет смысла гадать, что чувствовал мистер Фолкнер.

– Итак, вчера вы его видели не один раз?

– Да.

– Выходит, уже назревал кризис?

– Да. Фолкнер собирался предпринять кое-что.

– Разумеется, – продолжал Мейсон, – если бы Фолкнер выкупил долю Женевьевы, ему бы опять принадлежала большая часть акций, а именно две трети. После этого он мог бы успешнее давить на Карсона в судебном процессе.

– Вы, как адвокат, разбираетесь в этом деле, конечно, лучше, чем я, – ответил Диксон. – Я был лишь заинтересован в том, чтобы получить как можно большую сумму для моей клиентки. В том случае, конечно, если бы сделка состоялась.

– Но вы не были заинтересованы купить долю Фолкнера?

– Откровенно говоря, нет.

– Ни за какую цену?

– Ну, тут я не могу сказать с уверенностью.

– Иначе говоря, при благоприятных обстоятельствах вы бы это сделали?

Диксон ничего не ответил.

– И это было бы чем-то вроде узаконенного грабежа, – продолжал Мейсон, словно размышляя вслух.

Диксон резко выпрямился в кресле, будто получил пощечину.

– Мой дорогой мистер Мейсон, я лишь представляю интересы своей клиентки. Их любовь давно прошла. И я упоминаю об этом только для того, чтобы показать: к этой сделке не примешивались никакие сантименты.

– Вы видели Фолкнера в день его смерти несколько раз. В котором часу вы говорили с ним в последний раз?

– В последний раз я говорил с ним по телефону.

– В котором часу?

– Приблизительно… Ну, скажем, между восемью и четвертью девятого. Точнее сказать не могу.

– От восьми до четверти девятого? – с интересом переспросил Мейсон.

– Да.

– И что вы ему сказали?

– Сказал, что мы желаем покончить с делом сегодня. И что, если мы не придем сегодня ни к какому решению, мы больше вообще не будем возвращаться к этому вопросу и оставим всё как есть.

– И что ответил Фолкнер?

– Фолкнер ответил, что повидается со мной между десятью и одиннадцатью. Сказал, что собирается на банкет любителей аквариумных рыбок, а потом у него назначена еще одна встреча. Сказал также, что при встрече сделает нам последнее предложение. И если оно нас не удовлетворит, обе стороны будут считать вопрос исчерпанным.

– Он не говорил, что не один в комнате?

– Нет, не говорил.

– И разговор этот состоялся не позднее чем в четверть девятого?

– Не позднее.

– И не раньше чем в восемь?

– Да.

– Вы уверены в этом?

– Совершенно уверен, поскольку помню, что взглянул на часы ровно в восемь и подумал, что мне вряд ли удастся еще раз сегодня поговорить с Фолкнером.

– В таком случае, может быть, это было после четверти девятого?

– В четверть девятого, мистер Мейсон, я включил радио, потому что меня интересовала радиопередача, начавшаяся в восемь пятнадцать. Я хорошо это помню.

– Вы не сомневаетесь, что разговаривали именно с Фолкнером?

– Ни секунды.

– Но Фолкнер не сдержал своего обещания и не приехал к вам.

– Да. Не приехал.

– Вас это, наверное, обеспокоило?

– Конечно, обеспокоило, – ответил Диксон, проведя по волосам толстыми пальцами. – Ответ на ваш вопрос очевиден. Меня это обеспокоило и рассердило.

– И вы не позвонили Фолкнеру?

– Разумеется, нет. Я хотел выдержать характер. Не хотел показывать свою заинтересованность. В противном случае мне не удалось бы заключить с ним выгодную сделку.

– Вы точно можете припомнить, что говорил Фолкнер по телефону?

– Да. Он сказал, что у него запланировано важное заседание и он сию минуту отправится туда. Что после этого собрания он съездит еще на одну встречу, а напоследок решит вопрос с нами.

– И что вы ему ответили?

– Я сказал ему, что моему клиенту неудобно решать этот вопрос сегодня, так как сегодня среда, но он ответил мне, что все равно заглянет ко мне между десятью и одиннадцатью.

– Вы не можете сказать мне цену, которую вы определили для продажи?

– Я не думаю, что это относится к делу, мистер Мейсон.

– А цену, которую вам предлагал Фолкнер?

– Это тоже не имеет отношения к делу, мистер Мейсон.

– А разницу между вашим и его предложением?

– Она была довольно значительной.

– Когда Фолкнер был здесь сам?

– Последний раз он заскочил на несколько минут около трех часов.

– К тому времени вы уже сделали Фолкнеру свое предложение?

– Да.

– А он вам – свое?

– Да.

– Вы долго разговаривали?

– Не больше пяти минут.

– Фолкнер видел свою первую жену?

– В те минуты нет.

– А в течение дня?

– Кажется, да. Встретился с ней случайно. Он разговаривал со мной около одиннадцати часов утра и, насколько мне помнится, встретился с Женевьевой у подъезда.

– Они беседовали?

– Думаю, да.

– Могу я спросить, о чем?

– Я этого не знаю, мистер Мейсон.

– Может быть, я сам могу поговорить с Женевьевой?

– А вам не кажется, что вы слишком многого хотите?

– И тем не менее я хочу видеть Женевьеву Фолкнер, – сказал Мейсон.

– Вы случайно не защищаете интересы человека, которого обвиняют в убийстве Фолкнера?