– Минутку, – перебил его Дрейк, – ты кое-чего не учел, Перри.

– Что?

– Судя по фактам, когда Салли приехала к Фолкнеру, золотых рыбок там уже не было – Фолкнер отвез их к Стаунтону.

– Ну и что?

– Значит, Салли должна была знать, что золотых рыбок там уже нет.

– Речь идет не обо всех золотых рыбках, а всего лишь о парочке вуалехвостых телескопов.

– По мне, они все одинаковые.

– Ты не сказал бы так, если бы увидел их, – возразил Мейсон. – Кроме того, если Салли Медисон отправилась к Фолкнеру, только чтобы достать пулю, отсутствие рыбок не могло ее остановить.

– А после этого она отправилась за Томом Гридли и поехала с ним к Фолкнеру второй раз?

– Да.

– Ну что ж, это тоже версия, Перри. А ты уже успел дать ей в кредит так много своего сочувствия и участия.

Мейсон кивнул.

– И я считаю, что ты даешь ей в кредит больше, чем нужно, – снова сказал Дрейк.

– Какое-то время я вообще лишил ее кредита, – ответил Мейсон. – Тем не менее ошибки надо исправлять. Эта девушка может дать ответ на целый ряд вопросов, Пол. И она очень любит Тома Гридли. Ты знаешь, что в таких случаях в женщине говорят два чувства: материнское и сексуальное. И мне кажется, что она втянута в эту историю по недоразумению или глупости. Но у меня сейчас нет времени говорить об этом. Я иду повидаться с Диксоном.

– Будь осторожен, – предупредил его Дрейк.

– С этого момента я буду вести себя очень осторожно во всем и со всеми, – ответил Мейсон. – Но темпов расследования это не замедлит. Буду действовать с той же оперативностью.

Мейсон направился по адресу и, найдя дом Диксона, подивился той роскоши, в которой жил поверенный. Даже гараж был рассчитан на три машины, не говоря уж о прилегающем к дому участке и самом особняке. Получить аудиенцию оказалось довольно просто. Уилфред Диксон принял Мейсона в юго-западной части дома, в комнате, одновременно напоминающей кабинет и гостиную. Глубокие кожаные кресла, резной письменный стол, передвижной бар и кожаная кушетка, казалось, больше подходили для послеобеденного отдыха. На столе стояли три телефона, но не было ни бумаг, ни канцелярских принадлежностей. Уилфред Диксон оказался маленьким плотным человечком с роскошными седыми волосами и тусклыми серыми глазами.

– Прошу садиться, мистер Мейсон, – сказал Диксон, крепко пожав адвокату руку. – Я много слышал о ваших успехах и, естественно, польщен вашим визитом, хотя и не могу понять, что привело вас ко мне. Могу только догадываться, что это связано с неожиданной и довольно странной смертью Харрингтона Фолкнера.

– Так оно и есть, – ответил адвокат, пронзив Диксона твердым взглядом. Тот ответил холодной надменностью.

– Я веду дела Женевьевы Фолкнер уже несколько лет. Это первая жена Фолкнера. Вы наверняка об этом знаете. – И Диксон улыбнулся обезоруживающей улыбкой.

– Вы лично знали Харрингтона Фолкнера? – спросил Мейсон.

– О да! – ответил Диксон таким тоном, словно речь шла об очевидном и хорошо известном факте.

– И вам приходилось беседовать с ним?

– Конечно! Понимаете, Женевьеве самой было неудобно поддерживать деловые связи со своим бывшим мужем. Я буду называть ее Женевьевой, если не возражаете. Естественно, она желала знать, как идут дела фирмы.

– Точнее, интересовалась прибылью фирмы?

– Разумеется, мистер Мейсон. Но надо вам сказать, что фирма всегда приносила прибыль, и немалую.

– А вам не кажется, что прибыль была слишком большой для фирмы подобного рода?

– Отнюдь. Это была не только маклерская контора. Харрингтон Фолкнер был настоящим бизнесменом. Правда, популярностью он не пользовался. Лично я тоже не одобрял его методы и не обратился бы в его фирму.

– Значит, Фолкнер в буквальном смысле слова делал деньги?

– Да, можно сказать и так.

– А что вы скажете о Карсоне?

– Карсон был просто его компаньоном, – с непосредственностью сказал Диксон, – имел равную с Фолкнером часть в деле. Одна треть принадлежала Фолкнеру, другая – Карсону, третья Женевьеве.

– Собственно, вы мне так ничего и не сказали о Карсоне.

– Я сказал все, что мог.

– Вы ничего не сказали о его деловых качествах.

– Откровенно говоря, из них двоих я бы предпочел иметь дело с Фолкнером.

– Если Фолкнер был главной пружиной в бизнесе, – сказал Мейсон, – то он, должно быть, работал гораздо больше, а получал лишь треть.

– Да, конечно. И он, и Карсон получали определенную сумму. Сумму, которая была зафиксирована и одобрена судом.

– И они не имели права повысить свое жалованье?

– Без согласия Женевьевы – нет.

– А она давала хоть раз согласие?

– Нет, – коротко ответил Диксон.

– А с их стороны были попытки сделать это?

– Неоднократно.

– Насколько я понимаю, Фолкнер не испытывал нежных чувств к своей первой жене?

– Я никогда его об этом не спрашивал.

– Я полагаю, именно Фолкнеру удалось достать сумму денег, чтобы основать фирму «Фолкнер и Карсон».

– Вероятно.

– Карсон был еще молодым человеком, а Фолкнер, видимо, нуждался в свежем взгляде. Это помогло его бизнесу.

– Ничего не могу сказать по этому поводу. Я начал представлять интересы Женевьевы лишь с момента развода.

– Вы знали ее раньше?

– Нет. Но я был знаком с человеком, к которому Женевьева обратилась за помощью. Я бизнесмен, мистер Мейсон, и пытаюсь честно делать свой бизнес. Кстати, вы еще не сказали мне о цели вашего визита.

– В первую очередь мне хотелось бы узнать как можно больше о Харрингтоне Фолкнере.

– Так я и думал. Но я не вижу причин способствовать вам в этом. Несомненно, очень многие захотят узнать о делах Харрингтона Фолкнера. Но частные интересы – это одно, а законные – совершенно другое.

– Вы можете быть уверены, что я спрашиваю на законных основаниях.

– Мне бы хотелось, чтобы вы пояснили мне свои слова, мистер Мейсон.

Тот улыбнулся:

– Я, видимо, буду защищать интересы человека, предъявившего иск Фолкнеру.

– Вы сказали «видимо»? – переспросил Диксон.

– Я еще не решил, браться ли мне за это дело или нет.

– Это еще не делает ваш вопрос законным.

– Я бы так не сказал, – ответил Мейсон.

– Мне, разумеется, не хочется препираться с адвокатом, у которого такое громкое имя, мистер Мейсон. Поэтому вы можете остаться при своем мнении, а я при своем. Если вам это не нравится, постарайтесь убедить меня в обратном.

Мейсон задал вопрос:

– Владея двумя третями акций, Фолкнер, я полагаю, полностью контролировал дела фирмы?

– Полагать вы можете все, что угодно, мистер Мейсон. Одно время я также находил это занятие довольно интересным, хотя вряд ли можно прийти к какому-нибудь твердому заключению, основываясь только на предположении. Для этого нужны факты.

– Разумеется, – ответил Мейсон. – Поэтому я и задал вопрос.

– А я предпочитаю воздержаться от ответа, – учтиво сказал Диксон.

Мейсон взглянул на поверенного:

– Иногда уклончивый ответ дает больше информации, чем категорический, мистер Диксон.

– Совершенно верно, мистер Мейсон. Я тоже не раз приходил к такому выводу. Кстати, когда я спросил вас, почему вы заинтересовались трагической смертью мистера Фолкнера, вы, по-моему, ответили, что, видимо, будете представлять некую особу, предъявившую иск к Фолкнеру. Могу я поинтересоваться, в чем состоит сущность этого иска? Почти уверен, что вы не захотите ответить мне на этот вопрос.

– Иск этот связан с составом лекарства для лечения рыбок, – заметил Мейсон.

– О, вы имеете в виду то лекарство, которое нашел Том Гридли? – поинтересовался Диксон.

– Вы, похоже, хорошо осведомлены, мистер Диксон.

– Приходится наводить справки, когда в деле замешана твоя подопечная, мистер Мейсон.

– Что ж, вернемся к нашему разговору, – продолжил адвокат. – Итак, Фолкнер прочно сидел в седле, пока Женевьева внезапно не потребовала развода. Совершенно очевидно, что она должна была получить от него свою долю.

– Это уже давно решенный вопрос, мистер Мейсон.

– Да, но это решение, должно быть, встало Фолкнеру поперек горла. Из всесильного босса он вдруг превратился в равноправного пайщика.

– Разумеется, – с известной долей самодовольства ответил Диксон. – Но с тех пор, как закон штата считает супругов равноправными партнерами, жена имеет право на получение того, что оговорено при подписании брачного договора.

– Вы разговаривали по этому поводу с Фолкнером?

– О да.

– Он рассказывал вам о подробностях?

– Конечно.

– Он сам пришел к вам и сообщил об этом добровольно?

– Но, послушайте, мистер Мейсон, вряд ли вы действительно думаете, что такой человек, как Фолкнер, станет бегать ко мне, чтобы сообщить ту или иную деталь.

– Но вы были заинтересованы в этом?

– Естественно.

– Значит, я могу предположить, что вы спрашивали его об этом?

– О тех вещах, о которых я хотел знать, да.

– И вам было интересно знать обо всем?

– Я не знаю, знал ли я обо всем, мистер Мейсон, потому что не знал, чего еще не знаю. Я знаю только то, что знаю. – И Диксон улыбнулся адвокату, желая показать, что он готов идти навстречу Мейсону, сообщив ему те сведения, которые известны ему самому.

– Могу я поинтересоваться, когда вы последний раз разговаривали с Фолкнером? Полиция рано или поздно все равно задаст вам этот вопрос.

Диксон, не торопясь, поднес палец к лицу и начал разглядывать свой ноготь.

– Я полагаю, что вы разговаривали с ним вчера вечером.

Диксон поднял глаза:

– Что заставляет вас так думать?

– Ваша нерешительность.

– Я просто задумался.

Мейсон улыбнулся:

– Нерешительность можно назвать и задумчивостью, но она тем не менее остается нерешительностью.

– Правильные слова, мистер Мейсон. Очень правильные. Хочу сказать вам, что я был в задумчивости и, как следствие, в нерешительности. И я до сих пор не знаю, отвечать ли мне на ваш вопрос или подождать, пока меня не спросит об этом полиция.