— Ну и пусть! — заявила она. — Я больше не намерена скрываться. Я намерена бороться.

— Бороться? — спросил Мейсон. — За что бороться?

— За два миллиона для моего сына.

— Это что-то совсем новенькое, — заметил Мейсон.

— Женщина имеет право изменить свои намерения.

— А что именно заставило вас изменить намерения?

Элле>1 Эйдер открыла сумочку и вынула оттуда газетную вырезку.

— Статья в «Кловервилльской газете». — И она протянула ему издание.

Мейсон взглянул на заголовок: «Недвижимое имущество Хаслетта оценивается в два миллиона долларов».

— Разве вы этого не знали раньше? — поднял он на нее глаза.

— Нет… Я знала только, что Хармен Хаслетт был главой фирмы и главным держателем акций, но я никак не думала, что дело может за двадцать лет так вырасти. Судя по всему, сейчас это довольно крупная фирма.

— Вы понимаете, что это будет значить для вас? — спросил Мейсон. — Если вы будете претендовать на наследство, вас обвинят в обмане и лжесвидетельстве, имя вашего сына будет склоняться в суде и… Он знает, что настоящая его мать — вы?

— Сейчас уже знает, — ответила она. — Я говорила с ним. Объяснила ему все как есть, и это оказалось много легче, чем я думала, потому что женщина, которую он считал своей матерью, неоднократно бросала ему в лицо реплики, которые вызывали у него подозрения.

Мейсон задумчиво посмотрел на нее.

— Возможно, вы очень и очень ловкая женщина, — наконец произнес он, — которая работает вкупе с молодым человеком — ведь миллионы Хаслетта стоят трудов.

— Значит, вы считаете меня авантюристкой?

Мейсон задумчиво сказал:

— Я просто не знаю, что и думать. Уж больно драматическим и странным получается это дело. В данный момент я не могу ничего утверждать. Я только высказываю свои сомнения. Не забудьте, что я больше не являюсь вашим адвокатом. Вы сами отказались от моих услуг. А сейчас пришли ко мне с довольно сложным планом операции. Вот я и высказал вам свои сомнения.

— Я не могу корить вас за это, мистер Мейсон, — ответила она. — Знаю, что вела себя глупо. Я бы должна была посоветоваться с вами.

— Ну что же, — вздохнул Мейсон. — В таком случае расскажите мне, как все было на самом деле. И имейте в виду, что я спрашиваю вас об этом не как ваш поверенный, а как человек, который должен решать, сможет ли он стать им или нет. Итак, что в вашем рассказе было правдой?

— Все… все, что я вам рассказывала, правда! — воскликнула она. — Просто кое-что я утаила.

— У вас был сын?

— Я приехала сюда почти двадцать лет назад, — начала она. — Я была беременной и находилась в отчаянном положении, хотя у меня оставались кое-какие деньги, но их становилось все меньше… Работать в той должности, в какой я работала на предприятии у Хаслетта, я не могла, так как у меня не было рекомендаций. Поэтому мне оставалось идти либо в прислуги, либо в няньки. Я поместила объявление в газете. Некая миссис Байрд откликнулась на мое объявление и попросила меня зайти к ней переговорить. У них не было большого достатка, но у мистера Байрда, пользовавшегося хорошей репутацией, было постоянное место работы. Детей у них не было. Я начала работать у них, и спустя какое-то время миссис Байрд заметила, что я в положении. Мне пришлось рассказать ей о своих невзгодах, и я предупредила их, что буду работать до тех пор, пока это возможно. А потом отправлюсь в дом незамужних матерей и там разрешусь от бремени. Она отнеслась ко мне с сочувствием и дружелюбно. Спросила, думала ли я об аборте. Я ответила, что думала, но отказалась от этой мысли. В тот день мы ни о чем больше не говорили, но несколько дней спустя она снова вернулась к этой теме, сказала, что обсуждала этот вопрос со своим супругом и что они пришли к выводу, что хотели бы усыновить моего ребенка, однако некоторые юридические положения препятствуют этому. Но вот миссис Байрд нашла выход. Она скажет друзьям и знакомым, что забеременела. Мистер Байрд останется в Лос-Анджелесе и будет продолжать работать, а мы с ней отправимся в сан-францисскую больницу, я запишусь там под именем Белинды Байрд и рожу. Малыша зарегистрируют как ребенка Белинды Байрд и Аугуста Байрда. Вот, собственно, и все, что нам предстояло сделать. Через некоторое время после рождения ребенка мы вернемся домой, и я останусь работать у них, а они будут воспитывать моего ребенка, как своего собственного. Единственное, о чем они просили меня, это никогда и никому не рассказывать правды.

Мейсон задумчиво посмотрел на женщину.

— Почему вы изменили свое решение и что вы хотите от меня?

— Изменила я свое решение, когда узнала, что наследство Хаслетта оценивается в два миллиона и что у него нет других родственников, кроме моего сына.

— Для себя лично вы ни на что не претендуете? — спросил Мейсон.

— У меня нет на это никаких законных оснований.

— Когда я раньше говорил с вами, вы утверждали, что хотите, чтобы ваш сын избрал Свой собственный путь, и — как вы сами выразились — вы никогда ничего не скажете ему о его отце. Сейчас же ваши намерения изменились.

— Я очень много думала над всем этим. Несколько дней назад я еще мечтала, чтобы его отец выплачивал ему алименты — приблизительно двести — триста долларов в месяц, — а теперь, когда его отец умер, я узнала, что мой сын может получить большое состояние.

— Эти факты и ваши слова настраивают меня на скептический лад, — заметил Мейсон.

— Я могу доказать, что все, что я говорю, — истинная правда, — сказала она.

Мейсон подался вперед.

— Очень интересно, каким образом? Если речь пойдет о его приемных родителях…

— Нет, их уже нет в живых… Погибли в автомобильной катастрофе.

— В таком случае как же?

— У меня есть свидетельница. Медсестра из больницы в Сан-Франциско.

— Вы считаете, что медсестра может помнить это событие, произошедшее двадцать лет назад? Ведь она имела дело с тысячами и тысячами новорожденных.

— Вы считаете это невозможным?

— Откровенно говоря, да.

— В таком случае я расскажу вам о сопутствующих обстоятельствах, и вы поймете, что это все возможно.

— Какие же это обстоятельства?

— Эта сестра начала работать в больнице как раз в тот день, когда меня туда поместили. Не забывайте, что я легла в больницу под именем Белинды Байрд и, естественно, сказала, что мне двадцать девять лет, то есть назвала возраст миссис Байрд. А мне в то время было только девятнадцать. Никто не обратил внимания на эту деталь, кроме этой сестры, которая заполняла историю моей болезни и обратила внимание на возраст. Сестра подумала, что в документах допущена ошибка, и пришла ко мне, чтобы исправить ее.

— Как ее зовут? — спросил Мейсон.

— Агнес Берлингтон.

— Итак! Она пришла к вам до рождения ребенка? — Да.

— И спросила, не допущена ли ошибка в документах относительно вашего возраста?

— Да.

— Что вы ей ответили?

— Я ответила, что никакой ошибки в документах нет, что я выгляжу намного моложе, чем есть на самом деле.

— И что она ответила?

— Она ответила: «Чепуха!»

— Это не причина, чтобы запомнить вас на всю жизнь.

— Тем не менее она запомнила. Я уже говорила с ней.

— Говорили с ней?

— Да.

— Где она сейчас живет?

— Здесь, в Лос-Анджелесе. Она все еще продолжает работать медсестрой.

— Когда вы с ней говорили?

— Совсем недавно. Эта Агнес Берлингтон чертовски ловка. Своего не упустит. Не забывайте, что я лежала в больнице под именем Белинды Байрд и что ребенок, который родился, был назван Уайт Байрд. Естественно, я была вынуждена назвать точный адрес супругов Байрд, чтобы свидетельство о рождении ребенка было оформлено по всем правилам… Ну так вот, Агнес Берлингтон выждала какое-то время, а потом наведалась ко мне и заявила, что помнит меня, когда я лежала в больнице под именем Белинды Байрд. И она знает, что ребенок, зарегистрированный на имя супругов Байрд, на самом деле является моим незаконным ребенком.

— Зачем ей это было нужно? — спросил Мейсон.

— А как вы думаете? Чтобы получить деньги за молчание. Она оказалась опытной, даже профессиональной шантажисткой. У медицинских сестер вообще очень много возможностей для шантажа, если они, конечно, хотят ими воспользоваться, а эта Агнес Берлингтон нигде ничего не упускала.

— Сейчас она живет здесь, в Лос-Анджелесе?

— Да. У нее милый домик… Знаете, такой — на две семьи. Когда хочет, работает. У нее отличная машина и масса возможностей раздобыть деньги, когда она в них нуждается.

— И сколько же она из вас выкачала? — спросил Мейсон.

— Не очень много. У нее есть причины действовать осторожно. Она появляется, просит две-три сотни долларов, потом исчезает на год, затем появляется снова и снова просит пару сотен. И она всегда мила и дружелюбна.

— Значит, она помнит вас, — сказал Мейсон.

— Еще бы! Кромедого, у нее есть эта… как она на-4 зывается? Ах да, 35-миллиметровая камера. И она снимала меня еще. в больнице. Я тогда, правда, ничего об этом не знала, но она сказала мне об этом.

— Она показывала вам эти снимки?-

— Нет.

— А вы не думаете, что она вас обманывает?

— Нет, мне кажется, они у нее действительно есть.

Мейсон задумчиво сказал:

— Вы платили деньги шантажистке, чтобы она хранила вашу тайну, а теперь хотите сами ее раскрыть?

— А почему бы нет? — удивилась Эллен Эйдер. — Байрды погибли в автомобильной катастрофе. Хармен Хаслетт погиб в море. И мой сын является теперь единственным наследником фирмы и двухмиллионного состояния. Ради сына я готова на все, мистер Мейсон. Уайт очень горевал, когда Байрды погибли. Они оставили ему кое-какие деньги. Но все равно он какой-то не приспособленный к жизни. А если бы он получил такое состояние, он бы мог твердо встать на ноги.