– Дальше?

– Как раз в тот момент, когда я за ней наблюдала, она принесла какие-то пакетики в бумажной упаковке, бросила их в яму, после чего стала ее засыпать землей. Забросав полностью, Мирна аккуратно положила сверху снятый слой дерна. Все это у нее получилось ровно и незаметно.

– Затем?

– Все это время я стояла у окна и наблюдала за ней. Я не из тех людей, которые любят совать нос в чужие дела, но не лишена естественного любопытства, присущего всем нормальным людям.

– Что же вы сделали?

– Спустилась вниз и поймала эту лицемерку до того, как она успела избавиться от лопаты.

– Дальше?

– Я спросила ее, чем она занималась. И что услышала! Когда она, мол, нервничает, то всегда выходит в сад и занимается цветами, сейчас она окапывала некоторые растения, рыхлила землю, прибитую поливкой, теперь совершенно расслабилась, может вернуться в дом, лечь спать и проспать двадцать часов, не просыпаясь.

– Что вы сказали?

– Попросила показать, где она копала, но она ответила, мол, это неважно, кроме того, мне давно пора спать.

– Дальше?

– Я настаивала, хотела видеть, где она копала. Как будто мне интересно знать, как она это делает.

– И что же?

– Она мне всегда казалась скромной и застенчивой женщиной, совершенно безвольной, которая привыкла безропотно подчиняться всем и каждому, но видели бы вы ее в тот момент! Она была упорна, как каменная стена. На меня не смотрела, не соглашаясь с просьбами. Упрямо повторяла своим тихим голосом, что это сущие пустяки, я расстроена и нервничаю, утомлена нашим ночным путешествием, мне следует немедленно лечь в постель.

– И потом?

– Я спросила ее напрямик, почему она врет. Спросила, для чего она выкопала эту яму. А она, нагло глядя мне в глаза, все отрицала.

– Что вы сделали?

– Я выхватила у нее из рук лопату и пошла прямиком на лужайку к тому месту, где она только что копала.

– Далее?

– Только тогда она пожелала признаться, но я не заметила, чтобы ей было стыдно, она даже не повысила голоса, когда сказала: «Тетя Сара, не делайте этого». А когда я поинтересовалась почему, она пояснила: «Я очень аккуратно положила дерн на прежнее место, никто не заметит яму. Если вы разворошите мою работу, сразу станет ясно, что здесь что-то зарыто».

– Затем?

– Затем я спросила ее о пакетиках. И как вы думаете, что она мне ответила?

– Что?

– Маленькие пакетики с мышьяком и цианистым калием. Как вам это нравится?

– Продолжайте!

– У этой нахалки хватило наглости убеждать меня в том, что они нужны в экспериментах с различными опрыскиваниями против вредителей и сорняков, у нее имелись кое-какие «активные ингредиенты», как она их назвала, которые являются весьма ядовитыми. Мышьяк она покупала, а цианистый калий достала в лаборатории мужа: он применяется при горнодобывающих операциях, уж не скажу для чего. Цель ее экспериментов – найти наиболее эффективные средства борьбы с паразитами на различных цветках, но теперь она боится, что ее коллекция ядов может быть неверно истолкована, в особенности если кто-то начнет осматривать дом, помня об отравлении Гортензии Пакстон. Вот почему она посчитала необходимым избавиться от этих веществ.

– Ну и как же вы поступили?

– Знаете, мне кажется, я должна проконсультироваться у психиатра – я ей поверила. Она не повышала голос и была такой милой и скромной, такой спокойной, что убедила меня. Я даже испытывала к ней жалость, сочувствовала и совершенно искренне удивилась: откуда у нее взялись силы, чтобы столкнуться с такими переживаниями и не впасть в истерику. Я обняла ее за плечи, мы вернулись домой. Я поднялась к себе, легла в постель и уже засыпала, когда раздались громкие удары в дверь, домоправительница поднялась сообщить: явился офицер, который желает нас немедленно видеть по делу величайшей важности.

– Что именно было «делом величайшей важности»?

– Похоже, в лаборатории коронера нашли мышьяк в организме Гортензии, окружной прокурор пожелал расспросить Мирну.

– Дальше?

– Они увезли Мирну в офис окружного прокурора.

– А вы?

– Со мной-то все нормально. Спросили, как давно я здесь живу, потом задали еще несколько вопросов, на этом для меня все кончилось. А Мирну увезли.

– Как она это восприняла?

– Точно так же, как все остальное, – ответила Сара. – Казалась безобидной мышкой. Тихим голосом сказала, что с радостью поехала бы в офис окружного прокурора, но ей необходимо немного отдохнуть, она не спала всю ночь из-за болезни мужа.

– Дальше?

– Это все, что мне известно. Они ее увезли. Но позже я начала видеть случившееся в несколько ином свете, сопоставила факты, и мне на ум пришли конфеты, которые находились в портфеле у Эда Дейвенпорта. Знаете, мистер Мейсон, она каждый раз, когда он уезжал, сама укладывала его вещи. Якобы он совершенно беспомощный, не знает, как сложить рубашки и все такое.

– В этом нет ничего особенного. Большинство женщин делают это для своих мужей.

– Это так, но, значит, она укладывала и конфеты, поэтому я стала всюду смотреть после того, как она ушла. Понимаете, заглядывала всюду и…

– Что вы искали? – спросил Мейсон.

– Просто то, что могло бы помочь.

– Вы пошли в ее комнату?

– Ну да.

– И что же вы обнаружили?

– В ее бюро я нашла коробку шоколадных конфет, подобную той, которую Эд Дейвенпорт возил с собой в портфеле, когда разъезжал по делам. Так называемые «пьяные вишни», наверное, вам они знакомы. Она сама сладкоежка. Припоминаю, пару раз такие же коробки лежали на столе в гостиной, и Мирна настойчиво угощала ими меня. Я съела всего две штучки, потому что слежу за своей фигурой. Однако вы понимаете важность всего этого. Боже всемогущий, возможно, она собиралась отравить и меня? Легко допустить, что в коробке с конфетами, которые она предлагала мне, несколько штук было отравлено. Очевидно, судьба указала мне, какие конфеты следует взять! Помнится, она настаивала, чтобы я взяла еще. Я не взяла, все время, знаете ли, приходится думать о своей фигуре, но вы понимаете, какие мысли, по всей вероятности, крутились у нее на уме! Мне сразу показалось, будто она неоправданно настойчива. Теперь, оглядываясь назад, я ясно вижу, что маленькая мерзавка все время меня дурачила. Сейчас на ум приходит масса мелочей, которые в то время казались тривиальными, но теперь они все выстраиваются в стройную систему. Она убийца, отравительница, настоящая Лукреция Борджиа!

Несколько секунд Мейсон обдумывал услышанное, затем сказал:

– Разрешите задать вам несколько вопросов. Насколько я понял, вы, две женщины, находились вместе все время в Крэмптоне. Вы…

– Нет-нет, это неверно. Она была наедине с Эдом, когда я принимала душ. Затем, вскоре после того, как доктор сообщил о смерти Эда и запер коттедж, я уходила звонить вам. Видела, как она разговаривает с каким-то мужчиной, когда я уже возвращалась к коттеджу. В то время я не обратила на это внимания, решила, что кто-то из других постояльцев выражал ей сочувствие. Но теперь-то я понимаю, это мог быть ее соучастник. Возможно, он проник в коттедж через окно, а там надел на себя пижаму. Потом вытащил тело Эда через то же окно и увез его на своей машине. Дождался момента, когда появились свидетели, снова вылез из окна, сел в машину, где уже находилось тело Эда, как я сказала, и уехал вместе с ним.

– Похоже, ваши чувства неожиданно резко изменились, – заметил Мейсон.

– Должна сказать, что вы правы. Тут нет ничего удивительного. С моих глаз упала пелена, я все увидела в истинном свете, мистер Мейсон.

– Большое спасибо за ваше предупреждение.

– Что вы собираетесь делать? – нетерпеливо спросила Сара Энзел.

– Пока еще не знаю.

– Зато я знаю, что мне делать. Я намерена восстановить свою репутацию, смыть с себя позорное пятно.

– Понятно, – протянул Мейсон. – Полагаю, вы отправитесь в полицию.

– В полицию я по собственной инициативе не пойду, но, разумеется, не стану молчать, когда они явятся ко мне.

– Ну и что же вы собираетесь им сообщить обо мне? – спросил Мейсон.

– Вы имеете в виду свою поездку в Парадайз, чтобы раздобыть то письмо? – Она сурово посмотрела адвокату в глаза и твердо произнесла: – Я намерена сказать правду.

– Именно такого ответа я от вас и ожидал, – сухо произнес Мейсон.

– Я бы не сказала, что в вашем лице я встретила единомышленника! Вы не хотите мне помочь.

– Я адвокат, а не флюгер, и помогаю своим подзащитным, независимо от того, откуда дует ветер, миссис Энзел.

– Как я понимаю, вы по-прежнему собираетесь представлять эту женщину, не считаясь с тем, в какие неприятности попали из-за нее, в каком оказались положении после всей той лжи, которую она вам наговорила, после…

– Безусловно, я намерен ее представлять. Даже если она и виновна, то я добьюсь, чтобы ее вина была доказана неопровержимыми фактами, с которыми считается закон, который не принимает во внимание домыслы чересчур впечатлительных людей.

Сара Энзел гневно вспыхнула:

– Такой глупости я от вас…

Она вскочила с кресла, с минуту яростно смотрела на Мейсона, потом произнесла:

– Мне следовало предвидеть, что я напрасно теряю время. – С этими словами она повернулась и зашагала к выходу, распахнула дверь, оглянулась и добавила: – И я еще пыталась вам помочь!

Через минуту Мейсон заметил Делле:

– Вот как может получиться, когда адвокат принимает на веру очевидное.

– Что вы имеете в виду?

– Заявление клиента адвокату является конфиденциальной информацией, – пояснил Мейсон. – При разговоре может присутствовать клерк адвоката или секретарь, информация от этого не утрачивает своей секретности, доверительности. Это предусмотрено законом. Но когда при беседе присутствует третье лицо, сообщение клиента теряет свою конфиденциальность.

– Но, шеф, эта особа явилась вместе с ней, говорила вместо нее, всюду за ней ездила…