— Ну что ж, у каждого свой вкус. Продолжайте действовать, не теряйте времени. Вам потребуются деньги на расходы. У меня их достаточно. Обращайтесь ко мне по любому вопросу. Однако, прошу вас, аккуратно записывайте все расходы. Я люблю точность. Вы меня поняли?

— Видите ли, я не очень силен в бухгалтерии. Я…

— В таком случае, вам придется научиться. Я хочу, чтобы все было перечислено по пунктам, мистер Мейсон. Извините, что вынужден настаивать, но это совершенно справедливое требование. Это…

Стефани Клэр только что не застонала:

— Вот, полюбуйтесь, мистер Мейсон. Вообразите, что так продолжается в течение двадцати четырех часов в сутки. Он выжимает из человека индивидуальность, как будто яблоко под прессом для приготовления сидра.

— Ничего подобного, — возмутился Макс Олджер. — Почему ты изменила свое имя, Стефани? Ты обманула меня. К счастью, я увидел в газете твою фотографию. Прекрасная фотография. Чего ради ты задумала работать гардеробщицей в каком-то ночном клубе в Сан-Франциско?

— Это пустяки по сравнению с некоторыми вещами, которыми мне приходилось заниматься.

— Гм… Во всяком случае, это не должно попасть в газеты. Черт знает что. Племянница Макса Олджера — гардеробщица!

— Где Джеке? — спросила она.

Голова мистера Олджера дернулась в ее сторону.

— Откуда мне знать?

— Когда ты с ним виделся в последний раз? — спросила Стефани, бросив многозначительный взгляд на адвоката.

— Дай-ка подумать… У меня со временем полная неразбериха. Не вижу разницы между… — Он не закончил, бросив быстрый взгляд на Мейсона, покачал головой и, поджав губы, пробормотал: — Думаю, он тебе уже сказал. Если подумать, ты совершенно не удивилась, увидев меня. Разумеется, он слышал, как упоминалось твое имя. Естественно, являясь твоим адвокатом, он слонялся вокруг и прислушивался к разговорам. Я только сейчас сообразил, что видел его в приемной…

Ладно, Джеке ждет внизу, он решил, что будет лучше, если мы с тобой потолкуем до его появления.

— Он сразу принял такое решение или долго его обдумывал?

— Послушай, Стефани, перестань насмехаться над Джексом. Он заботится только о твоих интересах. Да, он осторожный человек…

— Он настоящий окаменелый пеликан, консерватор, вот кто он такой.

— Ну, он не бросится в омут очертя голову, это верно. Он всегда взвешивает свои поступки. Но вообще-то он прекрасный малый — воспитанный, из хорошей семьи, получил хорошее образование, у него покладистый характер, на него во всем можно положиться. Я бы сказал, что он — надежное капиталовложение, не подверженное никакой инфляции.

— Ну, раз он здесь, — сказала Стефани, — я могу с ним увидеться. Спустись вниз и приведи его сюда. Впрочем, подожди минут десять, я хочу поговорить с мистером Мейсоном.

Мистер Олджер моментально насторожился.

— Ты что-то пытаешься скрыть от меня? Не делай этого, Стефани. Я найму детективов. Я все равно разнюхаю все, что…

— Нет, — сказала она, — у мистера Мейсона каждая минута на счету. Он устал. Он уже очень много сделал для меня, я хочу с ним посоветоваться и поскорее отпустить его…

— Не стану вмешиваться. Буду держаться в тени. Стефани рассмеялась:

— Это ты-то будешь держаться в тени? Сходи-ка за Джексом, скажи ему, что я хочу его видеть. Но, пожалуйста, без излишних надежд.

— Всю дорогу сюда он был страшно расстроен, — сказал Олджер. — Мы летели самолетом и…

— Да, я знаю.

— Ты не представляешь, как этот парень разволновался, когда подумал, что с тобой что-то стряслось… А когда ты уехала, он просто не находил себе места. Он…

— Да, я понимаю.

— Ты понимаешь, — раздраженно повторил Олджер, — но не сочувствуешь ему. Ты не представляешь, что это значит для такого выдержанного парня…

— Выдержанного, мой Бог!

— Хорошо, хорошо, для парня, который постоянно думает о тебе.

— Ладно, позови его. И дай мне поговорить с мистером Мейсоном.

Олджер поднялся, нервной походкой направился к двери, обернулся, посмотрел на Мейсона и сказал:

— Сожалею об этом звонке к Питкерну, Мейсон. Но Стефани должна иметь самое лучшее, что можно найти. До свидания.

Он быстро шагнул за порог и исчез.

— Вам никогда не хотелось расслабиться и почитать газету, когда в комнате мечется молодой бостонский бык?

Мейсон улыбнулся:

— Неужели он никогда не успокаивается?

— Успокаивается? Конечно нет. Все время меня поучает.

— Давайте перейдем к делу.

Она уселась поудобнее, накинув на плечи легкий халатик.

— Вы сказали, что у вас будут какие-то новости?

— Да, я так думал.

Она внимательно посмотрела на него, затем торопливо отвела глаза.

— Ну да Бог с ними.

— Но я на правильном пути. Уверен в этом, хотя дорога ведет не туда, куда, по моим предположениям, она должна была бы вести.

— И куда же она ведет?

— Еще не знаю. Просто когда я пустился в путь, то наткнулся на запрещающий знак: «ДОРОГА ЗАКРЫТА, ИДЕТ РЕМОНТ», а объездная дорога никогда не выводит к основной. Петляет и уводит совсем в другую сторону.

— Это очень плохо?

— В данный момент это не очень здорово, но будем надеяться на лучшее. Мне необходимо знать решительно все о внешности и манерах этого человека. Это может дать какую-нибудь зацепку. Давайте вернемся к тому, что произошло в тот вечер, посмотрим, а вдруг вы о чем-то забыли мне рассказать. Вы не можете вспомнить фамилию человека, который довез вас до Бейкерсфилда, или номер его машины?

— Нет. С виду ему за сорок, у него старенький «фордик», тридцать пятого или тридцать шестого года выпуска. Я плохо разбираюсь в моделях автомобилей. Этот был далеко не новый, на нем много поездили, но содержался он в большом порядке. Ход у него был прекрасный, а вот обивка сидений выглядела поношенной, да мотор слегка дребезжал. Краска кое-где облезла.

— Он не назвал вам своего имени?

— Фамилию я его не знаю. Он спросил, как меня зовут. Я ответила — Стефани, поэтому он сказал, что его зовут Джим, это все, что я знаю. Вы же понимаете, что такое «голосовать» на дорогах. Человек останавливается и берет вас в машину. Вы никогда его раньше не видели и никогда больше не увидите. Глупо сидеть в машине и говорить «мисс» и «мистер». С другой стороны, не будешь же ты всякий раз говорить «послушайте»… Так что когда человек соглашается подвезти меня и спрашивает, как меня зовут, я называю ему свое имя, он — свое, и приятно думать, что меня это ни к чему не обязывает, что я остаюсь для него анонимной.

— Не становятся ли они дерзкими?

— Случается. Некоторые из них.

— Но не большинство?

— Нет. Вообще-то они ведут себя довольно прилично. Вы же знаете, как мужчина обычно вступает в контакт с женщинами. Заводит обычный, ничего не значащий разговор, но уже сразу можно сказать, делает он это из вежливости или же зондирует почву.

— А как насчет того человека, который подобрал вас в Бейкерсфилде?

— Ну, шли сразу четыре машины одна за другой, на большой скорости, а эта машина следовала за ними.

— Это было близ кольцевой транспортной развязки?

— Да.

— Значит, вы не можете утверждать, что машина шла из Бейкерсфилда?

— Не могу. Впрочем, я не знаю точно, где проходит эта транспортная развязка.

— Весьма возможно, что Хоман лжет. И если это так, то уличить его во лжи можно, только разобравшись со временем угона его машины… А теперь опишите поподробнее человека, который вел машину.

— Ему года тридцать два, тридцать три. Он был… в нем много напористости, чтобы не сказать — нахальства. Многим девушкам, уж не знаю почему, такие мужчины нравятся. Я никогда этого не понимала. Сначала он проехал мимо. Думаю, присматривался ко мне. Потом остановился и заставил пройти до его машины. Не подал назад. Когда я влезала, он оценивающе посмотрел мне на ноги. У него был самоуверенный вид, как будто он не сомневается, что любая девушка потеряет из-за него голову. Не могу сказать, откуда такое зазнайство. Люди такого сорта идут по жизни не… Ох, вы прекрасно знаете мужчин подобного типа.

— Знаю, — кивнул Мейсон, — но мне нужно как можно больше деталей. Вы не уловили из его разговоров, как он зарабатывает на жизнь, чем занимается?

— Нет. Об этом он не говорил. Я поняла только, что он страшно торопился в Лос-Анджелес — он сказал, что его ждет там кое-какая работа. У него темные глаза, но не черные, а скорее темно-карие. Я его как следует не рассмотрела. Маленькие черные усики, на голове коричневая фетровая шляпа с зеленым перышком за лентой. Под черным пальто смокинг… Когда он схватил меня в первый раз, то измазался моей губной помадой. В следующий раз, когда я забрала ключи, на нем остался след губной помады поперек рубашки и красный мазок от моего мизинца. А так как он прижал меня к своей накрахмаленной манишке, то и на ней, по-видимому, осталось пятно.

— Что случилось с вашей помадой?

— Она у меня в сумочке. Вы знаете, как девушки подмазывают губы? Они дотрагиваются помадой до губ, потом размазывают ее равномерно кончиком пальца. Мужчинам не нравится, когда их пачкают губной помадой. Когда этот тип начал приставать ко мне, я немного испугалась и очень густо намазала губы. И мизинец у меня был весь в помаде.

— Но во время аварии вы ухитрились снова спрятать помаду в сумочку?

— Да, перед самой аварией.

— А затем вытащили ключ зажигания?

— Совершенно верно.

— И что вы с ним сделали?

— Я… постойте, помнится, я бросила всю связку в сумочку.

— А где ваша сумочка?

— Какое-то время была в полиции, а вчера мне ее вернули.

— Вы в нее заглядывали?

— Взяла то, что мне было нужно, пудреницу и…

— Где она?

— В шкафу, вон в том ящике.

Мейсон выдвинул ящик, извлек черную, видавшую виды сумочку и протянул ее Стефани. Девушка раскрыла ее, пошарила внутри, потом с раздражением высыпала все содержимое на постель.