Перри Мейсон раздраженно рассматривал пачку писем. Сверху лежала карточка: «Важная корреспонденция. Ответить».

Делла Стрит, одетая в белоснежную блузку, выглядела как деловитая медсестра, занятая на сложной хирургической операции. Озабоченным голосом она сказала:

— Я все тщательно просмотрела, шеф. Верхние письма нужно читать немедленно и срочно на них ответить. Нижнюю пачку писем я отделила.

— А зачем? — удивился Мейсон.

— Дело в том, шеф, что письма мы получили очень давно, а ответ не давали.

Мейсон откинулся в своем вращающемся кресле, скрестил длинные ноги, на его лице появилось серьезное выражение, как будто он занимался перекрестным допросом свидетелей. Он спросил:

— Мисс Стрит, эти письма находились раньше в ящике с «Важными, неотвеченными»?

— Да.

— И вы внимательно их прочитываете?

— Да.

— Откладываете те, что не требуют моего личного вмешательства?

— Да.

— Ну а сегодня, двенадцатого сентября, вы отделили большую пачку из этой корреспонденции и отложили?

— Правильно. — Глаза Деллы светились лукавством.

— Вы не скажете, сколько там писем?

— Пятнадцать — двадцать.

— Вы сами на них написали ответ?

Она отрицательно покачала головой.

— А кто же тогда?

— Я переложила письма в другой ящик.

— В какой?

— С «Устаревшей» корреспонденцией.

Мейсон рассмеялся.

— Какая прекрасная мысль! Сначала поместить письма в ящик в «Важные, неотвеченные», и до тех пор, пока время не лишит их актуальности, лежат они там, а потом их спокойно переложить в «Устаревшие». Отпадает надобность вести переписку, можно не волноваться, не расходовать умственную энергию на сочинение ответов, на всю писанину, которую все так ненавидят. Идеи, в свое время казавшиеся необычайно важными, постепенно утрачивают свое значение. Они напоминают мне столбы, убегающие от пассажира, смотрящего на них из окна вагона скорого поезда. Постепенно превращаясь в едва различимую точку где-то на горизонте. Так же случается и с идеями, которые сначала нам представляются значительными, а потом теряют свое значение.

Делла смотрела на него улыбаясь, тон ее оставался по-прежнему деловым.

— Действительно железнодорожные столбы уменьшаются в размере, шеф, или вы все это придумали?

— Разумеется, они не уменьшаются, просто мы от них удаляемся. На месте старых появляются новые, которые и заполняют передний план. Конечно, столбы одинаковые. Но по мере того, как ты от них отдаляешься, они… — Спохватившись, он спросил: — Минуточку. Не пытаешься ли ты указать на ошибочность моих рассуждений?

Но, увидев смеющиеся глаза Деллы, он раздосадованно поморщился.

— Мне давно пора бы понять, что бесполезно спорить с женщиной. Ладно. Премудрая Лисичка, бери-ка свой блокнот, мы с тобой за полчаса ответим на эти устаревшие письма!

Он развязал тесемочку, распечатал самое первое письмо, полученное из известной адвокатской конторы, просмотрел его и распорядился:

— Ответь, что меня предлагаемое ими дело не интересует, даже если удвоят гонорар. Самое банальное убийство. Молодой женщине наскучил старый'муж, она застрелила его, а теперь пытается убедить судью, будто он напился и хотел ее избить. Она прожила с ним шесть лет, то, что он пил, ни для кого не новость, а ее рассказ о том, что он грозил ее убить, не совпадает с показаниями других соседей.

— Что из сказанного вами я должна написать? Нужно ли указать ваше мнение?

— Нет-нет. Только то, что я не заинтересован в их предложении. Боже мой! Вот еще: мошенник, продав группе глупых людей необеспеченные акции, жаждет, чтобы я доказал, будто он действовал в рамках закона. — Мейсон сердито отодвинул в сторону всю пачку писем.

— Знаешь, Делла, мне очень хочется, чтобы люди научились отличать честного адвоката, защищающего людей, ложно обвиненных в преступлениях, от адвокатишек, которые сплошь и рядом становятся соучастниками в дележе прибылей, полученных от преступления. Я никогда не возьмусь за дело, пока не получу внутренней уверенности в том, что мой клиент не мог совершить преступления, в котором обвиняется. Если я пришел к таким выводам, значит, есть несоответствие между самыми, казалось бы, несомненными уликами и выводами, которые на их основании сделала полиция. И я нахожу это несоответствие.

Делла рассмеялась.

— В такой интерпретации ваши обязанности скорее подходят больше для детектива, чем адвоката.

— Нет, это совсем разные профессии. Детектив собирает вещественные доказательства. С годами он приобретает опыт и знает, где искать, к кому и за чем обращаться и как действовать в той или иной ситуации. Адвокат объясняет эти вещественные доказательства, связывает их в одно с другими…

Его прервал звонок телефона. Делла сняла трубку, послушала, попросила «минуточку подождать» и затем, прикрыв рукой трубку, спросила:

— Шеф, вы хотите видеть некоего мистера Чарльза Сейвина по вопросу величайшей важности? Мистер Сейвин готов уплатить любую сумму за консультацию.

— Все зависит от того, какая консультация требуется. Если это дело об убийстве, я его приму. Но если он просит срочную консультацию по какому-нибудь нудному делу о спорном наследстве или какой-нибудь земельной тяжбе, тогда нет, Бож^ упаси… Обожди-ка минуту, Делла. Повтори, как его имя? * ‘

— Сейвин: Чарльз Сейвин.

— Приму сейчас,

— Во внешнем Помещений.

— Спроси, не родственник ли он Фремонта Сейвина.

Делла задала вопрос по телефону, и дежурная во внешней конторе справилась у посетителя. Посетитель оказался родным сыном мистера Фремонта Сейвина.

— Я его приму, только пусть обождет минут десять, — распорядился Мейсон. — Прими его, Делла, отведи в юридическую библиотеку, пусть он меня подождет. И принеси мне утренние газеты. К твоему сведению, Делла, речь идет об убийстве. Не задерживайся. Обожди, у меня есть тут одна газета.

Мейсон нечаянно сбросил со стола пачку «Важной, неотвеченной» корреспонденции, но не обратил на это никакого внимания.

Сообщение об убийстве Фремонта Сейвина заняло почти целиком первую страницу, на второй и третьей были помещены фотографии с места происшествия. По снимкам было видно, что убитый человек незаурядный и волевой. Все факты в газете были изложены так, что невольно будоражили воображение.

Фремонт Сейвин, эксцентричный мультимиллионер, в последнее время отошел от многих дел. Они перешли в ведение его сына, Чарльза Сейвина, а сам богач вел тихую, затворническую жизнь.

Иногда он путешествовал в машине военного образца, не слишком комфортабельной, но маневренной, останавливался в кемпингах, знакомился с туристами, рассуждал о политике. Никто из его новых знакомых не догадывался, что этот человек в простом дорожном костюме — вежливый, спокойный — миллионер.

Иногда он неделями бродил по книжным магазинам, заходил в библиотеки, обитая в царстве ученой абстракции, в том мире, который воссоздавали книги и воображение. Библиотекари принимали его за отставного клерка.

Последнее время он проводил в своем домике, стоящем на поросшем корабельными соснами склоне горной цепи, неподалеку от бурного ручья. Он мог сидеть часами на пороге, наблюдая в морской бинокль за жизнью птиц, приручая белок и бурундуков и читая книги. Он наслаждался абсолютной тишиной.

В шестьдесят лет он способен отказаться от всего того, что дают деньги, и отойти от дел.

У него были почти неограниченные материальные возможности, но он не был филантропом, считая, что милостыня развращает человека. Каждый может достичь успеха, были бы у него на то желание и настойчивость. А тот, кто уповает на внешнюю помощь, у того постепенно ослабевает сила воли.

Газета опубликовала интервью с Чарльзом Сейвином, сыном убитого, в котором тот пытался объяснить отцовский характер.

Мейсон прочитал его с большим вниманием.

Сейвин считал, что жизнь — это постоянная борьба. По его мнению, конкуренция вырабатывает характер. Победа в этой борьбе имеет значение в том смысле, что она фиксирует достижение намеченной цели. Победа, достигнутая с помощью других людей, утрачивает ценность и перестает быть очередной вехой на пути прогресса.

Старший Сейвин ассигновал колоссальные средства на благотворительность, но при этом специально оговорил, что они предназначены только для людей, неспособных участвовать в жизненных сражениях: для инвалидов, престарелых и больных. Тем, кто может продолжать борьбу за существование, Сейвин не предлагал. Право на существование не даруется свыше, а завоевывается. Если человек этого права лишался, тем самым отнималась у него возможность выжить.

Как раз в тот момент, когда Мейсон закончил читать интервью, в кабинет возвратилась Делла.

— Что? — спросил у нее адвокат.

— Интересный человек этот Чарльз Сейвин. Конечно, он ужасно переживает из-за смерти отца, я бы сказала, своего рода шоковое состояние, но отнюдь не истерика и не эффектное горе. Он спокоен, собран и решителен.

— Сколько ему лет?

— Г ода тридцать два — тридцать три. Основное впечатление, которое он производит, — это необычное спокойствие. Голос тихий, приятный и четкий, глаза холодные, голубые, спокойные и проницательные.

— Кажется, я представляю, что ты имеешь в виду, тридцать раз повторив слово «необычайно». Ну, а внешне? Представительный?

— Да. Широкоплечий, скуластый, с твердым ртом. Похоже, он много думает. Во всяком случае, производит такое впечатление.

— Ладно. Давай-ка еще раз уточним кое-какие подробности об убийстве. — Он снова стал перечитывать газету, но скоро недовольно поморщился: — Черт знает, сколько всякой ерунды примешивают к важным вещам. Не отличишь, где ложь, а где фантазия репортеров. Наверное, нужно просто прочитать заголовки. Тем более что время не ждет.