— Вас видел кто-нибудь, когда вы входили в гостиницу?

— Я была напугана, — сказала Дороти. — Поэтому обошла кругом, через черный ход, где камера хранения, и вошла этим путем. Ни одна душа не сможет доказать, что меня не было у себя в номере.

— Мало того, что вы лгунья, — сердито сказал Мейсон, — вы еще и дурочка. Почему вы мне лгали?

— Мистер Мейсон, скажу вам честно, я страшно мучилась от этого, — призналась она. — Я не стала бы вас подводить ни за что на свете. Ведь я была совершенно уверена, что мне это сойдет с рук и никто никогда ничего не узнает. А потом мне-то будет лучше, если вы…

в общем, это могло бы подорвать ваш авторитет, если бы вы…

— Я вас несколько раз спрашивал, — перебил ее Мейсон, — выходили ли вы из вашего номера, и вы каждый раз уверяли меня, что…

— Знаю, знаю!.. Честное слово, мистер Мейсон, если бы я знала, что уронила кошелек там, где его нашли, я бы… Я очень сожалею.

— Вы сожалеете, — возмущенно сказал Мейсон, — да как вы могли, вы… — Адвокат глубоко вздохнул и сказал уже более спокойно: — На нас смотрят. Кивните головой, будто вас вполне удовлетворило содержание этого письма.

Она кивнула.

Мейсон с улыбкой положил письмо обратно в портфель, ободряюще потрепал Дороти по плечу и еле слышно проговорил:

— Ну вот, теперь вы влипли в это дело и меня за собой втянули.

— Повторяю, он был мертв, когда я пришла туда, — горячо сказала она. — Я…

— Вы уже наговорили мне тут всякого, в том числе достаточно врали, — с улыбкой посмотрел на клиентку Мейсон. — Возвращайтесь в свой номер и помалкивайте. Я попытаюсь спасти что-нибудь из обломков крушения, потому что и сам в таком положении, что мне приходится это делать. Вы меня здорово впутали! Не удивительно, что Клод Глостер торжествует! У него, вероятно, есть даже свидетель, который видел вас в автобусе, когда вы возвращались в город.

Мейсон встал, все еще слегка улыбаясь, взял портфель и сделал прощальный жест Дрейку и Делле Стрит.

— Продолжайте улыбаться, — сказал он, направляясь к выходу из зала суда.

Газетные репортеры окружили его тесным кольцом, добиваясь ответов на свои вопросы. Кое-кто из зрителей то и дело протискивался к нему, чтобы спросить о чем-нибудь. Мейсон всех с улыбкой отстранял и шел к выходу.

В машине, где они наконец остались одни, Пол Дрейк сказал:

— Ну, Перри, ты чертовски ловко запутал шерифа с этими подписями, но вся история с кошельком выглядит скверно. Неужели она действительно обманула тебя и ездила туда, как ты полагаешь?

— Она обманула всех нас, включая себя, — сердито ответил Мейсон. — Она ездила туда.

— О Боже! — воскликнула Делла Стрит.

— Ну а теперь у нас есть время до десяти часов завтрашнего утра, — сказал адвокат, — и за эти часы мы должны постараться выпутаться из этой истории.

— Что ты можешь сделать, Перри? — спросил Пол Дрейк.

— Не знаю, — пожал плечами Мейсон. — Они нанесли нам Два удара под ложечку. Первый, когда мы узнали, что Дороти Феннер была там в день убийства. Это само по себе плохо, а второй — еще хуже.

— Ты имеешь в виду газетную вырезку?

— Да, ее. В ней речь идет о заявлении Олдера о том, что Дороти Феннер проникла в его дом, украла драгоценности на пятьдесят тысяч долларов, а потом, чтобы не быть пойманной, прыгнула в воду, когда за ней погналась собака, и что какой-то мужчина, ее сообщник, ждал ее в каноэ. Правда, судья распорядился, чтобы члены жюри ознакомились только с датой, когда эта заметка была напечатана, но ты знаешь людей, Пол, жюри, конечно, проглотит эту приманку.

— Но разве ты не можешь заявить, что все обстоит не так?

— В том-то и чертовщина, Пол, что не могу. У меня руки связаны. Я все время думал, что Клод Глостер предъявит письмо, которое было в бутылке, так как полиция, по-видимому, нашла бутылку, когда обыскивала дом Джорджа Олдера. Я думал, что обвинение постарается доказать при помощи письма факт ограбления, заявит, что Дороти Феннер вернулась туда в субботу, чтобы взять его и таким образом заставить Олдера отказаться от обвинения ее в ограблении.

Я приготовился отразить удар, доказать, что Дороти Феннер не было надобности возвращаться за письмом, так как она располагает копией с него, и что Дорлей Олдер видел эту копию до того, как произошло убийство. Это выбило бы почву из-под мотивировки окружного прокурора. Затем я намеревался привлечь достаточное количество улик относительно смерти Минервы Дэнби, чтобы доказать, что Олдер был настоящим убийцей и получил только то, что заслужил, разгромить аргументы обвинителя, уничтожить их и выбросить в окно.

Однако видите, что получилось. Они не хотят, чтобы письмо вообще фигурировало в деле. Стараются держать его в секрете. А если я заговорю о нем, они заявят, что это обвинение, основанное на слухах, на чужих словах и что оно не имеет отношения к данному делу: все это неуместно и несущественно.

— Ну а разве это не так с точки зрения юриспруденции? — спросил Дрейк.

— По всей вероятности, так, — согласился Мейсон, — но я должен Цридумать какую-нибудь версию, на основании которой я, по крайней мере, мог бы попытаться предъявить суду это письмо. Но мы даже не знаем, где находится оригинал письма.

— У вас есть копия, — подсказала Делла Стрит.

— Копия у меня есть, — кивнул Мейсон, — но нам придется доказать, что она действительно снята с оригинала. И единственная возможность это сделать — увидеться с тем человеком, который нашел бутылку. С Питом Кадицем.

— Я знаю, где его можно найти, — сказал Дрейк.

— До сих пор я остерегался приближаться к нему, — Мейсон явно волновался, — потому что не имел права обнаружить перед обвинением, что мне известно о существовании этого письма: Я хотел, чтобы они подумали, будто я стараюсь вообще не упоминать про него, и… О черт, какая же неразбериха!

— Ну, тебя никак нельзя за это винить, Перри, — успокоил его Дрейк.

— Если бы только эта маленькая чертовка могла подняться на свидетельское кресло и лгать так же убедительно, как она лгала мне! — горячо сожалел Мейсон. — Но нет, она не хочет и не станет этого делать. Она предпочтет реветь в три ручья, закатывать истерики. Я знаю этот тип. Пока она считает, что все идет, как она задумала, она держится, но как только ей приходится туго, тут же начинает плакать и искать сочувствия.

Мне бы следовало это понять с самого начала, но ведь она же глядела мне прямо в глаза, клялась всеми святыми, что не выходила из квартиры, подробно отчиталась за каждую минуту своего времени… И вот, пожалуйста! В разгар судебного процесса все летит к чертям, прямо мне в лицо!

— А вы полагаете, что она виновна? — спросила Делла.

— Я не могу ответить на этот вопрос, пока не будут представлены все улики, — ответил Мейсон. — Теперь я не могу верить ни одному ее слову, и самое дьявольски скверное то, что мне нужно ее защищать.

— Я не понимаю, почему вы обязаны ее защищать, — сказала Делла Стрит. — В конце концов, вы…

— В конце концов, — перебил ее Мейсон, — это я, болван, подобрал ее в каноэ в субботу вечером после ее эскапады, и я боюсь, что Клод Глостер не только подозревает это — у него, возможно, имеются какие-то вещественные доказательства на этот счет. В зале суда поговаривают, будто бы он хвастался, что у него на руках все тринадцать козырей. Посмотрим еще, что нам расскажет Пит Кадиц.

— Может быть, она все-таки говорит правду' Перри? А если нет, значит, она придумывает сейчас что-нибудь такое, чтобы доказать, что она сделала это в целях самозащиты, — вслух размышлял Пол Дрейк. — Ведь перед тем как прикончили Олдера, там шла, должно быть, отчаянная борьба. Не то чтобы кто-то просто выхватил револьвер и выстрелил в него… Один из моих людей, я говорил тебе, Перри, был там и видел царапины на внутренней стороне двери чулана, обшитой панелью. Он говорил, что собака была в неописуемой ярости, стараясь вырваться из чулана. Царапины были настолько свежие, что в некоторых местах еще висели крохотные стружки, оставшиеся после когтей.

— Я пытался представить себе, что там вообще могло происходить, — задумчиво проговорил Мейсон. — Это дело рук какого-то мужчины либо женщины, которая отчаянно боролась за свою жизнь. Там, должно быть, шла жестокая борьба, во время которой убийца схватил револьвер. Конечно, возможно, что теперь Дороти Феннер и говорит правду, но после моего печального опыта я боюсь ей доверять.

— Но что бы там ни произошло, — уверенно сказал Пол Дрейк, — могу поспорить, что в доме Олдера долго и упорно боролись. Собака изодрала дверь буквально в щепки.

— Осмысление этого факта мы, пожалуй, отложим на будущее, — решил Мейсон. — А сейчас, при теперешних обстоятельствах, я просто не смею планировать защиту, пока не увижу, какие еще сюрпризы преподнесет нам обвинение. Отныне я буду слушать и учитывать все улики по мере их поступления. Затем мне придется додуматься, как было совершено это преступление, и заставить всех поверить, что я знал все это еще до того, как согласился взяться за дело Дороти Феннер.

Глава 16

Закат окутал, словно мантией, тихие воды залива, когда Мейсон, Делла Стрит и Пол Дрейк шли по доскам пристани, всматриваясь в лес стройных мачт, которые время от времени колыхались на легкой зяби, поднятой проходившими тут моторными лодками.

Откуда-то издалека слышались звуки аккордеона, и надтреснутый баритон сентиментально выводил мелодию старинной баллады. Потом пение прекратилось, но аккордеон продолжал играть.

— По-моему, это он, — сказал Пол Дрейк. — Говорят, что он каждый вечер проводит час-другой, играя на аккордеоне и распевая старинные песни. Рассказывают, что он когда-то был сильно влюблен в одну девушку, которая умерла, и с тех пор живет одиноко, верный ее памяти, и поет песни, какие певал ей в пору своего ухаживания. Если ты вручишь ему повестку в суд, Перри, неизвестно еще, как эта история может подействовать на чувствительное сердце. Да, с такой «приправой» рассказ о запечатанной бутылке с письмом внутри пресса просто вырвет у тебя из рук!..