— Очень хорошо! — Нахмурив брови, Мейсон на секунду задумался. — Если такова ваша позиция, я останусь в пределах технической необходимости и не буду предъявлять факты, которые могут служить вещественными доказательствами. Но прошу вас делать то же самое, сэр.

Шериф заявил, даже не дожидаясь вопроса:

— Содержимое кошелька указывает, когда он был брошен.

— Содержимое? — переспросил Мейсон.

— Когда мы заглянули в кошелек, — пояснил шериф, — мы нашли в нем газетную вырезку с заметкой, которая была, по-видимому, опубликована в «Экспрессе» за третье число, в утреннем выпуске. Речь шла о краже драгоценностей на пятьдесят тысяч долларов и жалобе Олдера…

— Минутку, шериф! — перебил его Мейсон. — Сама вырезка и есть наилучшее вещественное доказательство, а не ваши воспоминания о ее содержании.

— Очень хорошо, согласен. Вырезка находится здесь.

Мейсон на мгновение заколебался, быстро обдумывая ситуацию, потом сказал:

— Ваша честь, я возражаю против приобщения к уликам и самого кошелька на том основании, что нет определенных данных, указывающих на время, когда он был брошен в воду, и его содержимого на том основании, что они не имеют отношения к делу, неуместны и несущественны, если только, разумеется; среди них нет какого-либо предмета, указывающего на владельца этого кошелька. Особенно я возражаю против оглашения этой газетной вырезки, как и любой другой, ибо возможно, что обвинение воспользуется этим, дабы посеять предубеждение в умах жюри против моей подзащитной.

— Ваша честь, — заметил Глостер, — если содержимое кошелька существенно и важно — а мы настаиваем, что это именно так, — и если в нем содержатся улики, которые защита стремится скрыть от членов жюри, то, конечно, возражение защитника не должно повлиять на решение суда о приобщении кошелька и его содержимого к вещественным доказательствам.

— Дайте мне взглянуть на содержимое, — попросил судья Кэри.

Шериф подал ему конверт.

Судья запустил руку в конверт, пошарил в нем, потом вытряхнул содержимое на свой стол, тщательно перебрал все предметы и, казалось, особенно заинтересовался именно газетной вырезкой.

— Эта вырезка из «Экспресса»? — спросил он.

— Утренний выпуск за третье число, — пояснил Глостер.

— В таком случае это кажется существенным. Конечно, суд позволит приобщить ее к вещественным доказательствам только с целью подтвердить дату, когда кошелек мог быть обронен в воду. Но содержание этой вырезки не будет рассматриваться как улика или вещественное доказательство. То есть какие бы вопросы ни рассматривались в этой вырезке, они не могут составлять часть улик в этом деле, и членам жюри будет предложено принять во внимание наличие этой газетной вырезки лишь для уточнения времени.

Мейсон сказал:

— Ваша честь, вы понимаете, что, имея в виду лишь содержание этой газетной вырезки, будет совершенно невозможно для любого человека выполнить рекомендацию суда об ограничении внимания только датой.

— Ну что ж, — сказал судья Кэри, — суд дает инструкции, а уж выполнение их лежит на совести каждого из членов жюри.

— Если мы собираемся рассмотреть, — сказал Мейсон, — обстоятельства, сопутствующие данной части обвинения, предъявленного моей клиентке, не лучше ли было бы предъявить также все имеющиеся у обвинения факты и занести в протокол судебного заседания все, что произошло в связи с обвинением.

— Я не хочу, чтобы это было сделано, — возразил Глостер. — Я предъявляю обвинение, а если подсудимая пожелает сослаться со своей стороны на какие-либо оправдывающие ее обстоятельства, это ее право… при условии, если предъявляемые ею факты будут уместны. Но то, что сейчас просит защита, повторяю, я считаю неуместным. Мы здесь слушаем дело об убийстве, а не об ограблении, имевшем место несколько раньше. При помощи этой газетной вырезки мы хотим только установить, когда кошелек был обронен в воду.

— В таком случае, о’кей, — сказал Мейсон. — Я согласен, чтобы в протокол было занесено, что в этом кошельке находилась вырезка из газеты, вышедшей в день убийства, а свидетелю обвинения нет надобности оглашать содержание этой газетной вырезки или приобщать ее к вещественным доказательствам.

— Я не нуждаюсь в вашем согласии, — возразил Глостер. — И хочу, чтобы жюри ознакомилось с этой вырезкой.

— Вот видите, ваша честь, — сказал Мейсон. — Шерифу нужно, чтобы члены жюри прочитали эту вырезку и были настроены предубежденно в отношении моей клиентки. А весь этот разговор относительно цели, ради которой вырезка должна быть приобщена к вещественным доказательствам, совершенно бессмыслен.

— Вопрос о дате здесь чрезвычайно важен, — сказал судья Кэри. — Если это вырезка из газеты, которая не появлялась в продаже ранее полудня, а кошелек был найден вечером третьего числа, вскоре после того, как было совершенно убийство, то суд не видит иного выхода, кроме как позволить приобщить ее к вещественным доказательствам, но ограничить ее использование только рамками доказательства элемента времени… если советник обвинения пожелает принять ваше предложение, но, по-видимому, советник этого делать не желает.

— Очень хорошо, ваша честь! — согласился Мейсон. — Но у меня есть несколько дополнительных вопросов относительно самого кошелька.

— Спрашивайте.

— Шериф, вы показали, что, когда этот кошелек был извлечен со дна залива, он был положен в конверт и опечатан. Содержимое было вложено в другой конверт, и этот конверт был также опечатан.

— Да сэр.

— И некоторые из присутствовавших написали на конвертах свои фамилии?

— Совершенно верно.

— А затем конверты были опечатаны?

— Да, сэр.

— Когда это было сделано?

— Почти немедленно после того, как кошелек был извлечен из воды.

— Что вы имеете в виду, говоря «почти немедленно»?

— Ну, через очень короткое время.

— Что вы называете «очень коротким временем»?

— Я не могу выразиться точнее. *

— Через час?

— Я бы сказал, мистер Мейсон, почти сразу же. Я не могу определить время с точностью до минуты.

— Конечно не можете, — сказал Мейсон. — Вы предпочли бы сказать об этом в общих чертах. Не правда ли?

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы просто не осмеливаетесь связать это с каким-либо определенным периодом времени.

— Это не так! — покраснел шериф. — Мистер Мейсон, не в том дело! В тот вечер у меня было очень много забот, и все, что я могу сказать, — это то, что почти сразу после того, как кошелек был извлечен из воды, я положил его в конверт и опечатал. Естественно, я не следил за этим по секундомеру.

Глостер позволил себе довольно громко усмехнуться и посмотрел, как это приняли члены жюри. Одна-две ответных улыбки убедили его, что он поступает правильно и жюри его одобряет.

— Я обратил внимание, — сказал Мейсон, — что некоторые подписи сделаны карандашом, другие — чернилами, шериф.

— Совершенно верно. Я расписался чернилами. А некоторые — карандашом.

— Все подписи сделаны в одно и то же время?

— Все сделаны в одно и то же время.

— Почти сразу после того, как кошелек был извлечен?

— Почти сразу после того, как кошелек был извлечен.

— Ну, а можете вы мне сказать, как были сделаны эти подписи? — спросил Мейсон.

— Ну как они всегда делаются? Человек подписывает свою фамилию, — с раздражением ответил шериф.

— О, ваша честь, — сказал Глостер. — Этот допрос слишком далеко отклонился от существа дела. По-видимому, защитник просто тянет время.

— Мне кажется, мистер Мейсон, вы уже исчерпали все возможности данной ситуации, — бесстрастно заметил судья Кэри.

— Если ваша честь еще немного потерпит, — ответил Мейсон, — я готов доказать одно очень лажное обстоятельство.

— Ну хорошо, продолжайте.

Мейсон взял конверт, положил в него кошелек, затем накрыл конверт листком бумаги.

— Теперь подпишите вашу фамилию, — попросил он шерифа.

— Для чего это?

— Просто я хочу сравнить ваши подписи.

Шериф достал из кармана авторучку, положил конверт на колени и стал писать свою фамилию на листке бумаги. Потом нахмурил брови, отодвинул конверт в сторону, а бумагу положил на стол судьи.

— Нет, нет! — сказал Мейсон. — Держите бумагу над конвертом!

Шериф написал свою фамилию.

Мейсон взял бумагу.

— Благодарю вас, шериф, — сказал он. Потом, взяв еще один лист бумаги, положил его на стол судьи и сказал: — Теперь, пожалуйста, напишите вашу фамилию еще раз на этом листке бумаги.

— Не понимаю, зачем! — прорычал шериф.

— Просто для того, чтобы сравнить подписи, — объяснил Мейсон.

Шериф с явной неохотой написал свою фамилию и вернулся на место свидетеля.

— Совершенно так, как я думал, — сказал Мейсон.

— Что такое? — сердито спросил шериф.

— Вы можете сами посмотреть, — сказал Мейсон, — сравнив эти подписи. И должны признать, что ваша подпись, сделанная, когда кошелек лежал в конверте, не такая, как подпись на пустом конверте.

— Ну конечно, кошелек мне мешал. Невозможно писать, когда под бумагой, на которой вы пишете, лежит предмет, который выпирает во все стороны.

— Вот именно! — согласился Мейсон. — Это физически невозможно! Поэтому-то ваша подпись на конверте сходна с той, что вы сделали на бумаге, когда она лежала на столе судьи.

— Ну и зачем вы меня заставили все это проделать? — спросил разъяренный шериф.

— А вот зачем! — Мейсон показал на подпись шерифа на конверте. — Вы видите, что ваша подпись и все остальные на конверте выглядят превосходно. Просто не может быть, чтобы они были сделаны в то время, когда кошелек находился в конверте. Более того, шериф, я обращаю ваше внимание на тот факт, что, когда кошелек вынули из воды, он, конечно, промок насквозь. И не может быть, чтобы в таком состоянии его положили в конверт почти в тот самый момент, когда к нему прикоснулась авторучка. Так вот, можете ли вы объяснить суду и членам жюри появление этих превосходно сделанных подписей?