Пристальный взгляд Деллы был прикован к нему.

– Насвистываете в темноте, чтобы не так сильно ее бояться?

– Именно так, – улыбнулся он в ответ.

– Я так и подумала.

– Но главная проблема в том, что у нее слабое сердце. Ей пришлось многое пережить, вот моторчик и поизносился. И для того чтобы оно снова пришло в норму, ей требуется полный покой и длительный курс лечения. До полного выздоровления еще очень далеко.

Если же ее обвинят в преступлении, поставят перед Большим жюри, если ее станет допрашивать окружной прокурор или даже если ей просто не будут давать проходу репортеры, то, боюсь, у этой истории будет очень печальный конец.

– Она проиграет дело?

– Нет, она сыграет в ящик.

– Ой!

Немного помолчав, Мейсон добавил:

– Это равносильно смертному приговору. А если ты знаешь наверняка, что человек умрет из-за того, что ему предъявят обвинение… то тогда этого просто нельзя допустить, вот и все.

– Ясно. И что же теперь делать?

Мейсон задумчиво потер пальцами подбородок.

– Вот то-то и оно, в этом-то и проблема. Такая ситуация законом не предусмотрена. Вообще-то можно было бы обратиться в суд и добиться решения о помещении ее в санаторий под наблюдение врача, где бы ее никто не потревожил. Но в таком случае врач будет назначен самим судом, и так или иначе он будет подвержен влиянию окружного прокурора. Основная же проблема заключается в том, что с той самой минуты, как я появлюсь в суде, я должен буду приводить веские доказательства в защиту своей версии. Так, я могу привести в суд своего врача, который засвидетельствует под присягой, что он обнаружил в результате осмотра. Окружной прокурор потребует, чтобы его доктор перепроверил заключение моего. Судья же, скорее всего, захочет встретиться с ней лично. Ей придется как-то объяснять, что означают все эти встречи. И тогда она догадается, что ей собираются предъявить обвинение в убийстве, как только она достаточно поправится, чтобы… Нет, этот путь не годится. Я не могу допустить, чтобы она жила в постоянном страхе.

– И как же тогда быть? Что вы намерены делать? – спросила Делла Стрит.

– У меня нет иного выхода, как направить полицию по ложному следу. Нужно будет сделать так, чтобы они не смогли найти ее, – сказал Мейсон.

– А вам не кажется, что это уж слишком? А что, если она им действительно понадобится и ее станут повсюду разыскивать?

– Вот как раз это-то меня и беспокоит, – мрачно покачал головой Мейсон. – Есть лишь один способ удержать их от этого, а заодно и провернуть одно очень важное дельце.

– Какое еще дельце?

– Я хочу, чтобы полиция вышла на Роберта Лоули.

– А разве они его не ищут?

– Ищут, но не слишком в этом усердствуют. Ведь пока что он просто исчезнувший свидетель, пустившийся в бега ради спасения собственной шкуры, и к тому же все необходимые показания полиция может получить и от других свидетелей.

– Так что же вы намерены предпринять?

– Я уже все предпринял, – усмехнулся Мейсон. – А сейчас я просто оглядываюсь назад, чтобы увидеть целостную картину в правильной перспективе – это как покорение вершины. Приходится постоянно оглядываться, чтобы видеть, как высоко ты забрался.

– Или как глубоко придется падать? – уточнила она.

– И то и другое, – согласился Мейсон.

Наступило непродолжительное молчание, а потом Делла резко произнесла:

– Итак, что сделано, то сделано. Так чего же теперь из-за этого переживать?

– Я переживаю вовсе не из-за этого.

– А из-за чего?

– Мне придется втянуть в это дело и тебя.

– Но как?

– Если бы ты только знала, как мне этого не хочется. Но другого выхода нет. Если ты будешь точно следовать указаниям и не станешь задавать вопросов, то я смогу оградить тебя от неприятностей, но…

– А я не хочу, чтобы меня ограждали от неприятностей, – нетерпеливо заявила она. – Сколько раз вам нужно повторять, что это и моя работа тоже? И если вы рискуете, то я тоже хочу рисковать.

Он покачал головой:

– Нет, Делла, никакого риска.

– Что я должна буду делать?

– Просто следовать указаниям и не задавать вопросов.

– И что это будут за указания?

– У меня есть книжка дорожных чеков. На них стоит имя Карлотты Лоули. Потренируйся расписываться как она, пока не будет получаться похоже – но не слишком. Это нужно для того, чтобы вызвать кое у кого подозрения. Но только прежде, чем это произойдет, ты должна будешь успеть обналичить несколько из этих чеков.

Ее взгляд был сосредоточен. Боясь пропустить хоть слово, она сидела абсолютно неподвижно, внимательно смотрела на него и слушала.

– Обналичивание первых чеков ты должна будешь превратить в настоящее представление. Сначала отправишься домой и наденешь свое самое лучшее платье. Потом заедешь в ломбард и купишь там подержанную дорожную сумку; попроси, чтобы на нее нанесли инициалы «К.Л.». Прямиком оттуда отправляйся в отель. Там ты скажешь, что еще не знаешь, будешь ли снимать у них номер или же остановишься у друзей, и пообещаешь определиться с этим в течение примерно получаса. Затем подойдешь к окошку кассы и скажешь, что хотела бы обналичить чек на сто долларов или даже на меньшую сумму. Короче, как получится. Проблем с этим возникнуть не должно. А в случае чего объясни, что ты собираешься снять номер в их отеле.

Потом подойдешь к телефону, скажешь портье, что решила все-таки остановиться у знакомых, и уйдешь. Затем проделаешь то же самое еще в двух-трех отелях. А потом отправишься в универмаг, купишь там какую-нибудь мелочь и расплатишься за нее чеком на небольшую сумму. Как видишь, пока что все легко и просто.

– Ну а когда же начнутся трудности?

– Думаю, для этого тебе будет лучше отправиться в универмаг, – продолжал Мейсон. – Там ты наберешь всякой мелочи долларов на пять и попытаешься оплатить ее стодолларовым чеком. Кассирша будет с тобой любезна и обходительна, но наверняка это ее насторожит. И тогда она захочет взглянуть на твое водительское удостоверение или на какой-либо еще документ, удостоверяющий твою личность. Ты для виду пороешься в сумочке, а затем изобразишь крайнее волнение и трагическим голосом заявишь, что забыла кошелек вместе с водительским удостоверением в женском туалете. Скажешь кассирше, что вернешься через минуту. И вот еще что. Отойдя от кассы, ты оглянешься и крикнешь ей: «У меня в том кошельке больше трехсот долларов».

– И что потом?

– А потом ты уходишь и уже не возвращаешься. Просто бесследно исчезаешь.

– А дорожные чеки?

– Оставь их в кассе.

– Я не должна требовать их назад?

– Нет. В этом-то и весь фокус.

– Как это?

– Сначала кассирша будет недоумевать, почему ты не вернулась. Она также задумается и над тем, зачем ты пыталась обналичить чек на сто долларов, чтобы расплатиться за пятидолларовую покупку, имея в кошельке три сотни наличными. Потом она начнет внимательно присматриваться к твоей подписи. И в конце концов вызовет полицию.

– Ясно, – сказала Делла. – Когда мне начинать?

– Прямо сейчас.

Она подошла к шкафу, надела шляпку и пальто, задержавшись на секунду перед зеркалом, чтобы припудрить лицо и подкрасить губы.

– Ладно, шеф. Давайте сюда свои чеки.

Мейсон улыбнулся:

– Кажется, ты забыла спросить, не посадят ли тебя за это в тюрьму.

– Сегодня не мой день задавать вопросы.

Мейсон встал, обнял ее за талию и вместе с ней направился к двери.

– Делла, если бы ты только знала, как погано у меня на душе. Если бы у меня был хоть кто-нибудь еще, на кого можно было бы положиться…

– То тогда я возненавидела бы вас до конца своих дней, – закончила за него она.

– В случае чего немедленно звони мне, и я…

– И что, интересно, вы сделаете?

– Выручу тебя.

– Для этого вам придется раскрыть план всей нашей затеи.

Он покачал головой:

– Если ты попадешься, этот мой план и вся затея в любом случае с треском провалятся… и я вместе с ними.

– Что ж, значит, я не попадусь.

– Звони и сообщай, как идут дела. Я буду волноваться.

– За меня не волнуйтесь.

Он любовно потрепал ее по плечу:

– Вот и умница.

Взгляд ее глаз был очень красноречив, когда она сверкнула мимолетной улыбкой ему в ответ, а затем выпорхнула в коридор. Мейсон стоял у двери, прислушиваясь к тому, как стучат ее каблучки по полу, выложенному плитками. Его лицо было хмурым и выражало высшую степень сосредоточенности. И лишь после того, как хлопнула дверь лифта, он вернулся к своему столу.

В одиннадцать тридцать пять объявился Гарри Пивис, и Мейсон попросил девушку из приемной проводить посетителя к себе в кабинет.

Адвокат пристально разглядывал высокую, неуклюжую фигуру торговца цветами, в то время как Пивис прошествовал через его кабинет, – судя по его неприступному виду, настроен он был весьма решительно.

– Как поживаете, мистер Пивис? – сказал Мейсон, пожимая ему руку.

Пивис был гладко выбрит, кожа на лице ухоженная, на руках – безукоризненный маникюр. Его костюм выдавал отчаянные старания портного скрыть покатость его сутулых плеч. Галстук за шесть долларов и дорогая рубашка ручной работы никак не вязались с загрубевшей кожей шеи. Сильные, узловатые пальцы обхватили руку Мейсона и крепко ее сдавили.

– Присаживайтесь, – предложил Мейсон.

По тому, как самоуверенно держался Пивис, нетрудно было догадаться, что ему чужды дипломатия и лицемерие, а потому начинать разговор издалека он не станет, а сразу же перейдет к делу.

– Вы знаете, кто я такой, – сказал он, и в голосе его слышался не столько вопрос, сколько утверждение.

– Да, – согласился Мейсон.

– И вы знаете, что мне нужно.

– Да.

– Так я получу это?

Губы Мейсона тронула улыбка.

– Нет.

– А я думаю, что все-таки получу.

– А я так не думаю.

Пивис вынул из кармана сигару, извлек из кармана жилета небольшой нож, аккуратно срезал кончик, а затем поднял глаза и, глядя на Мейсона из-под нависших седеющих бровей, спросил: