Кларисса Кавендиш склонила голову в кивке. Ее руки вспорхнули, потом снова чинно легли на колени.

– Гарри такого не допустил бы. Но Хэйуорд – бесхребетный. Если Шарлотта хочет кого-то пригласить, то этот – кто бы он ни был – приезжает погостить. Она, бедняжка, большая снобка и считает лебедем каждого гадкого утенка. Так вот, в ночь перед Рождеством мы собрались в Епископской комнате.

– Что вы ожидали увидеть? – прервал ее Найджел.

– Это глупая, пустая байка. В тысяча шестьсот девятом году в Истерхэм-Мэноре гостил епископ Истчестерский. Однажды утром его нашли мертвым в той самой комнате. Злые языки судачили, будто он был отравлен хозяином дома из-за какого-то скандала или большой скандал произошел потом. Но тогдашний Рестэрик утверждал, что епископ, славившийся своей невоздержанностью, накануне вечером переел оленины и от того скончался. У меня нет ни малейших сомнений, что так оно и было. Теперь, согласно суеверию, по ночам из Епископской комнаты слышатся стоны, и епископ является доверчивым душам в батистовой ночной сорочке и, прижимая к животу руки, ужасающе стонет.

– Довольно фривольная сказка о призраке, на мой взгляд, – заметила Джорджия.

– За полчаса до полуночи кануна Рождества мы все поднялись в Епископскую комнату. Это омерзительно холодное помещение, теперь его используют как малую библиотеку. Шарлотта Рестэрик сварила пунш, чтобы мы могли согреться. За обедом было выпито много вина. Учитывая его и пунш, Элизабет и мисс Эйнсли все больше хмелели. Помнится, Рестэрик упрекал Бетти, что она села на колени к мистеру Дайксу, а та возразила, что в свое время епископ видал и похуже. Ее дерзость положила начало очень странной, вульгарной сцене. Временами Элизабет бывает на удивление неистовой, сущая воительница. Но какая красавица! Что ж, в разгар ссоры – хотя кричала главным образом Элизабет, а Рестэрик старался ее утихомирить, – часы пробили двенадцать. Эндрю Рестэрик сказал: «Успокойся, Бетти, не то епископ отменит свой визит». После этого она замолчала. Его слова как будто отрезвили и остальных собравшихся. Мы сидели на стульях, полукругом напротив камина. Кто-то сказал вдруг: «Взгляните на Скриблс».

Для пущего эффекта Кларисса Кавендиш замолчала. В повисшей тишине Джорджия и Найджел услышали завывание восточного ветра за домом. Мисс Кавендиш чуть поежилась, так что камешки в ее ожерелье звякнули, как тоненькие льдинки, и возобновила рассказ:

– Пока Элизабет и Рестэрик ссорились, кошка лакала молоко из блюдца, которое принесли специально для нее. Затем она стала издавать резкие и неприятные звуки, точно животное превратилось в часы с заржавевшим механизмом, который кто-то заводил. Потом на странно негнущихся ногах она вышла на середину комнаты и выгнула спину, все еще издавая адское мурлыканье. Мы все онемели от изумления. Скриблс завладела всеобщим вниманием. Она, как тигр, припала к полу и стала царапать ковер, уставившись в дальний конец комнаты. Внезапно кошка бросилась в тот угол. Не самое приятное зрелище, скажу я вам. Скриблс прыгнула, ударилась головой об стену и отскочила, как шар жонглера. Такое жутковатое антраша кошка проделала еще три или четыре раза. Со всеми признаками животной ярости Скриблс бросалась на голые стены или книжные шкафы, пока мы не испугались, как бы она не вышибла себе мозги. Все собравшиеся были ужасно расстроены и сбиты с толку происходящим. Одна из женщин, вероятно мисс Эйнсли, разрыдалась и закатила кошачий концерт – стала визжать, что Скриблс видит какие-то ужасы, нам недоступные.

– А что подумали вы? – проницательно спросил Найджел.

– Я подумала, что кошка не напугана, а наслаждается охотой.

По какой-то причине от этого замечания мисс Кавендиш, произнесенного легким, ясным голоском, у Джорджии кровь застыла в жилах.

– Некоторое время спустя, – продолжала старая дама, – Скриблс как будто наскучила эта странная охота. Она решительно вернулась на середину комнаты, начала вдруг гоняться за собственным хвостом, кружилась, как безумный дервиш или волчок, а потом свернулась клубком и заснула.

Повисло долгое молчание. Найджел потупился, не желая встречаться глазами с пожилой дамой. Джорджия играла мундштуком, не зная, что сказать.

– Зачем вы нам это рассказали? – спросил наконец Найджел, взглянув на мисс Кавендиш.

Глаза Клариссы сияли. Они отражали возбуждение, смысла которого он не мог разгадать, и словно чего-то от него ждали. Казалось, мисс Кавендиш была учительницей, едва сдерживающийся, чтобы не подтолкнуть нерадивого ученика к верному ответу.

– Во-первых, мистер Стрейнджуэйс, каково ваше собственное мнение об этом инциденте?

– Либо кошка увидела привидение, либо нет. Будь это привидение, она была бы напугана, выгнула спину и зашипела, и, конечно, не стала бы нападать, да еще многократно. Кроме того, мы решили оставить сверхъестественное в стороне до тех пор, пока не будем уверены, что никакого рационального объяснения найти невозможно. Неистовые нападки… Кстати, а сколько лет кошке?

– Три года.

– Тогда это не игривость котенка. Предположим, ей что-то подложили в еду. Вы говорите, кошке как раз дали блюдце молока. Не знаю, какой яд способен привести к подобным симптомам, не оставив более серьезных последствий. Но предположим, перед началом сеанса кто-то подмешал что-нибудь в молоко или сделал ей укол. Зачем ему это делать? Единственный возможный ответ – чтобы напугать собравшихся. Значит, это розыгрыш или серьезное намерение напугать одного из компании. Тогда это уже другое дело.

– Для обычного розыгрыша, на мой взгляд, слишком уж сложно и жестоко, – подала голос Джорджия. – Если бы шутник нарядился в батистовую ночную сорочку, хватался за живот и стонал… но фантомного епископа как будто оттеснили за кулисы.

Энергично закивав, мисс Кавендиш, словно аплодируя, хлопнула по подлокотнику кресла.

– Если шутка была намного серьезнее, – продолжал Найджел, – и обращена против кого-то конкретного, значит, в поведении кошки было что-то, понятное жертве. Кому-то хотелось напугать ее больше остальных. Помимо мисс Эйнсли, кто-нибудь еще сильно расстроился?

– Вам знакома пьеса «Гамлет», мистер Стрейнджуэйс?

Найджел ответил, что знакома.

– Помните пьесу внутри пьесы, когда король следит за игрой актеров, а Гамлет – за королем. В канун Рождества не всех нас занимали выходки кошки. Я случайно посмотрела в сторону и заметила, как Эндрю Рестэрик, не отрываясь, глядит на другого человека.

– На кого же?

– Не могу вам сказать. Стулья были расположены полукругом. Эндрю сидел крайним слева и смотрел на кого-то на противоположном конце. Это могла быть его сестра Элизабет, а мог быть доктор Боуджен или мистер Дайкс.

– Так значит, вас пьеса не захватила, мисс Кавендиш?

– А вы весьма упрямы, сэр! – воскликнула дама с легким кокетством, не скрывшим ее смятение. – Надеюсь, я все еще сохранила рассудок. Мне ведь позволено опираться на свидетельство моих глаз?

– И кто-то из этих троих показался вам особенно расстроенным?

– Не могу утверждать наверняка. Бетти выглядела печальной, хотя я подумала, она слишком захмелела, чтобы встревожиться. Мистер Дайкс как будто чертыхался себе под нос. Доктор Боуджен сидел с чопорным видом. Но после я видела, как они с Бетти перешептывались.

– Это происшествие имело какой-то резонанс?

Мисс Кавендиш посмотрела на него так, словно это слово в ее лексиконе не значилось.

– В своем письме вы писали о дурных предчувствиях, – не унимался Найджел. – Вы боитесь, что тут кроется нечто большее, чем галлюцинации кошки? Что это только начало?

Казалось, пожилой даме почему-то не хочется отвечать. Взгляд у нее стал рассеянный, и она глядела перед собой, точно впала в прострацию. Она казалась потерянной. Наконец, поднявшись с кресла, тяжело опираясь на трость из слоновой кости с шелковой кисточкой, мисс Кавендиш отошла в дальний конец комнаты, провела пальцем по гравюре на стене и, все еще не поворачиваясь к Найджелу и Джорджии, произнесла:

– Да. Мне страшно. Говоря словами Гамлета, что-то прогнило в том доме. Не могу определить, в чем дело, но это так. У меня… – Ее голос едва заметно дрогнул. – У меня есть особые причины принимать участие в делах семьи – особенно Элизабет и Эндрю. Мои причины значения не имеют, прошу вас больше о них не упоминать. Но одно я могу вам рассказать… Уж лучше столкнуться с Люцифером и всеми его падшими ангелами, чем с тем, что творится в Истерхэм-Мэнор.

– Понимаю, – мягко сказал Найджел. – И вы хотите, чтобы я…

Кларисса Кавендиш резко повернулась от стены и ткнула в сторону Найджела тростью, словно рапирой. Теперь в ее голосе звучала такая решительность, что он невольно выпрямился в своем кресле.

– Я хочу, чтобы вы выяснили, что происходит. Узнали бы, что делает в том доме доктор Боуджен, его я считаю самой предосудительной личностью. Я хочу, чтобы вы выяснили, чего боится Хэйуорд Рестэрик. И что было той ночью на сердце у Эндрю Рестэрика, когда он не обращал внимания на кошку, а напряженно смотрел на еще кого-то в комнате. И я хочу, – добавила она шепотом, который Найджел едва разобрал, – чтобы вы спасли Элизабет от погибели.

Вернувшись в свое кресло, она выжидательно посмотрела на Найджела.

– Они все еще там? Те, кто был на сеансе?

– Приезжают и уезжают. Но в настоящий момент они все в Мэноре и, скорее всего, останутся на несколько дней. Дороги зимой непроезжие.

– Но вы же знаете, – мягко указал Найджел, – у меня нет полномочий…

– Я все устроила. Насколько мне известно, существует некое Общество психических исследований. Вы будете его членом. Я пригласила вас пожить у меня, чтобы вы могли изучить происшествие с кошкой в Епископской комнате. Обо всем условлено.

– Но я ничего не смыслю в таких исследованиях.