– Удар под дых.

– Там, откуда я родом, моральный кодекс довольно прост. Рискну сказать, вы назвали бы его неотесанным и грубым, но он неотъемлемая часть жизни, которой нам приходится жить. Не навязывается искусственно и не принимается лишь для проформы, как ваш.

– Если таковой вообще существует, в чем я очень сомневаюсь, – пробормотал Эндрю.

– Ну вот, видите? Вы можете себе позволить легкомысленно над ним потешаться. Я вас не виню. В каком-то смысле вам повезло. Только мне хочется сказать, что там, откуда я родом, можно либо жить по нравственному кодексу, либо его нарушать, но потешаться над ним нельзя. Либо ты прав, либо нет. А респектабельность необходимо поддерживать, потому что ты боролся, чтобы ее обрести. Но, боюсь, я слишком разболтался, – добавил Дайкс с учтивой улыбкой в сторону Джорджии. Встав, он отошел к книжным шкафам. – Сколько у вас прекрасных книг. Эй, а это что? Предисловия Генри Джеймса. Можно взять почитать?

– Конечно. Вы поклонник Джеймса?

– Пожалуй, да. Приблизительно, как работяга из доков может восхищаться Тадж-Махалом. Такой человек едва верит, что столь изысканное и сложное вообще существует в реальности. Все эти утонченные душевные состояния и сверхизысканные отношения, которые Джеймс описывает, – ну, для меня это как искать проблему на пустом месте. Да, за это я его уважаю. Сколько всего он умеет вытянуть из самого ничтожного материала. Люблю людей, которые умеют делать свою работу.

За обедом говорили о войне и о книгах. Все старались обходить стороной тему Элизабет Рестэрик, но по мере того, как обед подходил к концу, растущая рассеянность Дайкса и едва сдерживаемое возбуждение Эндрю, от которого его голос становился все тише, а движения – все ленивее, показывали, как важен для них визит Блаунта.

Инспектор появился в самом благостном расположении духа. Он причмокнул, увидев бутылку бренди, решительно похлопал себя по лысой макушке, согрел объемную пятую точку у огня камина и вообще производил впечатление бодрого Санта-Клауса в штатском. При сложившихся обстоятельствах это выглядело довольно зловеще.

– Ага, бренди. Благородный напиток. Гмм! Какой букет! Э… отлично, отлично. Надеюсь, мои ребята не слишком вам докучали, мистер Дайкс?

– Уилл как раз рассказывал, что они подмочили его репутацию у соседей, – не удержалась Джорджия.

– Ах, какая жалость, какая жалость. Надо будет им сказать, пусть убираются восвояси. А впрочем, за всеми вами, господами хорошими, надо приглядывать.

– Вы хотите сказать, что, по-вашему, убийца попробует избавиться от кого-то из нас? – спросил Эндрю.

Уилл Дайкс неприятно рассмеялся.

– Говоря «приглядывать», инспектор подразумевает «следить»!

– Да будет вам. Не всегда. Невинному человеку незачем обижаться на мелкие неудобства. Как говорится, Integer vitae, scelerisque purus[24].

Найджел незаметно переставил бутылку бренди подальше от Блаунта.

– Когда вы начинаете цитировать классиков, обычно пора расходиться. Надеюсь, вы пришли не только для того, чтобы накачаться моим бренди?

– Ну уж нет. Какое скандальное предположение! Я подумал: вам, возможно, будет интересно услышать, чем мы занимались. За последнюю неделю появилась уйма новой информации. При содействии мистера Дайкса и мисс Эйнсли я сумел связаться с большинством друзей мисс Рестэрик. А еще мы порасспрашивали о делишках и практике доктора Боуджена. – Сняв пенсне, Блаунт протер стекла, проницательно оглядел собравшихся и продолжил: – Я попросил мистера Рестэрика и мистера Дайкса прийти сюда сегодня, поскольку оба они были тесно связаны с… э… мисс Рестэрик. Позднее мне, возможно, пригодится их помощь. Разумеется, вы все понимаете, что то, что я собираюсь рассказать, предназначается только для ваших ушей. Не надо делать скоропалительных выводов, будто это непременно имеет отношение к убийству.

Все решительно закивали в знак согласия. Уилл Дайкс нервно вертел в руках машинку для сворачивания сигарет. Эндрю вальяжно откинулся на спинку кресла, но был предельно сосредоточен, как терьер у норы зверя. Шумно попыхивая сигарой Найджела, Блаунт приступил к своему повествованию.

Для начала он упомянул, что собственный рассказ Хэйуорда о финансовом положении Рестэриков оказался совершенно верным. Значительная часть капитала Шарлотты была вложена в польские облигации, поэтому вторжение Гитлера в эту страну нанесло ему серьезный урон. Собственный доход Хэйуорда, помимо выплат по все растущим налогам, пострадал мало, но поместье, вследствие его расточительности, уже некоторое время приносит убытки.

– Должен добавить, ваш брат и невестка не возражали, если я захочу предать их финансовое положение огласке, мистер Рестэрик.

«Вероятно, нет, – подумал Найджел, – но зачем разглашать информацию сейчас, перед нами?»

– Вы же не думали всерьез, что Хэйуорд и Шарлотта способны убить Бетти? За ее скромное состояние? – спросил Эндрю.

– Нам нужно было рассматривать все варианты. Ведь есть еще и ваши деньги.

– Мои деньги?

– Ну, не будете же вы отрицать, что кто-то пытался вас отравить, мистер Рестэрик?

Бесстрастный тон Блаунта заставил Найджела подобраться. Так вот почему…

– Нельзя отрицать, что у них был веский мотив избавиться от вас и вашей сестры. Нам также известно, что Хэйуорд ходил в комнату вашей сестры в ночь, когда она была убита. Более того, у обоих была возможность отравить молоко, и яд хранился в кабинете вашего брата.

На худом загорелом лице Эндрю отразилась смесь недоумения и ужаса.

– Мой дорогой инспектор, – начал он, – не хотите же вы сказать, что мой брат…

– У вас чуткий сон, Рестэрик.

– Не понимаю…

– Как у большинства людей, которые поскитались по свету и жили в опасных местах. Разумеется, я это перепроверил, а также ваше заявление, что в то время, когда у вашей сестры развилась кокаиновая зависимость, вас не было в Англии. А клоню я к следующему… Как вышло, что человек с таким чутким сном, как у вас, не проснулся от шума, когда мистер Рестэрик стучал в дверь сестры и окликал ее по имени? Даже если предположить, что вы заснули… ведь прошло всего полчаса с того момента, как вы легли.

– Вы предполагаете, что я покрываю Хэйуорда?

– Возможно. Так или иначе, я был бы рад любым сведениям, которыми вы могли бы поделиться, чтобы снять подозрения с мистера и миссис Рестэрик в убийстве вашей сестры… и в покушении на вас. – Блаунт помолчал. – Если они окажутся непричастными к покушению на вас, это также уменьшит вероятность того, что они убили вашу сестру.

От игры пламени в камине, той самой, от которого посверкивала лысая макушка Блаунта, лицо Эндрю избороздили тени. Он казался обеспокоенным и сбитым с толку.

– Хотелось бы мне чем-нибудь с вами поделиться, – произнес он наконец. – Но той ночью я не слышал Хэйуорда и ничего не могу сказать о том, кто подлил в мое молоко яд. Я бы предположил, что Шарлотта и Хэйуорд не единственные, кто мог это сделать.

– Нет. У доктора Боуджена тоже была такая возможность. Но зачем доктору Боуджену избавляться от вас?

– Не знаю, – медленно проговорил Эндрю. – Разве только он думает, что у меня имеются какие-то улики или доказательства, способные обвинить его в смерти Бетти.

– А с чего бы ему так думать? – быстро спросил Блаунт. – Ведь, по вашему утверждению, в момент убийства вы спали?

Эндрю рассмеялся – легким, возбужденным смехом фехтовальщика, признающего туше.

– Откуда мне знать? Может, в нем говорит нечистая совесть? Может, мне известно что-то, о чем я сам не подозреваю. Я приводил вам свои доводы, почему считаю, что это сделал Боуджен; будь у меня доказательства, я уж точно не стал бы их утаивать.

– Хорошо, тогда оставим это пока. А теперь я расскажу вам кое-что об этой… э… вашей… Bête noir[25]. О докторе Боуджене.

Найджел недоуменно уставился на мыски своих туфель. Необычно и непрофессионально было со стороны Блаунта так разглагольствовать перед подозреваемым, но этот ушлый шотландец редко выбалтывал что-либо, не надеясь получить взамен сторицей. Когда он «посылал свой хлеб по водам»[26], в хлебе неизменно был спрятан крючок. Найджел решил, что сейчас он пытается выудить что-нибудь у Эндрю Рестэрика, заставить его раскрыться.

По словам инспектора Блаунта, доктор Деннис Боуджен прибыл в Англию десять лет назад с медицинским дипломом университета Джона Хопкинса. У американской полиции на него ничего нет, как нет и никаких доказательств его связи с загадочным Энджелменом, сбывавшим марихуану школьникам. Сейчас американская полиция перепроверяет, чем занимался Боуджен в период, когда Энджелмен познакомился с Элизабет Рестэрик. Единственный подозрительный момент, который пока удалось установить, заключается в следующем. В годы учебы в американском университете Боуджен был относительно беден, но, когда он прибыл в Англию, стало заметно, что в средствах он уже не стеснен. Его объяснения, данные Блаунту добровольно, звучали вполне убедительно. Вскоре после того, как начал практиковать в Штатах, он получил наследство от одной своей пациентки и на эти деньги успешно играл на бирже. Разбогатев, он некоторое время путешествовал по Америке – как раз в этот период творил свои злые дела Энджелмен, – а затем приехал в Англию. Американская полиция проверяет эту часть истории, но Блаунт не испытывает большого оптимизма, поскольку след, скорее всего, давно остыл.

Перебравшись в Старый Свет, Боуджен некоторое время учился в Эдинбурге, натурализовался, затем получил гражданство и со временем был включен в реестр врачей, имеющих право практиковать. В медицинских кругах у Боуджена пока еще весьма прочная репутация, хотя необычные методы лечения, к которым он прибегает, настроили против него более консервативных коллег. Однако его профессиональный успех, особенно у богатых пациенток, вызвал резонанс. Он сумел воспользоваться случаем и создать своего рода новую моду среди клиенток определенного толка, для которых новые веяния являются смыслом жизни. В начале тридцатых годов мода на психоанализ пошла на спад, и многие богатые дамочки готовы были ухватиться за что-нибудь новенькое. Впрочем, за исключением регулярного применения гипноза, в его методах не было ничего революционного: клиенток притягивала скорее личность врача. Личность менее внушительная могла бы специализироваться на нервных заболеваниях женщин и извлекать из этого недурной доход. Однако, как сообщила Блаунту одна состоятельная пациентка Боуджена, которую он подвергал гипнозу, «ее словно бы лечил святой Лука и Распутин в одном лице». За свои деньги они получали ожидаемые ощущения и фантазии – и довольно часто заодно вылечивались.