– Вы верите в привидения, миссис Стрейнджуэйс?

– Сама я ни одного не видела. А ты веришь?

В глазах мальчика мелькнуло что-то хитрое и таинственное.

– Ну, в нашем доме их полно, – похвастался он.

У Джорджии возникло ощущение, что, хотя он и задал вопрос первым, но хотел бы увернуться от ответа.

– Не мели чепухи, Крыс, – вмешалась Присцилла. – Ты ни одного не видел. Если бы видел, ты бы так не хорохорился.

– Это ты так думаешь, Мышка.

– Вы про Епископскую комнату говорите? – спросила Джорджия.

На лбу Джона пролегла слабая морщинка недоумения, потом он замкнулся, и на лице у него возникла упрямая мина невинности – верный признак, предостерегающий чуткого взрослого не допытываться дальше. Заметив это, Джорджия решила, что лучше вернуться к игре.

Из Лондона Найджел возвратился почти в десять вечера. Он насквозь продрог, но испытывал гордость цивилизованного человека, превозмогшего столько непривычных трудностей.

– Поезд пришлось из снега выкапывать, – гордо сообщил он, прихлебывая виски мисс Кавендиш – «душевный стаканчик для поднятия духа», как она выразилась.

– А в Лондоне ты что-нибудь откопал? – спросила Джорджия.

– Ах вот как, нас снежные заносы не впечатляют. Нам через Анды среди зимы перевалить раз плюнуть, но…

– Не среди зимы, – возразила Джорджия.

– А другие хвастают, что проторчали часок-другой среди снежных заносов. Знаю, знаю. Но я считаю, что ученые мужи согласятся со мной, когда я скажу, что в Англии снег такой же холодный, как и в Южной Америке. Превосходный виски, Кларисса.

– Мне приятно ваше одобрение. Прошу, выпейте еще бокал.

– Спасибо, с удовольствием.

– Так ты что-то выяснил в Лондоне? У Найджела возмутительная склонность не торопиться с новостями, – объяснила мисс Кавендиш Джорджия. – Свои истории он в час по чайной ложке цедит, как заправская примадонна.

– Метафора из жизни театральных подмосток, – заметила мисс Кавендиш. – Весьма точная и уместная.

– Ну, если вам так хочется испортить мой выход, лучше мне просто заглохнуть. А впрочем, ладно. Дядя Джон направил меня к своему эксперту по ядам. А тот сразу распознал симптомы Скриблс. Кошка получила дозу гашиша.

– Гашиша? Силы небесные! – вскричала мисс Кавендиш. – Если не ошибаюсь, это наркотик, от названия которого происходит слово «ассасин».

Найджел невольно отвел глаза. Его рука, потянувшаяся к приставному столику, где стоял его виски, рассеянно взяла совсем другой предмет. Это была музыкальная шкатулка, и она начала наигрывать арию Генделя «Куда бы ты ни ступила» тоненько и звонко, точно перезвякивались сосульки. Мелодию все трое прослушали молча. Даже посреди серьезного разговора ни один не решился ее остановить.

– Тут есть какая-то связь? – спросила наконец Джорджия. – Связь между наркотиком «ассасинов» и убийством? Становится все больше и больше похоже на сцену с пьесой в «Гамлете».

– Только в том случае, если убийству еще предстояло произойти.

– И разумеется, мисс Рестэрик была убита не при помощи наркотика.

– Гашиш, – возвестила мисс Кавендиш в своей лучшей профессорской манере, – производится из индийской конопли. Сегодня его используют главным образом ради сенсорной интоксикации. Но изначальные «ассасины» были членами магометанской секты, возглавляемой человеком, носившим титул «Старец горы». В обычаях этой секты употребление наркотика как стимулирующего средства перед убийством. На более поздних стадиях он подталкивает принявшего его человека к буйству и жестокости. Не сомневаюсь, что кошка испытывала галлюцинации, сходные с теми, которые одолевали «ассасинов».

– Господи милостивый, кузина Кларисса! – воскликнула Джорджия. – Вы говорите так, словно сами были поклонницей гашиша!

– Эти факты должны быть известны любой школьнице, – чопорно парировала мисс Кавендиш.

– Проклятье! – воскликнул Найджел. – Ох, простите, пожалуйста! – Он уронил музыкальную шкатулку на пол, где она воспроизвела еще несколько нот Генделя и замолкла.

– Уверена, вы очень устали, Найджел, – сказала мисс Кавендиш. – Нет, не волнуйтесь, прошу вас. Инструмент не поврежден. Но не будем отвлекать вас от заслуженного отдыха.

Однако заслуженный отдых пришлось ненадолго отложить. Наверху в спальне Джорджия спросила мужа, почему он уронил музыкальную шкатулку.

– Клянусь, я не пытался отвлечь ваше внимание, – ответил он. – Я просто вздрогнул.

– Но от чего? Кларисса же сказала только, что факты должны быть известны любой школьнице.

– Именно, сама подумай. Она говорила о школьницах, молоденьких девушках.

– Ну, разумеется. Она же была профессором. Во всяком случае преподавала в университетском колледже. Как раз такой фразой она, наверно, осаживала юных выскочек в Джиртоне.

– Я не о том подумал. Ее слова подсказали мне связь событий, которую я пытался установить всю дорогу из Лондона. Послушай. Элизабет Рестэрик училась в американской школе. Она сбилась с пути. Так вот. Ты слышала про марихуану? Это доморощенная индийская конопля. С конца прошлой войны в Соединенных Штатах все больше озабоченно говорят о том, что торговцы наркотиками околачиваются возле школ и продают марихуану девочкам и мальчикам под видом свечек или сигарет. Марихуана порождает эротические галлюцинации. Гашиш или марихуана снова всплывают незадолго до смерти Элизабет. Не они ли тогда стояли за ее бедами? Не сомневаюсь, тут есть какая-то связь, иначе зачем травить этим кошку.

– Ты хочешь сказать, это было своего рода предостережение?

– Или шантаж? Или символ… Нет, без толку. У меня глаза слипаются, к тому же у нас пока недостаточно фактов.

Когда Найджел уже собирался лечь, Джорджия вдруг спросила:

– И наркотик продают в виде свечек или сигарет?

– Да, мерзкая торговля. Спокойной ночи, милая.

– Спокойной ночи.

На следующее утро, вызванный запиской Блаунта, Найджел снова побрел по заметенной главной улице в деревенский паб, где остановился инспектор. Его он застал за поеданием овсянки, полностью одетым и в обязательном ночном колпаке. Рядом с тарелкой красовалось блюдо холодной свинины.

– Право же, Блаунт, за окном температура бог знает насколько ниже нуля, и зрелище того, как вы поедаете холодную свинину, просто невыносимо для глаз. Для человека, который утепляется ночными колпаками, эта спартанская диета не только отвратительна, но и нелогична.

– Ах ты, надо же! – ответил Блаунт, несколько раз быстро хлопнув себя по лбу. – Ну и ладно. Первостатейная свинина. Вкуснейшая. Нельзя принижать благородную свинину. Это непочтительность, святотатство. А кроме того, я сначала ем овсянку. Она согревает нутро. – И в подтверждение своих слов он сунул в рот полную ложку каши.

– Я часто думаю, что вся суть шотландцев в овсянке, – мрачно заметил Найдежл. – Эта каша такая же пресная, как ваши кирхи, такая же жиденькая, как ваши сантиместы, так же скучная, как ваш характер, такая же…

– Узнали в Лондоне что-нибудь? – перебил его Блаунт, по своему обыкновению переходя прямо к сути.

Найджел рассказал, чем объясняется необычное поведение кошки, и предположил, что оно могло быть связано со скандалом в юности Элизабет Рестэрик.

– Убедительная идейка, – медленно протянул Блаунт. – Но не понимаю, зачем вообще такие околичности. Предположим, кто-то в Истерхэм-Мэноре знает, что некогда мисс Рестэрик употребляла марихуану и потеряла невинность, и хочет ее этим шантажировать. Тогда он, скорее всего, сообщил бы ей это по секрету, а не устраивал дурацкие фокусы с кошкой. В конце концов, потребовался бы эксперт, чтобы определить, что заставило кошку бросаться на стены. Нет причин полагать, что мисс Рестэрик распознала бы симптомы. Тот же аргумент отметает предположение, что инцидент с кошкой был предостережением или каким-то символическим спектаклем.

– Вполне логично.

– Лично я склонен к другому толкованию. Либо это был розыгрыш, никак не связанный с убийством, либо преступник старается отвлечь нас, указывая на наркотики.

– И к чему это ведет?

– Ну, если у убийцы был мотив, никак не связанный с наркозависимостью жертвы, но он о ней знал, то мог пытаться привлечь внимание к наркотикам, чтобы сбить нас со следа.

– Надо полагать, в этом что-то есть.

– У нашего убийства все признаки преступления на почве секса. А мотив в большинстве подобных преступлений – ревность.

– Ага! Так вы собираетесь всадить нож в Уилла Дайкса.

– Ну уж нет, я в людей ножиками не тычу, – оскорбленно откликнулся Блаунт. – Нет, я не говорю, что Дайкс наш человек, и он не единственный, кем могла двигать ревность. Есть мисс Эйнсли и доктор Боуджен, и даже, возможно, Эндрю Рестэрик. Не повезло бедняге писателю, – добавил он, накалывая на вилку кусок свинины, – что тесемку из кисточки от пояса его халата мы нашли в комнате покойной.

– От халата Дайкса? Когда?

– Вчера после полудня.

– Но местные полицейские уже обыскивали комнату раньше.

– Местные полицейские не так наловчились в обыске, как мы. Нет, в данном случае я их не виню. Тесемка запуталась в бахроме прикроватного коврика и цветом была почти как бахрома. Любой мог бы ее пропустить.

– Вы уже взяли Дайкса в оборот?

– Еще бы. Он говорит, тесемку туда подбросили. Намекнул, что мы сами ее туда положили, чтобы состряпать против него обвинение. У него большой зуб на полицию.

– А ведь тесемку и правда могли подбросить. Один прецедент в нашем деле уже был. Помните про бумаги в камине Боуджена? С того момента, как вы сказали домочадцам, что произошло убийство, комната охранялась?

– С прискорбием должен сказать, что нет. Вчера, после того как я допросил Боуджена и пока вы выгуливали Дайкса, Робинс признался, что оставил свой пост наверху на пять минут. Хозяин – то есть мистер Хэйуорд Рестэрик – предложил ему спуститься перекусить. Он привык здесь поступать так, как ему вздумается. Ну а к Робинсу он относится как к своему вассалу, что ли… Вот вам и пожалуйста. Но я бы не слишком напирал на обманку. По моему опыту, если мы находим улики, то они, как правило, настоящие. Это только в романах по всему дому разбросаны фальшивые улики.