Сесил Дей-Льюис (Николас Блейк) - Дело о мерзком снеговике

Его вчерашние слезы, сегодняшняя бурная вспышка – он был скор на эмоции, что можно назвать изъяном характера, если живешь по стандартам Рестэриков, подумал Найджел.

– Боюсь, что да. Это выяснилось на вскрытии. Кокаин.

– Так вот в чем было дело, – прошептал Дайкс. – Бедная Бетти. Грязные, хладнокровные, бессердечные сволочи!

– Так вы подозревали?

– Паскуда Эйнсли на это намекала. И еще кое-какие друзья Бетти. Тоже мне друзья! Боже! Если бы только она мне рассказала! Мы могли бы пройти через это вместе. Кто… кто ее подсадил? – с убийственной яростью во взгляде добавил Дайкс.

– Мы не знаем. Хочу сказать вам вот что, Дайкс. Полгода назад Бетти пошла лечиться к Боуджену. Она хотела избавиться от зависимости. Эта дата вам о чем-нибудь говорит?

– Говорит? Ах, вот вы о чем. Да, приблизительно полгода назад я сделал ей предложение.

– Она согласилась?

– Она сказала, что нужно подождать. Теперь я понимаю, почему. Она хотела сперва вылечиться. Помнится, она сказала… Мы тогда сидели на верхней площадке омнибуса, мы любили совершать долгие поездки по Лондону… Ну знаете, взять билет из конца в конец… Для нее ездить в омнибусе, наверно, было в диковинку… Она сказала: «Я люблю тебя, Уилли, один Бог знает почему. Но я слишком тебя люблю, чтобы позволить тебе сейчас на мне жениться». Теперь понятен смысл этих слов.

Увязая в глубоком снегу, они зашли в рощу. Странное место для разговора с глазу на глаз, подумал Найджел.

– Красивые тут деревья, правда? У нас дома одно такое росло на заднем дворе. Вечно было покрыто сажей. Красивая беляночка в черных пятнах.

– Вы были любовниками? – спросил Найджел.

– Нет. Бетти хотела, но я был против. Либо брак, либо ничего. Вот я и получил ничего.

Мало-помалу Найджел начал сознавать, что привлекало Элизабет в Уилле Дайксе. Поначалу он отнес это за счет извращенности в характере самой Элизабет. Но сейчас Найджел понял, что Уилл был для нее не просто диковинкой, а целым новым миром. Полет воображения и интуиция сочетались в нем с крепким, приземленным здравым смыслом и нравственными устоями, которых она никогда не встречала прежде. Но было и кое-что большее. Личность, в которой лояльность уживалась с отсутствием иллюзий. Он не будет обращаться с ней ни как с Клеопатрой, ни как с хористкой. Мужчины, которых она знала раньше, испытывали к ней благоговение, предшествующее слишком легкой страсти, а затем следовало презрение. В отличие от Дайкса они никогда не стали бы относиться к ней как к равной, достойной уважения. Более того, сама страстность Элизабет, ее поиски любви и готовность очертя голову броситься в новую любовь глубоко шокировали бы обычного повесу. Ее вечно подводили подобные люди, чурающиеся глубоких, как у Элизабет, страстей, ведь иначе им пришлось бы признать, что сами они мелки. Но Уилл Дайкс не был бы шокирован и испуган, хотя физически она могла бы его поработить. В глубине души он всегда оставался бы неподвластным ей, отстраненным, самодостаточным.

Да, Уилл Дайкс олицетворял собой надежность, о которой мечтают на том или ином отрезке своего пути любой сорванец, перекати-поле или распутница. Но это еще не означало, что он ее не убивал.

– Вы сознаете, – сказал после долгого молчания Найджел, – что полиция будет вас подозревать?

– В убийстве Бетти? Наверно, да. Они по любому поводу к парню из рабочего класса прицепятся.

– Не по этой причине. Они скажут, что это преступление на почве страсти; вы были ее любовником и убили из ревности, так как она бросила вас ради доктора Боуджена. Насколько мне известно, они могут быть правы.

– Что за гадкая история! – Дайкс сплюнул. – Наверно, мне никогда от ее привкуса не избавиться. Чтобы я убил Бетти! Ну и ладно, будет мне уроком держаться своих. – По безмолвному уговору они повернули назад к дому. – Вы считаете меня бесчувственным, мистер Стрейнджуэйс? Мне следует твердить, что раз Бетти мертва, моя жизнь кончена? Нет, все что угодно можно пережить. Мне повезло. Мне книги надо писать, память о Бетти поможет мне жить. Парни вроде меня привыкли, что нам несладко приходится. Мы не как те избалованные вон там, – он снова ткнул большим пальцем в сторону дома, – которые думают, что, если лампочка перегорела, настал конец света.

– Я бы не назвал Эндрю Рестэрика избалованным.

– Ну, он не так плох, но у него всегда был дом, куда можно вернуться, если станет совсем скверно. Нет, до настоящей жизни им как до луны. Посмотрите вот на это, – Дайкс подкинул ногой пласт снега. – Там, откуда я родом, снег означает, что дети будут бросаться снежками – с камешками внутри. В это время одежда у тебя недостаточно теплая, а огонь в камине – недостаточно жаркий. Возможно, работу приостановят и получка по пятницам будет меньше. Вот оно как, и песен мы про это не слагаем. Но как воспринимают снег те люди? Он же для них забава, совсем как глазурь на рождественском торте. Или досадная помеха. Стоит из-за морозов прорваться трубе, и они устраивают такой переполох, точно Ноев потоп случился, и посылают за одним из нас, чтобы все починил. Или вдруг замело рельсы, поезда немного опоздали, и дуреха Эйнсли не попадает в Лондон в косметический салон и…

– Выместит это на вас? – предположил Найджел.

– На мне? С чего бы?

– Судя по тому, что я видел третьего дня, вы двое как будто постоянно на ножах.

– Мне не нравятся ее намеки. Тогда я еще не понимал, на что она намекает. Я думал, это просто-напросто ревность.

Найджел подавил улыбку. Оказывается, этот невысокий человек с масляной челкой, неухоженной кожей и грубыми манерами может быть предметом битвы двух столь элегантных дам… К его смущению, Дайкс угадал его мысли.

– Забавляетесь, а? Да, это курам на смех. Понимаете, в обычных обстоятельствах Эйнсли на меня и не взглянула бы. «Удивительно вульгарный типчик», – поразительно точно спародировал он ее гнусавый прононс. – Но она просто извелась от того, что Бетти проявляла ко мне интерес. Никак не могла понять, что Бетти во мне нашла, и от этого на стенку лезла. Некоторое время спустя она, вероятно, решила, что я великий любовник, эдакий Рудольфо Валентино в чужом обличье. Следующим шагом она захотела меня охмурить. Недаром говорят, любопытство сгубило кошку. Вот почему она ревновала.

– Да, понимаю. Мисс Эйнсли – давняя подруга Элизабет?

– Думаю, да. Во всяком случае одна из их клики. Проблема с Бетти была в том, что она была слишком добросердечной. Такие люди любят всех без разбора, – как солнце, которое светит на правых и неправых.

Хорошая эпитафия для Элизабет Рестэрик, подумал Найджед. Что ж, будем исходить из нее.

Они вошли в дом, и Найджел повел Дайкса в малую гостиную. Он надеялся позвонить в Лондон, но Блаунт сказал, что ночью метель оборвала провода. Это предвещало промозглую и долгую поездку на станцию, а оттуда в город. Однако выбора нет, ехать необходимо. Найджел приехал в Истерхэм разобраться в непонятном поведении кошки и намеревался исполнить эту миссию.

После полудня того же дня, пока поезд Найджела через снежные заносы на рельсах и обледенелые переезды с трудом пробирался в Лондон, Джорджия, сама о том не подозревая, нашла еще одно недостающее звено в головоломке. С разрешения Клариссы она пригласила детей Рестэриков провести полдня в Дувр-Хаус. По приезде дети казались притихшими, поскольку утром им рассказали о смерти тети Бетти, но затяжной бой снежками с Джорджией в саду вскоре улучшил их настроение.

По окончании сражения все вернулись в дом. Джорджия не знала, чем занять детей в доме, три четверти которого пусты, как буфет Матушки Хаббард из детского стишка, а одна четверть заставлена бесценными и хрупкими безделушками. Однако проблема разрешилась, когда с чердака в одну пустую комнату спустили сундуки и подушки и построили из них воображаемый пиратский корабль. Ставший капитаном пиратов Джон вдосталь мог отправлять по доске Джорджию и Присциллу. Джорджия, исполняя попеременно роли жертвы и штурмана, на время забыла про нависшую на Истерхэм-Мэнором трагедию, а Присцилла как будто была вполне счастлива, подчиняясь приказам властного брата.

В один из перерывов Джорджия закурила и в шутку предложила сигарету Джону:

– Затянешься, капитан? Или предпочитаешь жевать табак?

Это безобидное замечание произвело очень странный эффект. Дети украдкой обменялись взглядами, полными то ли вины, то ли смущения, – Джорджия не смогла понять. Возможно, дома они иногда тайком покуривали. Но ей показалось, что Джон Рестэрик отшатнулся от протянутого портсигара.

– Нет, спасибо. Мы никогда не курим, – чопорно произнесла Присцилла.

– Тетя Бетти дымила как паровоз, – сказал Джон. – У нее было… пристрастие.

– Это нечестно. Почему взрослые…? То есть, она так разошлась, когда мы…

– Замолчи, Присцилла. Она мертва. Послушайте, миссис Стрейнджуэйс, а почему в доме полицейские?

Как раз этого вопроса Джорджия страшилась.

– Разве мама вам не говорила?

– Нет, кажется. Она сказала, что тетя Бетти хотела умереть и отправиться на Небеса, поэтому так поступила. Полицейские всегда приходят в дом, когда люди таким образом умирают?

– Да. Таков закон.

– А на мой взгляд, глупый закон, – возразила Присцилла. – Почему нельзя умереть, если хочется?

На это Джорджия не нашла ответа, и вообще ей подумалось, что обычные невнятные утешения или попытки сменить тему с этими детьми не пройдут. К немалому ее облегчению, они сами перевели разговор на другое. Качая ногами на бушприте пиратского корабля, Джон вдруг спросил: