Мейсон достал из кармана платок и вытер лицо. Шастер возбужденно подпрыгнул, точно терьер, лающий на быка:

— Вы же знали, что нельзя нарушать завещание, завещание так же верно, как золото! Что вы натворили? Пытаетесь пришить моим клиентам дело об убийстве? Ничего не получится! Вы с вашим привратником наживете кучу неприятностей! Кучу! Вы слышите? Вы…

Его прервал окружной прокурор Бергер, вошедший в сопровождении Глассмена. Лицо Бергера выражало недоумение.

— Мейсон, — сказка он, — вы что-нибудь знаете о бриллиантах, которые находятся у вашего клиента Эштона?

— Нет, но мы можем его спросить, — предложил Мейсон.

— Кажется, надо с ним поговорить. Очевидно, он тут замешан.

Вмешался Шастер:

— Нарушение закона! Все подтасовано! Это Мейсон состряпал, чтобы нарушить волю покойного.

Мейсон вежливо улыбнулся:

— Я вас предупреждал, мистер Шастер, что всегда бью неожиданно?

— Вы хотите, чтобы я позвала привратника? — спросила пожилая женщина в халате.

Тут в комнату шаркающей походкой вошел Оуфли в халате и домашних туфлях.

— Вы кто? — спросил женщину Бергер.

— Экономка, — вмешался Оуфли, — миссис Пиксли.

— Лучше бы пойти допросить привратника, не предупреждая его специально, — предложил Бергер.

— Послушайте, — сказал Мейсон, — не кажется ли вам, что в данных обстоятельствах я должен быть в курсе того, что вы узнаете?

— Идемте, — пригласил Бергер. — Вы будете в курсе, но не перебивайте ни вопросами, ни советами.

Шастер заметался вокруг стола.

— Вы за ним хорошенько следите, — предупредил он. — Он все это дело из пальца высосал.

— Замолчите, — бросил Том Глассмен через плечо.

— Идемте, — сказал Бергер миссис Пиксли. — Покажите дорогу.

Женщина пошла по коридору, задники ее туфель шлепали на ходу. Пол Дрейк пристроился рядом с Перри Мейсоном. Оуфли отстал, чтобы поговорить с Шастером. Бергер держал под руку Сэма Лекстера.

— Странная женщина эта экономка, — тихо заметил Дрейк. — Все мягкое, кроме рта, а уж он такой жесткий! За счет остального.

— Под этой мягкостью, — ответил Мейсон, оглядывая фигуру женщины, — масса силы. Мускулы скрыты под жиром, но она очень сильна. Обратите внимание, как она держится.

Женщина вела их по лестнице в подвальный этаж. Открыла дверь, прошлепала по цементному полу, остановилась перед следующей дверью и спросила:

— Постучать?

— Нет, только если заперто, — сказал ей Бергер.

Она повернула ручку и распахнула дверь. Мейсон не мог разглядеть внутренность комнаты, но он видел лицо экономки. При свете, падающем из комнаты, он увидел, как ее полное лицо застыло в диком ужасе. Ее твердые губы раскрылись — и он услышал крик.

Бергер выскочил вперед. Экономка покачнулась, воздела руки, колени ее задрожали и она начала оседать. Глассмен тоже устремился в комнату. Оуфли поддержал экономку под мышки.

— Спокойно, — сказал он. — Что случилось?

Мейсон протиснулся мимо них.

Кровать Чарльза Эштона стояла под открытым окном. Окно располагалось на уровне земли. Оно было подперто палкой, отверстие составляло пять-шесть дюймов, как раз столько, чтобы мог пройти кот. Кровать стояла прямо под окном, а на белом покрывале была масса грязных кошачьих следов — и на подушке тоже. В постели лежал Чарльз Эштон с искаженным лицом. Достаточно было взглянуть на выпученные глаза и высунутый язык, чтобы опытные люди поняли, отчего от умер.

Бергер повернулся к Глассмену:

— Не пускайте сюда никого. Позвоните в отдел убийств. Не выпускайте Сэма Лекстера из поля зрения, пока все не выяснится. Я буду здесь и все осмотрю. Начинайте!

Глассмен повернулся, задел плечом Мейсона и извинился. Мейсон вышел из комнаты. Глассмен захлопнул дверь:

— Пропустите меня к телефону. Мистер Оуфли, не пытайтесь удрать.

— Почему это я должен удирать? — обиделся Оуфли.

— Не делайте никаких заявлений! Не делайте никаких заявлений! — истерически умолял Шастер. — Молчите, говорить предоставьте мне! Неужели не понимаете? Ведь это убийство! Не разговаривайте с ними. Не подходите к ним. Не…

— Закройте рот, — воинственно подступил к нему Глассмен, — или я сам заткну его!

Шастер увильнул от него, точно белка, беспрерывно бормоча:

— Никаких заявлений! Никаких заявлений! Разве вы не понимаете, что я ваш адвокат? Вы же не знаете, в чем вас хотят обвинить! Молчите! Дайте мне говорить вместе вас.

— В таких разговорах нет необходимости, — заверил его Оуфли. — Я так же хочу знать истину, как эти должностные лица. У вас истерика. Помолчите и успокойтесь.

Когда все поднимались по лестнице, Перри Мейсон, отстав, наклонился к Полу Дрейку.

— Побудь здесь, Пол, — попросил он, — посмотри, что будет. Постарайся увидеть все, что сможешь. А не сможешь увидеть — пусть работают твои уши.

— Смываешься? — спросил Дрейк.

— Есть еще срочные дела, — ответил Мейсон.

Поднявшись по ступеням, Глассмен поспешил к телефону. Мейсон повернул направо, прошел через кухню, спустился с крыльца и оказался в дождливой ночи.

8

Электровывеска, прославляющая «Вафли Уинни», не светилась. Над дверью горел ночник. Перри Мейсон повернул ручку — дверь отворилась. Мейсон закрыл ее за собой, прошел между стойкой и столиками и оказался перед еще одной открытой дверью. В комнате было темно. Он услышал, как всхлипывает женщина. Мейсон сказал «Хэлло!». Щелкнул выключатель. Комната осветилась мягким светом настольной лампы под розовым шелковым абажуром.

У стены стояла односпальная кровать. Видны были два стула, стол и книжный шкаф — грубо сколоченные деревянные ящики из-под консервов. Самодельный шкаф был полон книг. Угол комнаты отгораживала портьера, за ней — через щель — Мейсон увидел душ, напоминавший гусиную шею. На стене висело несколько фотографий в рамках. Несмотря на скромную обстановку, в комнате царила атмосфера домашнего уюта. На столе — фотография Дугласа Кина в рамке.

Уинифред Лекстер сидела на кровати. Глаза ее были красны от слез. Большой персидский кот свернулся у нее под боком, прижавшись к бедру девушки, и громко мурлыкал. Когда зажегся свет, кот грациозно повернулся и уставился на Мейсона ярко горящими глазами. Потом зажмурился, потянулся, зевнул и снова замурлыкал.

— Что случилось? — спросил Мейсон.

Девушка безнадежно указала на телефон, как бы желая все объяснить этим жестом.

— А я-то думала, что посмеюсь над жизнью, — сказала она.

Мейсон подвинул стул и сел рядом. Он видел, что девушка на грани истерики, и произнес с участием:

— Славная киска.

— Да, это Клинкер.

Мейсон поднял брови.

— Дуглас съездил и взял его.

— Зачем?

— Потому что боялся, что Сэм его отравит.

— Когда?

— Часов в десять. Я его послала.

— Он говорил с Эштоном?

— Нет, Эштона не было.

— Не возражаете, если я закурю?

— И я закурю. Вы, должно быть, считаете меня ужасным ребенком.

Мейсон достал из кармана пачку сигарет, серьезно протянул ей и подал спичку.

— Вовсе нет, — сказал он, зажигая сигарету для себя. — Здесь довольно одиноко, да?

— Пока нет, но будет, — сказала она.

— Расскажите мне, как только будете готовы, — предложил он.

— Я еще не готова, — голос у нее стал тверже, но в нем все еще звучали нотки истерики. — Я слишком долго сидела здесь в темноте — и все думала, думала…

— Хватит думать, — перебил он. — Давайте просто поговорим. В какое время Дуглас Кин уехал от Эштона?

— Часов в одиннадцать, наверное. А что?

— Он там был около часа?

— Да.

— А когда же начался дождь? До одиннадцати или после?

— Ой, раньше — еще до девяти.

— Вы можете точно сказать, когда именно Дуглас принес кота?

— Нет, я вафли готовила. А почему вы спрашиваете?

— Просто пытаюсь завязать разговор, — небрежно заметил Мейсон. — Я для вас слишком чужой человек, чтобы со мной откровенничать. Вот я и хочу, чтобы вы ко мне немного привыкли. Дугласа впустил кто-то из слуг?

— В городской дом? Нет, я дала Дугу свой ключ. Я не хотела, чтобы Сэм знал, что я беру кота. Дедушка дал мне ключ от дома. Я его так и не вернула.

— Почему вы не дали знать Эштону, что взяли кота? Ведь он будет беспокоиться?

— Он знал, что Дуг едет за Клинкером.

— Откуда?

— Я ему звонила.

— Когда?

— Перед тем, как Дуг ушел.

— А когда он ушел?

— Не знаю, мы договорились по телефону, что лучше мне пока подержать Клинкера у себя. Он сказал, что будет дома, когда Дуг приедет, и велел дать Дугу мой ключ, чтобы Сэм ничего не знал.

— Но Эштона не было, когда приехал Дуг?

— Нет. Дуг целый час ждал. Потом взял кота и уехал.

Мейсон, откинувшись на спинку стула, изучал клубящийся сигаретный дым.

— Клинкер всегда спит на постели Эштона, да?

— Да.

— Еще какие-то кошки есть?

— Вы имеете в виду — в доме?

— Да.

— Нет, наверное, нет. Клинкер любую кошку выжил бы. Он ужасно ревнивый, особенно дядю Чарльза ревнует.

— Дядю Чарльза?

— Я так иногда называю привратника.

— Довольно странный он, да?

— Странный, но хороший, если узнать его поближе.

— Честный?

— Конечно, честный.

— Скуповат малость, а?

— Был бы скуповат, если бы ему было что жалеть. Он долго служил у дедушки. Дедушка всегда не доверял банкам. Когда прошел тот бум с золотом, дед чуть не умер. Он ведь копил золото. Но тогда он пошел, сдал золото и получил бумажные деньги. Это был такой удар для дедушки. Он несколько недель не мог оправиться.

— Чудак, должно быть, был.

— Да, большой чудак — и такой славный: у него было чувство справедливости.

— Судя по его завещанию, этого не скажешь.