Они прошли в гостиную.

— Нам пришлось довольно долго звонить, — заметили Элен Эддар.

— Я крикнул сразу, как только услышал звонок.

— Значит, ты не слышал первого звонка.

— Ты хочешь сказать, что звонила дважды?

— Да.

— Прости, тетя Элен… мама. Наверное, не слышал.

Со стороны подъездной дороги послышался шум мотора.

Уайт сказал несколько поспешно:

— Грыз основы науки. Весь день и весь вечер. Так что прости, если я буду несколько рассеянный. Итак, какие новости, тетя… мама? Почему вы пришли в такой поздний час с мистером Мейсоном и его секретаршей?

— Мы навестили одну свидетельницу… Женщину уже в летах, она знает кое-какие вещи, представляющие известную ценность… Мистер Мейсон хотел поговорить с ней.

— Да, все показания нужно собрать, — согласился Уайт.

— Только мы пришли туда слишком поздно, — ответила Элен Эддар. — Эта женщина умерла.

— Умерла?

— Да.

— Как же так?

— Более того, она была убита, — заметил Мейсон.

— Убита! — воскликнул Уайт. — Скажите… Вы что, разыгрываете меня? Нет, не может этого быть! О, Боже праведный!

— Уайт, — сказала Элен Эддар, — мистер Мейсон считает, что нас могут расспрашивать о всяких подробностях, вот я и захотела предупредить тебя и все объяснить, и мистер Мейсон пожелал поехать вместе со мной.

— А кто была эта женщина? — спросил Уайт. — Я знал ее?

— Нет, ты не знал ее, — ответила Элен Эддар. — Она работала сестрой в больнице Сан-Франциско, когда ты появился на свет, и…

— Минутку, минутку! — перебил ее Уайт. — Уж не Агнес ли Берлингтон ты имеешь в виду?

— Агнес Берлингтон! — воскликнула его мать. — Ты ее знал?

— Конечно!

— Как вы с ней познакомились? — спросил Мейсон.

— Она преследовала меня, — ответил Уайт.

— С какого момента?

— Первый раз она появилась почти сразу после гибели Байрдов. Она рассказала мне, что я не сын Августа Байрда, что миссис Байрд обманула его, выдав меня за своего родного сына. Она также сказала, что если эти факты станут известны, я останусь без единого цента. И добавила, что для меня это будет очень неприятно, поскольку моей вины тут нет. Еще она сообщила, что моя настоящая мать — ты, мама, и много всякого другого.

— Сколько вы согласились заплатить ей? — спросил Мейсон.

— Десять процентов с того, что я получу после Байрдов, — ответил Уайт.

— Вот так! И ты мне ничего об этом не сказал! — воскликнула Элен Эддар.

— Она приказала мне не говорить об этом никому. Иначе, сказала она, я лишусь всего.

— И вы выплатили ей десять процентов? — спросил Мейсон.

— Да.

— После этого вы виделись еще?

— Да, буквально несколько дней назад.

— Что она хотела?

— Она сообщила мне, что я, возможно, получу еще изрядную сумму денег, и снова заговорила о процентах, которые я должен…

— Почему же ты не рассказал мне обо всем этом, Уайт! — воскликнула Элен Эддар.

— Я так и собирался поступить, мама, но мы и виделись-то с тобой после этого лишь мельком. А этой мисс Берлингтон я сказал, что она получит свое, если ее предположения оправдаются.

— Она говорила, о какой сумме идет речь?

— Нет. Сказала только, что сумма очень большая.

— Вы знали, что раньше она работала в больнице в Сан-Франциско?

— Да, она рассказала мне об этом еще в свой первый визит. Тогда же она сказала, что присутствовала при моем рождении и могла бы рассказать подробности, но сообщила мне очень и очень немногое.

— Вы сейчас один живете в этом доме? — спросил Мейсон.

— Да.

— Прислуга приходит?

— Каждый день.

— И вы все время дома?

— Да… Грызу науку.

— А у Элен Эддар есть ключи от дома?

— Да, конечно, ключ у нее есть, но она всегда звонит условным образом, когда приходит. Если же меня нет, открывает дверь ключом.

— А если бы ей захотелось спрятать в вашем доме какую-нибудь вещь, нашлось бы для этого подходящее место?

— Сколько угодно, — ответил Уайт.

— Вы не возражаете, если я осмотрю ваш дом?

— Я и не думала оставлять дневник здесь, мистер Мейсон, — сказала Элен Эддар.

— Я и не утверждаю это. Всего лишь задал вопрос.

Адвокат поднялся и открыл дверь в коридор, куда выходили еще две двери.

— Которая из них ваша? — спросил он молодого человека.

— Та, что справа от вас, — ответил Уайт.

Мейсон вошел в спальню, какое-то время принюхивался к воздуху, а потом прошел в туалет.

На полу стояло несколько бутылок из-под виски, ведерочко со льдом и два бокала с еще не растаявшими кубиками льда. На одном из бокалов виднелись следы помады.

— И совсем вы не занимались науками, Уайт, — сказал Мейсон, — а наслаждались чьим-то милым обществом. Когда ваша матушка позвонила в первый раз, вы выпроводили вашу подругу через черный ход, а после того, как мы вошли через парадное, она села в вашу машину и укатила.

— Вы ставите меня в неловкое положение, господин адвокат, — сказал Уайт.

— Я просто пытаюсь разобраться в деле, которое представляется мне довольно сложным, — сухо ответил Мейсон.

— Хорошо, — сказал Уайт. — Я такой же человек, как и все. Это что, противоречит закону?

— Нет, закону это не противоречит, — ответил Мейсон. — Но мне не нравятся люди, способные лгать прямо в глаза. И когда вы с необсохшим вином на губах пытались уверить меня, что целый день «грызли науку», а потом я услышал, как кто-то уезжает на вашей машине, то я сказал себе, что в этом надо разобраться.

— Теперь вы разобрались… Что дальше?

— Ничего, — ответил Мейсон. — Я просто проверил, насколько вы правдивы.

— Уайт — хороший мальчик, — вмешалась Элен Эддар. — Но у юности так много искушений, и вы не должны корить его за это. Не понимаю, о чем думают девушки!

Мейсон повернулся к Уайту:

— У вас есть адрес Агнес Берлингтон?

— Кажется, где-то был. Меня это никогда особенно не интересовало, — ответил Уайт.

Мейсон внезапно схватил Уайта за плечи. Юноша попытался освободиться от крепко державших его рук.

— Оставьте меня! Я вам не солгал…

— Нет, вы лжете! — сказал Мейсон. — И своей ложью вы можете доставить много неприятностей и себе, и другим. Что она хотела?

— Денег.

— Сколько?

— Десять процентов от всего гловервиллского наследства.

— И вы пришли с ней к какой-нибудь договоренности?

— Я не знал…

— Пришли или нет?

— Да, пришли, — ответил Уайт.

— Что-нибудь было зафиксировано письменно?

— Нет, она сказала, что лучше ничего не писать, но если я попытаюсь ее обмануть, у меня будут серьезные неприятности…

— О, Господи! — вздохнул Мейсон. — Хоть бы кто-нибудь где-нибудь сказал мне правду!

— Вы и так выжали из меня всю правду, — буркнул Уайт.

— А что мне оставалось делать, если я имею дело с такой семейкой, — ответил адвокат. — Вы когда-нибудь бывали у Агнес Берлингтон?

— Нет.

— И вы не знаете, где она живет?

— Она оставляла мне свой адрес — вот и все.

— А другие связи у вас с ней были?

— Что вы подразумеваете под другими связями?.. О, небо! Ведь эта женщина мне в матери годится! А мне нравятся молоденькие и хорошенькие девушки… Нет, у нас с ней были только деловые связи.

— Вы часто ее видели?

— За последний месяц только один раз. Она пришла сюда и…

— Почему вы не рассказали об этом своей матери?

— Она запретила мне делать это. Она сказала, что мать моя слишком прямолинейна и старомодна, и если сделка будет совершена через нее, то адвокаты смогут понять, в чем тут дело, и тогда ситуация будет плачевной для нас обоих. Кроме того, она дала понять, что деньги буду наследовать я, а не моя мать…

— Она сказала, о какой сумме идет речь?

— Сказала, что речь идет о миллионах.

— И вы согласились дать ей десять процентов?

— Да, согласился, учитывая…

— Учитывая что?

— Что от ее показаний зависит очень многое.

— Действуя таким образом, вы навредили бы себе еще больше, — заметил Мейсон. — Ну, а как насчет бумаги?

— Какой бумаги?

— Ну, нечто вроде договора, обязательства или соглашения, — пояснил адвокат.

— Я же говорил вам — такой бумаги нет. Она сказала, что никаких обязательств давать друг другу не будем…

— Но она должна была иметь какую-нибудь бумагу от вас, — сухо сказал Мейсон. — Она нуждалась в такой бумаге для своей защиты. Перестаньте лгать!

— Ну, записку я ей дал, — ответил Уайт, смущено глядя на свои ноги. — Но это не обязательство. Это просто записка.

— И вы подписали эту записку?

— Да.

— Копия есть?

— Нет. Она сказала, что копию иметь опасно. Достаточно одного оригинала, чтобы я не мог отказаться от своего обещания. И еще она сказала, что спрячет эту записку в такое место, где ее никто не найдет.

Мейсон устало вздохнул:

— У нас был тяжелый разговор, Уайт, и за это время вы так много раз пытались мне солгать, что я…

— А вы чего ожидали? — перебил его Уайт. — Что я сразу выложу вам все о нашем соглашении? Ведь я поклялся, что никому об этом не скажу.

Мейсон повернулся к Делле Стрит:

— Думаю, мы можем ехать домой, Делла.

— А как же я? — спросила Элен Эддар.

— Вы возьмете такси и тоже поедете домой. И не будете предпринимать ничего, что можно было бы рассматривать как сокрытие вещественных доказательств. И ни в коем случае не пытайтесь поменять покрышки на своей машине. Понятно?

— Но если меня прижмут к стенке, я должна буду сознаться, что…

— Вы ни в чем не будете сознаваться, — перебил ее Мейсон. — Как только вас заберут в полицию, я разрешаю вам говорить только одно: вы не будете говорить ничего, пока не вызовут меня. А когда там появлюсь я, то скажу вам, чтобы вы вообще не давали ни письменных, ни устных показаний. Понятно?