— Я считаю, что в данной ситуации в ее интересах как можно скорее связаться со мной, — заявил Мейсон.

— Это ваше мнение.

— Да.

— Я составлю свою точку зрения после того, как поговорю с Арлен, при условии, конечно, что она позвонит мне, — сказал доктор.

— И я думаю, предпочтительнее, если она свяжется со мной через вас.

— Почему?

— Мне вручили повестку. Я должен завтра в десять утра предстать перед Большим Жюри. Я обязан принести с собой все наличные деньги, полученные мной от Арлен Дюваль, которые находились в моей собственности, когда была вручена повестка.

— Вас будет допрашивать Большое Жюри?

Мейсон кивнул.

— Как адвокат, вы имеете право не разглашать конфиденциальную информацию, полученную от клиента. Они не могут задавать вам вопросы на эту тему.

— Вы дали очень широкую трактовку закона. Фактически, в нем говорится, что информация, переданная мне клиентом и необходимая для того, чтобы я объяснил ему его законные права — это конфиденциальное сообщение, сделанное адвокату и защищенное свидетельской привилегией, но существуют и исключения из правила.

— Однако, насколько я понимаю, вы будете интерпретировать это правило в пользу вашей клиентки?

Мейсон улыбнулся.

— Вы можете на меня положиться, доктор.

Доктор Кандлер встал со стула и пожал Мейсону руку.

— Вы знаете, мистер Мейсон, что Арлен Дюваль обратилась к вам за консультацией по моему настоянию?

— Правда?

— Да. Я чувствовал, что что-то происходит за сценой, какие-то значительные события. Я не считаю себя достаточно квалифицированным, чтобы разобраться в этих моментах. Кто-то пытался использовать Арлен, как свое орудие, загрести жар чужими руками. Я решил, что как только на сцене появитесь вы, ситуация каким-то образом приблизится к развязке.

— Вы считаете смерть Джордана Л. Балларда одним из результатов моего участия в деле?

— Вы выражаетесь очень грубо, — заметил доктор Кандлер.

— Но точно?

— Да. Я не собираюсь вам лгать, мистер Мейсон. Я считаю, что убийство Балларда — один из результатов вашего появления на сцене.

Мейсон уже направился к двери и прикоснулся к ручке, когда почувствовал, как она поворачивается под его пальцами: кто-то пытался открыть дверь с другой стороны.

Мейсон сделал шаг назад и в сторону.

Доктор Кандлер хотел что-то сказать, но сдержался.

Вошла аккуратно одетая, рыжеволосая женщина лет тридцати двух, прекрасно знающая о своем шарме и отличной фигуре. Она мило улыбнулась мужчинам.

— Роза! — воскликнул доктор Кандлер. В его голосе слышалось легкое раздражение. — Что ты здесь делаешь?

— Решила заглянуть и узнать, не нужна ли моя помощь.

— Это Роза Травис, моя старшая медсестра, мистер Мейсон, — объяснил доктор Кандлер. — Она отвечает на все ночные звонки.

Мейсон пожал протянутую руку.

— Я с вами говорил по телефону?

— Да.

— Простите, если разбудил вас.

— Не переживайте. Я уже приучила себя быстро просыпаться, отвечать на звонок, а потом сразу же снова засыпать. Я сокращаю доктору Кандлеру количество ночных вызовов, успокаивая пациентов. Большинство звонящих ночью — это нервные ипохондрики, которым просто становится одиноко, если они не могут заснуть. Я советую им выпить пару таблеток аспирина, принять горячую ванну, и это помогает им подождать до утра.

— Роза — бесценный клад, мистер Мейсон, — добавил доктор Кандлер. — Я использую диатермию[4] и потогонное лечение. Большинство врачей их не применяют, но я готов поклясться, что они приносят большую пользу. За эти виды лечения отвечает Роза. Конечно, днем вместе с ней работают несколько помощников, но я все равно не представляю, как она выдерживает. С тех пор, как моя жена умерла примерно пять лет назад, на ночные звонки отвечает Роза. Она работает у меня… почти одиннадцать лет.

— Двенадцать, — поправила Роза.

— Уже двенадцать! Боже, как летит время!

— Я подумала, что смогу быть вам чем-нибудь полезна, — сказала она, посмотрев вначале на доктора, а потом на Мейсона. — Что-нибудь случилось?

— Балларда убили, — сообщил доктор Кандлер.

— Что?

Доктор Кандлер кивнул с мрачным видом.

— В какое время? — резко спросила Роза Травис.

— Мы точно не знаем, — ответил доктор.

Мейсон открыл дверь.

— Мне пора. Меня еще ждет работа. Скоро увидимся.

Он вышел в холл, а затем через приемную на улицу, где вдохнул ночной воздух, оставив за спиной спертую атмосферу врачебного кабинета и двоих людей — врача и медсестру, которые задумчиво и оценивающе разглядывали друг друга.

8

Делла Стрит ждала Мейсона, когда он открыл дверь кабинета в половине десятого утра.

— Мне вручили повестку. Я должен предстать перед Большим Жюри, — сообщил адвокат.

— Я так и поняла. Пришло одно письмо…

— Забудем о письмах, Делла. По-настоящему важное что-нибудь есть? У меня времени в обрез. Не хочу опаздывать.

— Тебе лучше прочесть это письмо, — заметила Делла.

— Что там еще?

Она передала ему самый обычный конверт, на котором на машинке был напечатан адрес. Делла уже разрезала его.

— Что там? — еще раз раздраженно спросил Мейсон.

— Посмотри сам.

Своими длинными пальцами Мейсон вынул содержимое.

— Да будь я проклят! — воскликнул он.

Делла Стрит с беспокойством глядела на него.

Мейсон держал в руках пятисотдолларовую и тысячедолларовую купюры. К деньгам была приложена записка, написанная авторучкой. Почерк, определенно, был женский.

«Уважаемый мистер Мейсон!

Я обещала, что первым делом сегодня утром вы получите эти деньги. Меня заверили, что письмо будет у вас в офисе к восьми часам. Какое-то время нам, возможно, не удастся встретиться лично. Большое спасибо.

Арлен Дюваль.»

Мейсон рассмотрел почтовый штемпель на конверте.

— Отправлено в половине девятого вчера вечером, — заметил он.

Делла кивнула.

Мейсон вынул из внутреннего кармана второй конверт, в котором тоже пришло полторы тысячи долларов, только на контору Дрейка. Он сравнил, как напечатан адрес.

— Машинка та же? — спросила Делла.

Мейсон покачал головой.

— Теперь у тебя два аванса по полторы тысячи долларов, — сделала вывод Делла.

Адвокат покачал головой.

— Нет?

— Нет.

— Что случилось?

— Я избавился от тех денег, Делла.

— Каким образом?

— Деньги, кажется, не держатся у меня в руках. Кроме того, Делла, мы не можем с уверенностью утверждать, что те банкноты пришли от Арлен Дюваль. В тот конверт была вложена отпечатанная на машинке записка с опять же напечатанным инициалом в конце — «А». Это не доказательство в Суде. Предположим, она бы послала в том письме долговую расписку. Они бы рассмеялись мне в лицо, если бы я попытался утверждать, что напечатанный на машинке один инициал — ее подпись, а долговая расписка имеет какую-то силу, если в письме нет больше никаких доказательств, что он пришло от нее.

— К чему ты клонишь?

— Большое Жюри хочет допросить меня относительно всех денег, полученных мной от Арлен Дюваль. Я абсолютно уверен, что Гамильтон Бергер, окружной прокурор, будет лично вести дело. Я думаю, что мистер Бергер в настоящий момент занят подготовкой изматывающего допроса, или того, что он таковым считает. Он, несомненно, предвкушает, как заставит меня ерзать перед Большим Жюри.

— Так, значит, ты не собираешься ничего говорить им о первых полутора тысячах долларов.

— О каких полутора тысячах долларов? — спросил Мейсон с ничего не выражающим лицом.

— О, мне все ясно. Пусть будет по-твоему. Попытайся вернуться в целости и сохранности.

— Не сомневайся, — пообещал Мейсон.

— Пол Дрейк рассказал мне о том, что произошло вчера вечером. Шеф, кто был у Балларда? Я имею в виду того мужчину, которого видели в окне.

— Прочитай вечернюю газету, — посоветовал Мейсон, собирая дипломат. Как бы небрежно он опустил в него записку и две крупных купюры. Он взглянул на часы, улыбнулся и сказал:

— Ну, Делла, я пошел. Не хочу заставлять ждать Гамильтона Бергера. Надо войти точно в десять.

Мейсон направился к двери, внезапно остановился и повернулся к секретарше.

— Делла, тот конверт, который мне вчера передал Пол, принес посыльный в форме. Я хочу, чтобы Дрейк проверил все службы, предоставляющие в нашем городе услуги посыльных, и нашел того мальчика. Необходимо выяснить, при каких обстоятельствах ему передали конверт, и получить описание человека, вручившего письмо.

Делла Стрит кивнула.

— А теперь я отправляюсь на растерзание к Гамильтону Бергеру, — заявил Мейсон.

— Не позволяй ему особо расходиться, — предупредила Делла.

Мейсон улыбнулся.

— Это шоу окружного прокурора, Делла. Я сейчас загнан на задний двор и он может гонять меня, сколько захочет.

— Ты хочешь сказать, что у тебя нет противодействия?

— О, я всегда найду, за каким законом или поправкой спрятаться.

— Ты очень легко подходишь к этому делу. Будь посерьезнее.

Мейсон взял такси до Дворца Правосудия и сразу же отправился в зал заседаний Большого Жюри.

Адвоката окружили журналисты и фотографы, ослепившие его вспышками.

— Почему вас вызывают на Большое Жюри, мистер Мейсон? — спросил один из репортеров.

— Если бы я сам знал, — ответил Мейсон. — Мне вручили повестку и, как законопослушный гражданин, я здесь. Вот и все, что я могу вам сказать.

— Можете сказать или будете говорить?

— Могу и буду.

Полицейский похлопал адвоката по плечу.

— Вы первый, — сказал он.

Мейсон вошел в зал заседаний Большого Жюри.

В этот момент перед Большим Жюри выступал Гамильтон Бергер. Окружной прокурор запнулся, увидев входящего Мейсона. Лицо Бергера сияло самодовольством и триумфом. Мейсон заметил любопытные взгляды членов Большого Жюри, но почувствовал определенную холодность и отсутствие участия. Это означало, что Гамильтон Бергер обрисовал им ситуацию, которая, очевидно, оказывалась более серьезной, чем ожидал Мейсон.