Перри Мейсон отвел секретаршу в сторону и сказал:

— Блондинка с подбитым глазом, что и говорить, звучит интригующе, — если только она не затеяла драку на улице.

— Это исключено. Но она чем-то смертельно напугана. Никак не могу раскусить ее. Какой-то необычный голос: поставленный, что ли?

— Ты проводила ее в библиотеку?

— Да, она здесь дожидается.

— Как она одета?

— Черные туфли, голые ноги без чулок, шуба… Кстати, насколько мне удалось заметить, из-под шубы выглядывало что-то вроде черной комбинации или халата, и я нисколько не удивлюсь, если кроме этого на ней ничего не окажется.

— И «фонарь» в придачу?

— Так и светится.

— Под правым глазом или под левым?

— Под правым. У нее очень светлые волосы, довольно крупные, голубовато-зеленые глаза с длинными ресницами. Без синяка и при соответствующем макияже от нее нельзя было бы глаз отвести. Я так думаю, ей не меньше двадцати шести, но вы дали бы ей не больше двадцати одного.

— Как ее звать?

— Дайана Рэджис.

— Похоже на псевдоним.

— Она утверждает, что это ее подлинное имя. Жутко волнуется, на ней лица нет. В общем, я бы сказала, у нее сильно сдали нервы.

— Зареванная?

— По-моему, она не плакала. Видно, что перенервничала, перепугалась, но хныкать не собирается. Одна из тех девушек, что в трудную минуту полагаются на собственный разум и не дают волю слезам.

— Так и быть, — сдался Мейсон. — Уделим ей несколько минут, хотя бы ради того, чтобы выяснить в чем дело. Подай-ка ее сюда, Делла.

И он толкнул дверь в библиотеку.

Молоденькая белокурая девушка вскочила со стула: рост около метра шестидесяти, вес — не более пятидесяти килограммов. Она старалась покрепче запахнутьсяв шубу, стискивая полу в левой руке. Почерневший правый глаз выделялся на фоне ее пепельных волос, спадавших волнами на плечи. Девушка была без головного убора.

— Мисс Рэджис? — обратился к ней Мейсон с показным интересом в голосе. — Присаживайтесь, пожалуйста. Делла, можешь сесть вон там. А я сяду сюда. Мисс Рэджис, моя секретарша записывает все, о чем приходится рассказывать моим клиентам. Надеюсь, вы не станете возражать? Так что вас привело ко мне?

Гостья Мейсона заговорила прежде, чем Делла Стрит успела развернуть блокнот. Говорила она быстро, голосом, дрожащим от волнения. Однако дикция у нее была настолько безупречная, что трудно было увязать синяк с такой девушкой, как она.

— Мистер Мейсон, я попала в беду, но я не сдамся. Я все продумала за эти часы, — за всю ночь, если быть точнее, — и решила во что бы то ни стало что-то предпринять против… ну, против этого, — добавила она, осторожно коснувшись подбитого глаза.

— Почему же вы не пришли сразу? — спросил Мейсон с любопытством.

— Мне не во что было одеться.

Мейсон вскинул брови.

Девушка нервно хихикнула: скорее, привычка, нежели признак веселья.

— Только бы вы меня выслушали, — попросила она. — Я бы хотела начать с самого начала, прежде чем рассказать о случившемся.

— Насколько я понимаю, — сказал Мейсон, придав голосу интерес, но не больший, чем того требовала вежливость, — ваш муж отобрал у вас одежду, и на этой почве у вас произошла обычная семейная потасовка. Он несправедливо обвинил вас в неверности, а вы…

— Что вы, мистер Мейсон, вовсе нет. Я разведена, и вот уже три года живу одна.

— Вы не работали на радио? — спросил Мейсон.

— Работала. А как вы догадались?

— По вашему голосу.

— Ах да, понятно.

— У кого находится ваша одежда?

— У человека, на которого я работаю.

— Оригинально. Вам это не кажется несколько странным?

— Вся история — странная.

— Ну, раз так, — сказал Мейсон, бросив на Деллу короткий взгляд, чтобы убедиться, что та готова записывать, — я не прочь выслушать вас с самого начала. Только сперва расскажите немного о себе.

— Я начну издалека, — начала свой рассказ Дайана Рэджис. — Своего отца мне не довелось знать. Мама умерла, когда мне было двенадцать. Я хваталась за все, что только могло мне пригодиться. У меня всего лишь начальное образование, но я продолжала обучение где только было можно: и в вечерней школе, и на заочных курсах, а по выходным посещала бесплатные лекции в публичной библиотеке. Освоила стенографию, научилась печатать на машинке, стала секретаршей, а потом актрисой на радио. Но там я не нашла общий язык с режиссером, и меня вот-вот должны были уволить.

Тогда-то я и получила письмо от поклонника. Некий Джейсон Бартслер, которому понравился мой голос, хотел знать, не заинтересует ли меня работа, где можно мало делать и много получать.

— И что вы ответили? — спросил Мейсон.

Дайана, скорчив гримаску, ответила:

— У нас таких писем мешки; текст всегда разный, зато подтекст один и тот же. Я махнула на него рукой.

— Что было потом?

— ПотоМ пришло еще одно письмо. А потом сам мистер Бартслер позвонил мне на студию. У него приятный голос, ничего не скажешь. Он рассказал мне, что у него что-то с глазами, что он всю жизнь поглощал книги в огромных количествах, и что теперь ему нужен кто-нибудь, кто читал бы для него; он слышал, как я работаю с текстом, и в восторге не только от моего голоса, но и от широкой эрудиции. Короче говоря, я поступила к нему на работу и считаю, что познакомилась с исключительно воспитанным и учтивым джентльменом.

— Чем он занимается? — спросил Мейсон.

— Рудниками. Ему уже за пятьдесят. Это человек, наслаждающийся прелестями жизни, но в нем нет ни капли пошлости или грубости. Он исключительно интересный человек.

Мейсон ограничился кивком.

— Он утверждает, — продолжала Дайана, — что все беды американцев происходят от их чрезмерной доверчивости. Он говорит, нашей характерной чертой является то, что мы верим всему, что нам преподносят, и только после того, как с золотого слитка начинает сходить позолота, мы готовы обвинить всех и вся, но только не самих себя. Круг его чтения — это нечто своеобразное, с чем мне редко приходилось сталкиваться.

— А что он читает? — спросил с любопытством Мейсон.

— Он тщательно отбирает статьи лучших писателей в лучших газетах и дает их мне читать вслух.

— Что же в этом своеобразного? — спросил Мейсон.

— Так все статьи сроком давности от четырех до двадцати лет.

— Не понимаю.

— И не поймете, пока сами не прочтете. Например, перед самой войной появились статьи о том, как нам нужно остерегаться японской авиации по четвергам, в утренние часы перед завтраком. А когда объявили «сухой закон», посыпались статьи о том, что мы никогда и ни за что на свете не позволим его отменить; а возьмите статьи об экономическом положении: их авторы утверждали, что национальный долг в тридцать миллиардов долларов разорит страну, а пятьдесят миллиардов долга ввергнет ее в хаос. А ведь все эти статьи были написаны лучшими авторами страны, чьи блестящие логические конструкции в свое время казались абсолютно не погрешимыми.

Мейсон перевел насмешливый взгляд на Деллу, затем обратно на Дайану Рэджис.

— Не вижу смысла. Зачем человеку убивать свое время на чтение макулатуры? В конце концов, статьи пишутся не пророками? Ведь автор статьи просто оперирует конкретной информацией и пытается построить логическую интерпретацию событий.

— Жаль, я не могу объяснить все как следует, — сказала Дайана Рэджис с нервным смешком, — но мистер Бартслер убежден, что таким образом он постоянно поддерживает в себе, говоря его словами, «верную перспективу». По его мнению, единственный способ удержаться от бездумного поглощения той «рундистики, которой нас пичкают день ото дня под видом неопровержимой логики, — это чтение вчерашних заблуждений, изложенных с не меньшей логичностью.

— Что ж, — улыбаясь признал Мейсон, — в этом что-то есть. До чего может дойти человек ради того, чтобы взрастить в себе скептицизм!

— Именно этого он и добивается, — сказала Дайана. — Он убежден, что мы, янки, похожи на легковерных и жадных детишек. Является к нам кто-то и говорит: «Хотите, я достану для вас жар-птицу? Только для этого вы должны сделать то-то и то-то». И все без всяких расспросов бросаются плясать под его дудку.

На лице Мейсона отразился возросший интерес.

— Я совсем не прочь побеседовать с этим Бартслером, — заметил он. — Но пока что давайте все-таки выясним, что с вами стряслось.

— Все началось с того, что Карл Фретч…

— Секунду, — перебил ее Мейсон. — Давайте по порядку. Кто такой Карл Фретч?

— Сын миссис Бартслер от предыдущего брака. Испорченный юнец, каких мало, хотя это трудно определить, пока он не сбросит с лица маску. Он верит, что станет великим актером, и потому все время играет: и когда думает, и когда говорит. У него все данные для этого, но вдобавок его так здорово вышколили, что кроме прекрасных манер трудно что-либо разглядеть. На самом же деле под этой личиной скрывается порочный, самолюбивый, расчетливый и вероломный бесенок.

— А миссис Бартслер? — спросил Мейсон.

— Просто гадина! — смачно отрезала Дайана.

Мейсона разобрал смех.

— Да, я понимаю, что сгущаю краски, — продолжала она, — но стоит мне вспомнить, как они надо мной издевались…

— Давайте установим остальных «они». Кто еще проживает в доме?

— Фрэнк Гленмор, Карл Фретч, мистер и миссис Бартслер, потом экономка — старая семейная прислуга, проработавшая у них многие годы. Заездили ее до смерти. Она ведь глухая…

— Кто такой Гленмор?

— Что-то вроде управляющего на рудниках. С тех пор как у мистера Бартслера ухудшилось зрение, Гленмор как бы у него в помощниках. По-моему, они на равных паях. Он вам обязательно понравится: очень объективный и всегда готов выслушать мнение собеседника. Мне он по душе.