— И вы были готовы стрелять в первого встречного?

— Я был готов защитить свою жизнь.

— Вы полагали, что ваша жизнь находится в опасности?

— Да.

— Что вас заставило так думать?

— То, что произошло с Софией Этвуд.

— Вы знали, почему на нее напали?

— Да, у меня есть на этот счет одна мыслишка.

— Вы полагаете, что весь сыр-бор разгорелся из-за украденной сотни долларов?

— Да нет же!

— Минуточку, минуточку, — вмешался Гамильтон Бюргер. — Это — запрещенный вопрос. Я не заявляю протеста, но адвокат спрашивает свидетеля о его личном мнении. Мистер Мейсон не так давно подчеркивал, что нас не интересует, что думает свидетель, нас интересуют только факты. Пусть свидетель придерживается фактов.

— Очень хорошо, — сказал Мейсон. — Итак, мистер Бэксли, вы присутствовали в доме, когда София Этвуд заявила, что кто-то украл у нее из шляпной картонки, стоящей в стенном шкафу, банкнот достоинством в сто долларов?

— Да.

— И именно вы — не так ли? — высказали предположение, что это может быть делом рук обвиняемой?

— Я этого не говорил. Я просто задал несколько наводящих вопросов.

— Что вы подразумеваете под «наводящими вопросами»?

— Я спросил, сколько людей в доме, кто из них имел доступ в спальню миссис Этвуд, кто из них знал, что она держит в спальне пустые шляпные картонки.

— Пустые картонки? — переспросил Мейсон.

— Да.

— Как много картонок?

— О Боже, я не знаю! Она сказала, что положила деньги в пустую картонку.

— Но вы не сказали «пустая картонка», — настаивал Мейсон. — Вы сказали «пустые картонки», используя множественное число.

— Может быть.

— То есть вы знали, что там было несколько коробок?

— Не знаю. Она сказала «картонка».

— Но вы сказали «картонки», множественное число.

— Ну хорошо, я оказал о «картонках», употребив множественное число.

— Когда вы задавали те наводящие вопросы, о которых вы уже упоминали, вы говорили о «картонках» во множественном числе?

— Ну хорошо, я говорил «картонки» во множественном числе.

— И миссис Этвуд не поправила вас и не указала вам на то, что там была только одна картонка?

— Нет. Ситуация была достаточно напряженная, и у нее на уме была совсем не грамматика, а…

— Минуточку, минуточку, — прервал его Мейсон, поднимая руку. — Нас не интересуют ваши личные умозаключения, и нас, разумеется, ни в малейшей степени не интересует, умеете ли вы читать в мыслях миссис Этвуд. Вы не можете знать, что она думала в тот или иной момент. Цель моих вопросов — доказать, что именно вы умышленно внедряли в ее разум мысль о том, что подсудимая виновна в краже.

— Я никогда не говорил, что внедрял подобную мысль.

— Вы можете этого и не говорить, ваши действия говорят сами за себя, — возразил Мейсон. — Вы задавали свои наводящие вопросы насчет других людей, которые бывали в доме. Вы не задавали вопросов, наводящих на мысль о том, что у вас лично была возможность украсть эти деньги.

— Ну разумеется, нет!

— Почему же?

— Потому что, являясь бизнесменом с солидной репутацией, а также другом, я был безусловно выше всяких подозрений — во всяком случае, я так считаю.

— А вы не задумывались о том, что подсудимая, будучи кровной родственницей, тоже стоит выше всяких подозрений?

— Я просто задавал вопросы.

— Наводящие вопросы?

— Называйте их так, если вам угодно.

— Когда вы в последний раз входили в этот дом, у вас был с собой револьвер?

— Да.

— Зачем он вам понадобился?

— Для того чтобы защитить себя в случае необходимости.

— Вы знали, что ношение оружия противозаконно?

— Ну хорошо, я знал, что это противозаконно.

— Вы вломились в дом.

— Я не вламывался, я просто немножко поколдовал с замком.

— Официально это означает взлом и проникновение в чужой дом, — сказал Мейсон.

— Ну хорошо, — вспыхнул Бэксли, — обсудите это с моим другом, окружным прокурором. Я с ним совершенно откровенен, и мы понимаем друг друга.

— Другими словами, вы получили иммунитет относительно любого преступления в обмен на ваши свидетельские показания.

— Вы говорите так, словно речь идет о взятке, а это совсем не так! Окружной прокурор пришел к заключению, что мои намерения были абсолютно честными.

— Среди ваших вещей был обнаружен стодолларовый банкнот.

— Разве это преступление?

— Как долго этот банкнот находился у вас?

— Я не знаю.

— Попытайтесь ответить.

— Я не помню, когда я его получил.

— Тогда ваша память оставляет желать лучшего, — сказал Мейсон. — Потому что я имею все доказательства того, что в тот день утром вы отправились в свой банк и сняли со счета сто долларов.

— Ну хорошо, хорошо, у меня был стодолларовый банкнот. Это мои деньги. Я имею право пойти в банк и снять их со счета, когда пожелаю.

— Итак, — продолжал Мейсон, — я собираюсь спросить вас: разве не очевидно, что вы явились в этот дом со стодолларовым банкнотом в кармане с намерением подложить этот банкнот в комнату, занимаемую обвиняемой, чтобы впоследствии, когда полиция сделала бы в этой комнате тщательный обыск по вашему наущению, стодолларовая купюра была бы обнаружена спрятанной в таком месте, которое бы не оставляло сомнений в том, что обвиняемая знает о ней и виновна в совершении преступления?

— Абсолютно нет.

— Я утверждаю, — продолжал Мейсон, — что ваши действия говорят красноречивее всяких слов. Вы на цыпочках крались к комнате с намерением подкинуть туда банкнот, но неожиданно наткнулись на дистиллятор, перевернули его, устроив ужасный шум, и только тогда осознали, что находитесь в доме не один. Но вы не успели скрыться, поскольку повстречались с Полом Дрейком и со мной.

— Это неправда, я не переворачивал дистиллятора, — возмутился Бэксли. — Это, должно быть, сделали вы с

Дрейком. Именно треск разбитого стекла напугал меня и заставил побежать по коридору к лестнице.

— И вы все еще отрицаете, что намеревались подбросить стодолларовый банкнот в комнату обвиняемой?

— Отрицаю.

— Я закончил, — презрительно сказал Мейсон, повернувшись к свидетелю спиной.

Бэксли хотел было уже покинуть свидетельское место, но судья Черчилль постучал карандашом по кафедре.

— Минуточку, мистер Бэксли, — сказал он. — Я хотел бы задать вам несколько вопросов. Вы знали о том, что подсудимая была обвинена в том, что взяла стодолларовый банкнот из коробки?

— Да.

— И вы отправились в банк, сняли со счета сто долларов одним банкнотом, и затем под покровом ночи отправились в этот дом, и мудрили над замком, чтобы в него пробраться?

— Если вам угодно представить это подобным образом, то да.

— И вы хотите, чтобы суд поверил, что ваши намерения были абсолютно чисты?

— Да, ваша честь. Да, сэр.

— Ну так вот, я в это не верю, — заявил судья Черчилль. — Не думаю, что вы говорите правду. Я полагаю, что вы сняли со счета эту сотню долларов ради низменной цели. — Судья Черчилль сверкнул глазами в сторону окружного прокурора. — Это ваш свидетель, господин окружной прокурор, — сказал он. — И суд собирается сообщить вам здесь и сейчас, что я не верю его показаниям.

— Не смею протестовать, — сказал Гамильтон Бюргер.

— Суд полагает, что имела место попытка втянуть эту молодую женщину в дело о воровстве. Это дело попахивает сговором, насколько мы понимаем.

— Но, ваша честь, у нас имеются и другие улики. Мы намереваемся доказать, что обвиняемая под покровом ночи совершила тайный визит в дом Софии Этвуд в то самое время, когда на хозяйку было совершено нападение; ее отпечатки пальцев обнаружены на коробке, из которой были изъяты деньги; и мы можем представить весьма солидное количество совпадений, свидетельствующих о краже и о нападении, целью которого было сокрытие этой кражи.

— Если она стащила деньги в тот вечер, — поинтересовался судья Черчилль, — зачем же ей было возвращаться и нападать на Софию Этвуд?

— Мы признаем, что не имеем ясной картины ее мотивов, — признал Гамильтон Бюргер.

— Итак, если вы намереваетесь представить и другие улики, я не собираюсь вас отговаривать, — заключил судья Черчилль. — Но что касается этого свидетеля, суд просто не верит его показаниям. — И судья откинулся на спинку кресла, давая понять, что разговор окончен.

Бюргер, очевидно, затеял внутренний спор с самим собой. Он думал, не стоит ли попытаться реабилитировать свидетеля, затем отказался от этой мысли.

— Очень хорошо, мистер Бэксли, — сказал он. — У меня больше нет к вам вопросов.

И тут Бэксли прорвало.

— Ну хорошо, хорошо, хорошо, — неожиданно заговорил он. — Я расскажу вам истинную правду. Я отправился туда, чтобы помочь обвиняемой, а не для того, чтобы ей навредить.

Мейсон резко повернулся к свидетелю:

— Каким же образом вы намеревались ей помочь?

— Я намеревался взять этот стодолларовый банкнот и подбросить его, но не в спальню обвиняемой, а в стенной шкаф Софии Этвуд.

Шляпную картонку кто-то сбросил с полки. Я намеревался предложить тщательно обыскать стенной шкаф, основываясь на версии, что кто-то мог столкнуть коробку с полки — может быть, мышь или крыса, — и поэтому крышка с нее свалилась, а стодолларовый банкнот залетел куда-то — может быть, попал в одежду или в обувь. Я понимал, что полиция обыскала комнату обвиняемой, но они не обыскивали тщательно стенной шкаф.