— И что делал Джилли?

— Я же сказал, что он обедал, быстро глотая все, так как торопился. Он сказал мне, что все устроил, что поедет за теми тремя тысячами, которые от нас ускользнули, и что вернется около полуночи.

Как я уже говорил, он ел консервированные бобы с хлебом.

— Кофе? — спросил Мейсон.

— Нет, он выпил немного молока. Он не любил пить кофе по вечерам. Этот человек, уверяю вас, мистер Мейсон, не был моим партнером. Он был просто… Он только пришел ко мне за помощью, вот и все.

— Затем вы поехали по своим делам, и когда вернулись обратно?

— Точно не знаю. Примерно в девять, девять тридцать вечера.

— И после этого вы все время были в своей комнате?

— Нет. Раз шесть я заглядывал в комнату Джилли, чтобы посмотреть, пришел он или нет.

— Вы заходили к нему?

— У меня нет ключа, а комната была заперта. Я только смотрел, есть ли в ней свет. В полночь я постучался. Так как я не получил ответа, я решил, что он уже пришел, но вместо того, чтобы зайти ко мне, завалился спать. В час ночи я еще раз постучал, и только тогда я понял, что он вновь обманул меня, забрал три тысячи и исчез. Имея дело с таким типом, как Джилли, следовало самому о себе побеспокоиться.

— И как вы решили это сделать?

— Как я уже говорил, сперва я собирался заставить Еву Эймори сделать заявление о том, что вся эта история с деньгами была рекламным трюком. Это бы дало ей право на деньги. Я был уверен, что Бэнкрофты не промолвят ни слова, иначе им пришлось бы в полиции все рассказать о шантаже, а, как вы сами понимаете, они не могли пойти на это. Мои расчеты были верны. Раз Джилли обманул меня и получил три тысячи, я тоже должен был надуть его и получить другие три тысячи. В этом случае мы были бы квиты. Затем я стал бы играть так, как нужно. Я намеревался потребовать от Бэнкрофтов десять тысяч, а при первой же встрече с Джилли — половину того, что ему удалось утаить от меня.

— А как с теми деньгами, которые вы собирались утаить от него? — спросил Мейсон.

— Моя игра с Евой Эймори не имела никакого отношения к Джилли.

— А как вы собирались заставить его выплатить вам половину суммы, полученной им от обвиняемой?

— При моем бизнесе, — медленно произнес Келси, — есть разные способы заставить обманувших вас людей заплатить вам впоследствии.

— Какой бизнес вы имеете в виду?

— Мы вновь, — усмехнулся Келси, — возвращаемся к тому, с чего начали. Я уже заявлял вам, что не собираюсь обсуждать этой проблемы. Меня освободили от ответственности только по этому делу, а не по другим.

— При условии, что вы выдержите перекрестный допрос?

— Вы просто пытаетесь к чему-нибудь придраться, мистер. Я не собираюсь лезть в петлю. Если я выдержу допрос, я — в безопасности; если нет, значит, нет. О Келси могут много чего говорить, но никто не скажет, что он дурак.

— Так вы заинтересованы в том, чтобы доказать виновность обвиняемой?

— Я заинтересован в правде. Не имеет значения, какой она произведет эффект. Если это доказывает вину миссис Бэнкрофт, тем хуже для нее. Я говорю правду. Меня не интересует, кого она затронет.

— Вам известно, что Джилли собирался в яхт-клуб на встречу с миссис Бэнкрофт?

— Он говорил мне об этом.

— После его исчезновения вы ездили в яхт-клуб?

— Нет. Я был дома и ожидал его возвращения.

— Если бы он отдал вам половину полученной суммы, поделились бы вы с ним деньгами Евы Эймори? — спросил Мейсон.

— О, ваша честь, — вмешался прокурор округа, — я думаю, это вопрос дискуссионный и не имеет отношения к делу. Я предоставил защитнику самые большие возможности для допроса данного свидетеля, так как понимаю, что его показания позволяют все распутать.

Если же в них есть какие-то изъяны, я, так же как и защита, заинтересован в том, чтобы выяснить все до конца. Но, безусловно, подобный вопрос вряд ли имеет отношение к делу.

— Согласен, — объявил судья Хобарт, — но мне кажется, при столкновении с людьми подобного сорта защита имеет право на получение ответа. Я отклоняю протест. Свидетель, отвечайте на вопрос.

— Ну, скажем так, — произнес Келси, — если бы Джилли Поступил со мной честно, я, наверняка, поделился бы с ним. У меня репутация… Да, я так бы и сделал. Но, когда он попытался надуть меня и получить лишние полторы тысячи, я стал относиться к нему с подозрением. Я пришел к выводу, что он обманщик, что с ним следует расквитаться и больше не иметь дела.

В нашем бизнесе, как, впрочем, и в любом другом, есть своя этика, и люди, имевшие со мной дело, всегда полагались на мою репутацию — только я не собираюсь здесь ничего говорить о своем бизнесе, мистер Мейсон. Мы ведем речь только об этом деле, и все.

— Хорошо, — усмехнулся Мейсон. — Больше вопросов у меня нет.

— Вызывается, — объявил прокурор округа Хастингс, — следующий свидетель — доктор Морли Бэджер, судебный врач, патологоанатом.

Доктор Бэджер занял место свидетеля.

— Скажите, — спросил его прокурор округа, — одиннадцатого числа этого месяца вы производили вскрытие?

— Да.

— Кого вы вскрывали?

— Уилмера Джилли. По крайней мере, это был труп, чьи отпечатки пальцев принадлежали именно Джилли.

— Что было причиной смерти?

— Пуля 38-го калибра вошла в грудь, пробила сердце и застряла в позвоночнике.

— Что вы можете сказать относительно смерти?

— Она была мгновенной.

— Каковы были движения тела после выстрела?

— Их не было. Пуля не только пробила сердце, но и повредила позвоночник. Естественным и единственным движением могло быть только падение тела. Человек умер и упал на том самом месте, где стоял.

— Когда вы производили вскрытие?

— Вечером одиннадцатого, в девять тридцать.

— Сколько времени прошло с момента смерти?

— Приблизительно двадцать четыре часа.

— Можете вы более точно указать время?

— С медицинской точки зрения, я бы сказал, что этот человек умер между восемью и'одиннадцатью часами вечера десятого. Если исходить из других данных, время смерти можно указать точнее.

— Что вы имеете в виду?

— Пострадавший умер приблизительно через полтора-два часа после принятия пищи, состоявшей из консервированной свинины с бобами.

— Можете задавать вопросы, — обратился прокурор к Мейсону.

— Вопросов нет, — заявил адвокат.

— Что? — воскликнул Хастингс удивленно. — Нет вопросов?

— Нет, — повторил защитник.

— Должен обратить внимание уважаемого суда, — объявил Хастингс, — приближается час дневного перерыва. В предварительном слушании подобного типа мы должны только доказать, что преступление было совершено, и есть достаточно оснований признать обвиняемую виновной в этом. Я полагаю, этот факт полностью установлен.

— Может быть, и так, — заявил судья Хобарт, — если, конечно, защита не пожелает доказать обратное.

— Защита желает отложить слушание дела, — сказал Мейсон, — до завтрашнего утра.

— Как! Вы собираетесь выступать? — удивленно спросил судья Хобарт. — Это, безусловно, необычно при предварительном слушании дела, и я предупреждаю вас, что как только prima facie[5] будет установлен, простое противоречие фактов не будет иметь существенного влияния на решейие суда.

Вопрос правдивости свидетелей, в случае несовпадения показаний, целиком находится в компетенции присяжных.

— Я это знаю, ваша честь, — сказал Мейсон, — но защита имеет право на разумное продолжение дела, и я просил бы отложить заседание до завтрашнего утра, чтобы убедиться, сможем ли мы опровергнуть представленные доказательства.

Я также желаю завтра сделать в суде публичное заявление.

Ввиду того что обвиняемая отказалась делать какие-либо заявления в ходе расследования, я хотел бы объявить, что сразу же после закрытия данного заседания состоится пресс-конференция, на которой обвиняемая изложит журналистам полный рассказ о том, что в действительности произошло вечером в день убийства.

— Ваша честь! — воскликнул вскочивший на ноги Хастингс. — Это превращает судебное расследование в пародию, в фарс; обвиняемая, по совету своего адвоката, молчит и не произносит ни слова. А когда обвинение молчит, она вдруг заявляет, что все изложит прессе.

— Я не знаю закона, — задумчиво произнес судья Хобарт, — воспрещающего обвиняемому делать заявления прессе в любое время, когда он пожелает. Более того, по закону он не обязан делать их следователям, ведущим расследование.

Итак, суд откладывается до завтрашнего утра, до десяти часов. Обвиняемая берется под стражу. Если она, однако, пожелает в это время выступить перед представителями прессы, я не вижу причин, почему бы шерифу не организовать это здесь, в здании суда.

Судья Хобарт встал и покинул свое место.

Прокурор округа Хастингс подошел к адвокату Мейсону.

— Послушайте, Мейсон, — сказал он, — не стоит делать таких трюков.

— Почему? — спросил адвокат. — Вы же слышали, что сказал судья. Это законно.

— Ну что ж, если вы будете проводить пресс-конференцию, я буду присутствовать на ней и задам несколько вопросов. Вы стремитесь, чтобы обвиняемая не подверглась допросу со стороны обвинения.

— А вы представляете какую-нибудь газету? — спросил Мейсон.

— Черт побери — да, через пять минут у меня будет разрешение от газеты.

— Что ж, — холодно произнес адвокат, — вы будете иметь право присутствовать на этой конференции.

— Я задам такие вопросы, на которые обвиняемая не сможет или не пожелает ответить.

— Если, — произнес Мейсон, — вы представитель прессы, мы будем рады вас видеть.