— Что ж, — сказала Антея, — мы с вами в это время направлялись в розарий и можем обеспечить друг другу алиби.

   — Полагаю, что это справедливо и в отношении меня, мистера Прю и Гектора, — сказала Диана таким голосом, словно подтверждать чье-либо алиби было вульгарно и стыдно, вроде как наградить стригущим лишаем.

   — В таком случае подмешать в бутылку яд могли лишь Эмфлет и Генри, — сказал мистер Прю.

   — Да, представляется именно так. Логически.

   — Но Эмфлет был предан Жервесу, — сказал Гектор, прерывая молчание. — И Генри не стал бы этого делать. Я имею в виду: ведь не стал бы он убивать собственного отца?

   Антея изумленно выдохнула. Меня сообщение не удивило. Ведь я нашел в его столе завещание, согласно которому большая часть состояния отходила Генри Бортвику. Практически не было сомнений, что Генри был его давно утерянным сыном, сыном его юношеской любви — Розы Бортвик.

   Именно этим и объяснялось его столь необычное отношение к молодому человеку. Я вспомнил, как он прошептал мне: «Юность должна пройти через испытания». За эксцентричностью Жервеса всегда скрывался метод. Устроить молодому человеку проверку, будто сказочному герою, возложив на него унизительные обязанности слуги, было вполне в его характере.

   — Так, значит, это все-таки Генри шантажировал Жервеса! — воскликнула Антея. И она поведала всем присутствующим о том, что услышала ночью в библиотеке.

   — Но зачем ему было шантажировать Жервеса, который оставил ему в завещании большую часть своего состояния? — осведомился я.

   — Это правда? — спросила Диана.

   Я кивнул.

   Гектор сказал:

   — Кто и зачем шантажировал — это сейчас неважно. Главное, что у Генри была причина убить Жервеса. То есть если он знал, что завещание составлено в его пользу.

   — Давайте его спросим. — Раньше чем кто-либо успел возразить, я послал Эмфлета за Генри. Когда молодой человек пришел, я спросил: — Знали ли вы, что Жервес — ваш отец и что он оставил вам свое состояние?

   — О да, — отвечал Генри, вызывающе глядя на собравшихся. — Но если вы думаете, что это я его убил, то вы…

   — А что еще нам остается думать?

   — Я не ожидал, что вы считаете меня таким дураком. Да если я действительно хотел убить отца, неужели вы считаете, что я был бы настолько глуп, что подсыпал яд в бутылку, с которой никто больше не имел дела, сразу поставив себя под подозрение?

   — В том, что он говорит, есть смысл, — заметил Прю. — Но у кого еще была причина…

   — У вас, например, — прервал я его. — Вы — воинствующий пацифист. Вы прослышали, что Жервес работает над новым типом взрывчатки. Возможно, вы хотели избавить человечество от этого ужаса.

— Но это фантастика!

   — Затем есть еще Гектор с Дианой. Диана — честолюбивая женщина, у которой не очень состоятельный муж, зато очень состоятельный шурин. Избавившись от него, она смогла бы удовлетворить свои амбиции, по крайней мере, после смерти отца Гектора — он уже стар.

   — Я думаю, вам лучше предоставить полиции разбираться в этом деле, — холодно процедила Диана.

   Я не обратил внимания на ее слова.

   — То, что Антея услышала ночью в библиотеке, весьма важно. Это подтверждает гипотезу, что именно Гектор, а не Генри требовал у Жервеса денег. Жервес сказал: «Больше вы моих денег не получите! Теперь я нашел лучший способ ими распорядиться». Лучший способ нашелся теперь, потому что он отыскал своего сына Генри. Вне сомнения, Гектор осведомлен, что Жервес собирался оставить деньги сыну.

— Но в этом случае, Найджел, глупый вы осел, какой мне был смысл убивать Жервеса? — Гектор был весь красный от возбуждения, но торжествующий, как школьник, одержавший победу в споре.

   — Никакого. Если только не устроить все так, чтобы вину инкриминировали Генри. Его бы повесили за совершенное вами преступление, а состояние Жервеса перешло бы к вам. И должен вам сказать, что, если убийца не Генри, кто-то сделал все возможное, чтобы подозрение упало именно на него. Почему…

   Все мы вздрогнули, взорвалась Антея:

   — Перестаньте, ради бога! Я любила Жервеса. Почему не сказать, что я это сделала, потому что… потому что он меня не замечал. Нет ярости в аду…

   — Тише, Антея, — жестко сказал я. — Я еще не закончил с Гектором и Дианой. Видите ли, было два странных обстоятельства, которые полиция вполне может попросить вас объяснить.

   — Какие же? — спросила Диана равнодушным голосом, но я видел, что ей стало любопытно.

   — Странно, что вы, будучи, как говорил мне Жервес, в ссоре с мистером Прю, после чая стали вдруг с ним так любезны, что даже взялись обучать его стрельбе из лука. Но это выглядит уже значительно менее странно, если принять версию, согласно которой вы хотели, чтоб он обеспечил вам алиби как раз на те несколько минут, когда Генри не стоял у подноса с бутылками. Это не странно, если для вас было жизненно необходимо подтвердить, что вы и близко к ним не подходили.

   — Но, дорогой Найджел, всего несколько минут назад вы признали, что, кроме Эмфлета и Генри, никто не мог иметь дела с бутылками. Так при чем тут мы? — сказал Гектор.

   — Я сказал: логически представляется, что это так. Но Диана сделала еще одну странную вещь. Она дружески обратилась к Генри, к тому самому Генри, которого она всегда старалась смешать с грязью.

Мистер Прю и Антея напряглись. Они смотрели на меня, как будто видели апокалипсис.

— Да, — продолжал я, — когда она собиралась первый раз запустить золотую стрелу, Диана позвала Генри подойти посмотреть. Это было слишком уж несвойственно вам, Диана. Но, возможно, вам потребовалось выманить его из-под вязов, заставить смотреть в небо; как всем, следить за полетом стрелы в течение тех нескольких секунд, которые нужны были Гектору, чтобы преодолеть несколько ярдов, отделявших нас от вязов, и заменить стоявшую на подносе бутылку отравленной? Гектор, — продолжал я, — обращаясь к нему. — А где же тот носовой платок, который вы принесли Диане? Вы ведь ей его не отдали, не так ли?

   Гектор был уже сильно рассержен, но теперь, криво усмехнувшись, он достал из кармана твидового пиджака платок.

   — Вижу, к чему клоните, старина! Вы решили, что я уходил в дом за бутылкой отравленного лимонада? Вот и нет! Я всего лишь принес платок. А теперь, — он угрожающе подвинулся на меня, — не будете ли вы так добры извиниться перед моей женой за…

   Я выхватил у него платок и осторожно понюхал его.

   — Так я и думал. С каких это пор ваши духи имеют запах цветов миндаля, Диана? — Теперь я находился по другую сторону стола от них. — Вы принесли и то, и другое, Гектор. И платок, и отравленную бутылку. У вас очень просторные карманы. А платок, конечно же, понадобился, чтобы не оставить на бутылке отпечатков пальцев. Весьма неудачно для вас, что на него пролилось немного отравленного лимонада.

   Да, Гектор и Диана были отлично слаженной командой. Я еще не успел закончить, как они оказались в дверях. Гектор угрожал нам туго натянутым луком.

   — Кто закричит, в того выстрелю. Диана, машину!

   Диана метнулась прочь. Прю, Антея и старый Эмфлет уставились на Гектора, словно в столбняке. Я почувствовал себя, как один из женихов Пенелопы, на которых Одиссей направил свой лук. Вдруг позади послышался шорох.

   Генри, схватив с буфета одно из тяжелых серебряных блюд и закрыв им лицо и грудь, бросился на Гектора. Тетива лука запела. Стрела стукнулась о край блюда и отлетела рикошетом к дальней стене.

   Под напором Генри Гектор упал. Мы с трудом оттащили Генри, который едва не убил его. Да, если бы Жервес был жив, Генри стал бы ему хорошим сыном!

   Я тоже очень любил Жервеса. Если б не это, я не стал бы разыгрывать Гектора. Ведь платок, который я у него выхватил, вовсе не имел запаха цветов миндаля, никаких следов синильной кислоты. Платок имел обычный запах свежего белья, хотя именно им держали отравленную бутылку.

Да, с моей стороны это был очень далекий выстрел — в своем роде столь же дальний, как тот последний выстрел Гектора, когда стрела лишь на мгновение блеснула золотом и упала в кроны деревьев, где умер Жервес.