— Ну да, — хмыкнул Данило. — Ты говоришь как баба.

— Я говорю как мать, а ты, надеюсь, ещё не забыл, кто сделал меня матерью?

Веселья больше явно не предвиделось. Не понимая ни единого слова, я развлекал себя тем, что следил за выражениями их лиц и интонациями голосов, пытаясь хотя бы приблизительно догадаться о том, что творится. Кроме того, мне приходилось следить за левой рукой Вулфа, поскольку мы условились, что в том случае, если разговор примет слишком крутой оборот, он разожмет и снова сожмет левый кулак — знак для меня, что пора воспользоваться «марли» или «кольтом». Сказать, что я страдал от того, что ни черта не понимал в их речи, значит не сказать ничего. Я вполне мог допустить, что Данило орет на жену из-за того, что она просит его всадить кинжал мне в спину, чтобы она могла перешить мой пиджак для Ивана или Зоши. Во всяком случае, имена детей упоминались трижды — это я разобрал.

— Да, Данило, вам не позавидуешь, — сочувственно произнес Вулф. — Если вы нас отпустите, мы можем случайно расстроить ваши планы. Если прикончите, то оскверните память о Марко и обо всем, что он для вас сделал. Если же послушаете совета своей супруги, то утратите мужской авторитет. Предлагаю компромиссное решение. Вы дали понять, что лучше добираться туда ночью. Отведите нас сами. Если не можете — прикажите кому-нибудь проводить нас. Обещаем вести себя крайне осторожно.

— Да, Данило! — сказала Мета. — Так будет лучше…

— Тихо! — цыкнул Данило и вперил колючий взгляд в Вулфа. — Никто ещё не приводил туда чужаков.

— Пф! Чужак в своих родных краях! — фыркнул тот.

— Я проведу вас на побережье и договорюсь, чтобы вас переправили в Бари. Там подождете, пока я с вами свяжусь. Я обещаю, что найду убийцу Марко и сам с ним разделаюсь.

— Нет. Я дал себе слово, а это самое главное. Это я должен сделать сам, лично. К тому же, если вы потерпите неудачу, мне придётся возвращаться. Кроме того, если вы пришлете мне отрубленный палец, как я узнаю, кому он принадлежал? Нет, Данило, вам меня не переубедить.

Данило встал, подошёл к печке, открыл дверцу и посмотрел на огонь. Видимо, слова Вулфа о пальце напомнили ему о кремации и он хотел проверить, как она проходит. Должно быть, что-то ему не понравилось, поскольку Данило взял из ящика несколько поленьев и подбросил в топку. Потом встал, сделал несколько шагов и остановился прямо за моим стулом. Так как последние слова Вулфа прозвучали ультиматумом, а мне по-прежнему не улыбалось, чтобы мне в спину воткнули кинжал, я развернулся, чтобы не выпускать хозяина из поля зрения. Данило стоял, заложив руки в карманы.

— Вы же едва держитесь на ногах, — сказал он Вулфу. — Как вы пойдёте?

— Я дойду, — недрогнувшим голосом ответил Вулф. — А мы должны проделать весь путь пешком?

— Нет. Двадцать километров вдоль Сийевны мы можем проехать по дороге. Дальше уже придётся добираться на своих двоих.

— Знаю. Я пас коз в тех местах. Выходим прямо сейчас?

— Нет. Около полуночи. Я должен найти машину и договориться, кто нас отвезёт. Не выходите на улицу, пока меня не будет.

И он ушёл. Следует отдать ему должное — решение Данило и впрямь принимал сразу, не мешкая. Едва дверь за ним хлопнула, я обратился к Вулфу:

— И что теперь? Он отправился за очередным пальцем?

Вулф что-то сказал Мете, та ответила, он отодвинул стул и встал, слегка поморщившись.

— Выйдем в другую комнату, — сказал он мне и грузно зашагал к двери.

Я вошёл следом за ним в соседнюю комнату, оставив дверь приоткрытой, чтобы не показаться хозяйке невежей. Вулф опустился в кресло, в котором уже сидел прежде, оперся ладонями о колени и тяжело вздохнул. Потом бегло обрисовал мне положение.

Когда он закончил, я ещё с минуту сидел и переваривал услышанное. Да, знавал я куда более привлекательные проекты. Наконец я разлепил губы и спросил:

— А есть здесь ещё такая штука, как металлический динар? Монета.

— Сомневаюсь. А что?

— Я бы хотел его подбросить и посмотреть, что выпадет, — только так можно определить, на чьей стороне на самом деле Данило. Его жена считает, что ей это известно, — но так ли оно в действительности? Сейчас же дело обстоит так, что я мог бы назвать добрую дюжину головорезов, с которыми я бы предпочёл прокатиться в глухой ночи вместо племянника Марко.

— Я уже повязан по рукам и ногам, — мрачно пробормотал Вулф. — А ты — нет.

— Я хочу увидеть то место, где вы появились на свет, чтобы установить там стелу.

Вулф не ответил. Он снова вздохнул, встал с кресла, пересел на софу, потом улегся на спину, подложил под голову подушку и вытянулся. Места не хватило, и он перевернулся на бок. Зрелище было настолько трогательное, что я не выдержал и, отвернувшись к противоположной стене, снова принялся разглядывать картины.

Думаю, что Вулфу удалось подремать. Во всяком случае, когда вернулся Данило, мне пришлось приблизиться к софе и прикоснуться к руке Вулфа, прежде чем он открыл глаза. Шеф обжег меня злобным, взглядом, не менее свирепо посмотрел на Данило, свесил ноги, сел и провел пальцами по волосам.

— Мы можем идти, — провозгласил Данило. Он успел облачиться в кожаную куртку.

— Очень хорошо. — Вулф встал. — Рюкзаки, Арчи.

Когда я нагнулся, чтобы взять рюкзаки, из дверного проема послышался голос Меты. Данило ответил, Вулф что-то добавил, а потом обратился ко мне:

— Арчи, миссис Вукчич спросила, не хотим ли мы на прощание взглянуть на детишек, и я ответил, что хотим.

Я с трудом промолчал. В тот день, когда Вулф и вправду захочет подняться по лестнице, чтобы посмотреть на каких-нибудь детей, я босиком вскарабкаюсь на Эверест и побратаюсь со снежным человеком. Я выпрямился и лучезарно улыбнулся Мете. Она провела нас под сводом и первая поднялась по деревянным ступенькам. Мы с Вулфом следовали за ней, а замыкал шествие Данило. На верхней площадке Мета остановилась, что-то приглушённо сказала Вулфу, потом на минуту отлучилась и вернулась, держа в руке горящую свечу.

Мы осторожно вошли следом за ней в детскую — в наших ботинках не так-то легко было не громыхать, но бедняга Вулф так старался не топать, ступая на цыпочках, что ему и впрямь удалось произвести меньше шума, чем табуну мустангов. Диких, само собой разумеется.

Дети лежали в деревянных кроватках, стоявших вдоль противоположных стен. Зоша раскинулась на спине, её чёрные кудряшки разметались по лицу. Во сне девочка скинула одеяло, и Мета заботливо укрыла её. Иван лежал на боку, свесив ручонку. Когда Мета со свечой повернулась к двери, Данило задержался возле постели спящего мальчугана, и нам пришлось подождать его на площадке.

Внизу, в гостиной, Данило что-то сказал Вулфу, а тот перевёл его слова для меня:

— Мы пойдем первыми по дороге, которую я знаю, а Данило нас догонит. Не забудь рюкзаки.

Мы попрощались с Метой и вышли в звездную ночь. Было уже за полночь, и окна домов на безлюдной улице темнели, как пустые глазницы. Лишь неподалеку справа сиротливо горел тусклый уличный фонарь. Мы двинулись в противоположном направлении. Отойдя от дома шагов на пятьдесят, я остановился и оглянулся.

— Это бесполезно, — проворчал Вулф.

— Будь по-вашему, — согласился я. — Просто я доверяю этому Данило только тогда, когда вижу его, а теперь это, увы, невозможно.

— Тогда тем более нечего оглядываться. Пошли.

Я повиновался. Звезды сияли так ярко, что вскоре я уже приспособился и стал различать предметы, отстоящие от нас футов на тридцать. Пройдя второй перекресток, мы повернули налево, потом ещё раз налево и вскоре вышли на проселочную дорогу, испещренную выбоинами. Дома остались позади, но впереди на фоне неба вырисовывался тёмный силуэт, и я спросил у Вулфа, знает ли он, что это за сооружение.

— Мельница. Машина ждет нас там.

Мне бы его уверенность, подумал я. Впрочем, Вулф не ошибся. Вскоре я уже и сам различил и мельницу, вокруг которой высились штабеля досок и поленницы, и стоявшую на обочине машину. Когда мы подошли вплотную, я разглядел, что это старенький седан «Шевроле», причём внутри никого не было. Я потрогал капот — теплый.

— Какого черта? — спросил я. — Куда делся шофер? У меня нет местных карт.

— Придет, — сказал Вулф. Он уже открыл заднюю дверь и принялся втискиваться внутрь. — Нас будет четверо, так что тебе придётся сесть рядом со мной.

Я запихнул рюкзаки под заднее сиденье, стараясь не отдавить Вулфу ногу, но сам залезать в машину не спешил. Освободив руки, я с трудом боролся с искушением зажать в одном кулаке «кольт», а в другом «марли». В итоге я пошёл на уступку самому себе и переложил «кольт» в боковой карман.

Первым подоспел Данило. Заслышав шаги, я оглянулся и увидел, как он приближается по дороге. Данило молча миновал меня, заглянул в машину, перекинулся несколькими фразами с Вулфом, потом повернулся и произнес какое-то слово, похожее на «Стефан». Тут же откуда-то с неба спрыгнул человек (как оказалось, он прятался на поленнице), который, должно быть, все это время наблюдал за нами. Насколько я мог видеть в темноте, Стефан (если это и впрямь был он) уступал мне в росте, но был плотного телосложения и широкоплечий, с вытянутым узким лицом. Он забрался в «Шевроле», который явно знавал лучшие годы, и запустил мотор. Я сел рядом с Вулфом, а Данило уселся впереди.

Про первые три мили, или пять километров, которые мы протряслись по этому жуткому тракту, рассказать мне вам нечего — тьма была хоть глаз выколи. В конце концов я не выдержал и обратился к Вулфу:

— Если вы велите этому молодчику остановиться, я готов вылезти и дальше тащиться за вами пешком.

Я ожидал, что Вулф промолчит, но он ответил. Голос его прерывался всякий раз, когда седан проваливался в очередную яму:

— Главные трассы ведут из Подгорики на юг и на север. Эта же — просто дорога в никуда.