– Почему он так долго скрывал, что раскусил вас?

– Толком не знаю, – ответил Феликс после паузы. – Возможно, ему нравилось играть в кошки-мышки, он был склонен к садизму. Может, хотел удостовериться, что я готов идти до конца, – ведь, раскрыв карты, он признавался в убийстве Марти. Представьте, он пытался меня шантажировать, предлагал выкупить дневник! Кажется, я его ошеломил, возразив, что он не осмелится передать дневник полиции.

– Хм. А дальше?

– Я вернулся в гостиницу, Джордж должен был прислать мой багаж. Вчера примерно в половине одиннадцатого позвонила Лина и сказала, что Джордж мертв. Вообразите мой испуг! После ужина ему стало плохо. Лина описала, как он умирал. Я отправился прямо туда. Доктор еще не ушел, он подтвердил мои подозрения, что это стрихнин. Я оказался в ловушке. У поверенных Джорджа хранится мой дневник, который им велено обнародовать в случае его смерти. Скоро полиция узнает, что я замышлял убийство Джорджа.

Напряженная поза и тревога в глазах противоречили спокойному, почти равнодушному тону Феликса.

– Я готов был сам пойти и утопиться. Затем вспомнил, что Майкл Эванс рассказывал, как вы вытащили его из похожей ситуации. Я позвонил ему и попросил нас свести. И вот вы здесь.

– Вы еще не рассказали полиции про дневник?

– Нет, я ждал…

– Медлить нельзя. И лучше я сделаю это сам.

– Хорошо. Я бы…

– Я хочу, чтобы между нами с самого начала не было недомолвок. – Найджел пристально и твердо посмотрел Феликсу в глаза. – Из ваших слов я заключаю, что вы не причастны к убийству Джорджа Рэттери, и намерен это доказать. Однако если в процессе расследования выяснится, что вы действительно его убили, я не стану это замалчивать.

– Вполне разумно, – промолвил Феликс, робко улыбнувшись. – Я столько написал про детективов-любителей, что с удовольствием посмотрю на одного из них в деле. Господи, – добавил он другим тоном, – наверное, последние полгода я был не в своем уме. Мой малыш Марти. Неужели я и впрямь столкнул бы Джорджа в реку, если…

– Не важно. Главное, что не столкнули.

Холодный и строгий, но не осуждающий тон Найджела помог Феликсу овладеть собой гораздо быстрее, чем показное сочувствие.

– Вы правы. Хотя того, кто убил его, едва ли мучают угрызения совести. Джордж был отъявленным негодяем.

– Кстати, а почему вы уверены, что это не самоубийство?

– Самоубийство? – удивился Феликс. – Мне не приходило в голову… я хочу сказать, что, когда я замышлял убийство, я никогда не рассматривал такой вариант. Зачем этому самодовольному, бесчувственному типу себя убивать?

– Но кто мог убить его? Кто-то из местных?

– Мой дорогой Стрейнджуэйс, – промолвил Феликс тревожно, – вы ведь не ожидаете, что главный подозреваемый станет поливать грязью всех и каждого?

– Правила маркиза Куинсберри для боксерских поединков тут неприменимы. Вам незачем упражняться в благородстве – слишком многое на кону.

– Тогда я скажу, что любой, кто знал Джорджа, мог быть потенциальным убийцей. Он изводил жену и сына, домогался всех женщин в округе. Пожалуй, единственной, кого он не третировал и не унижал, была его мать, деспотичная старая карга. Рассказать вам о них?

– Не сейчас. Мне хотелось бы составить собственное мнение. Пожалуй, на сегодня все. Не желаете заглянуть к нам, поболтать с моей женой?

– Постойте, еще одно. Его сын, Фил, отличный малый, ему двенадцать. Вы должны увезти его оттуда. Он мальчик нервный, легковозбудимый; боюсь, смерть отца выбьет его из колеи. Я сам хотел посоветовать Вайолетт увезти его, но, учитывая то, что ей предстоит узнать обо мне в ближайшее время… вот я и подумал, может быть, ваша жена…

– Я попробую что-нибудь сделать. Завтра же утром поговорю с миссис Рэттери.

Глава 3

На следующее утро Найджел подошел к дому Рэттери. Полицейский у калитки флегматично наблюдал за автомобилем, который тщетно пытался выехать с опустевшей стоянки напротив.

– Доброе утро, – поздоровался с ним Найджел. – Это…

– …душераздирающе, не правда ли, сэр? – неожиданно произнес полицейский. Найджел не сразу сообразил, что замечание собеседника относится не к недавним событиям в доме, а к неуклюжим попыткам незадачливого водителя выехать со стоянки. Жители Севернбриджа славятся крестьянской прямотой и невозмутимостью.

Констебль ткнул пальцем в стоянку:

– Пять минут мается, бедолага. Душераздирающее зрелище, вот что я вам скажу.

Найджел согласился, что ситуация и впрямь плачевная, и спросил, может ли увидеть миссис Рэттери.

– Миссис Рэттери?

– Это ведь ее дом?

– Верно. Ужасная трагедия, правда, сэр? Видный горожанин. Только в прошлый четверг мы с ним…

– Да, верно, ужасная трагедия, однако мне хотелось бы увидеть миссис Рэттери.

– Друг семьи? – спросил констебль, заслоняя калитку мощным торсом.

– Не совсем, однако…

– Значит, репортер. Охлади свой пыл, сынок, – добавил полицейский другим тоном. – Приказ инспектора Блаунта. Велено никого…

– Инспектора Блаунта? Да это мой старинный приятель!

– Все вы так говорите, сынок. – Голос констебля звучал вежливо, но твердо.

– Скажите ему, что Найджел Стрейнджуэйс… хотя нет, лучше передайте карточку. Ставлю семь к одному, что он примет меня сейчас же.

– Я не азартен. Только дураки держат пари. Правда, я сам порой делаю ставки на скачках, но помяните мое слово…

Вяло поломавшись еще минут пять, констебль согласился передать карточку инспектору.

А Скотланд-Ярд тут как тут, рассуждал Найджел, ожидая приглашения. Забавно вновь столкнуться с Блаунтом. Вспомнилась последняя встреча с добродушным над вид, однако жестким, как кремень, шотландцем. Тогда Найджел был Персеем в «Андромеде» Джорджии, а Блаунт едва не сыграл роль морского чудища. Дело было в Чаткомбе, где легендарный летчик Фергюс О’Брайен задал Найджелу самую сложную задачку в его карьере.

Когда другой, не столь говорливый полицейский проводил его к инспектору Блаунту, тот восседал за столом с видом банкира, который намерен строго спросить с клиента за чрезмерные траты.

Лысина, пенсне в золотой оправе, гладко выбритое лицо и неброский темный костюм свидетельствовали о респектабельности и такте. Внешне инспектор Блаунт совсем не походил на безжалостного борца с преступным миром, каким его знал Найджел. К счастью, инспектор обладал чувством юмора – не грубоватым шотландским юморком, а ироничным и суховатым, словно выдержанный херес.

– Весьма удивлен увидеть вас здесь, мистер Стрейнджуэйс, – сказал инспектор, вставая из-за стола и протягивая руку жестом римского папы. – Как поживает ваша жена?

– Благодарю вас. Она приехала со мной. Всем кланом. Налетели, словно стервятники.

Инспектор Блаунт позволил себе слегка прищуриться.

– Стервятники? Только не говорите мне, мистер Стрейнджуэйс, что вы снова в строю.

– Боюсь, что так.

– Вот уж не думал. И судя по вашему виду, вам есть что мне рассказать.

Найджел никогда не позволял любви к дешевым эффектам мешать делу, но оставить за собой последнее слово – в таком удовольствии он решительно не мог себе отказать.

– Итак, это убийство, – промолвил он. – Не какое-то дешевое самоубийство, а настоящее преступление.

– Самоубийцы, – заметил Блаунт слегка поучительным тоном, – обычно не глотают бутылки вместе с ядом.

– Следовательно, орудие преступления пропало? Я был бы не прочь выслушать историю целиком. Мне почти ничего не известно о смерти Джорджа Рэттери, за исключением того, что Феликс Лейн – его настоящее имя Фрэнк Кернс, как вам наверняка известно, однако здесь его знают как Феликса, так что предлагаю в дальнейшем именовать его Феликсом Кернсом, – так вот, этот Кернс собирался убить Джорджа Рэттери, но утверждает, что у него ничего не вышло, а значит, убил бедолагу кто-то другой.

Инспектор принял удар с достоинством старого гвардейца. Он осторожно снял пенсне, подул на стеклышки, протер их и вновь водрузил пенсне на переносицу. Затем спросил:

– Феликс Кернс, говорите? Ах да, такой худощавый, с бородкой. Пишет детективные истории. Что ж, дело становится все интереснее.

Он взглянул на Найджела с легкой снисходительностью.

– Ну, кто начнет? – спросил тот.

– Выходит, вы в некотором смысле представляете интересы мистера Кернса? – произнес инспектор мягко, но решительно.

– Да. Разумеется, пока не доказана его вина.

– Хм, ясно. А вы, стало быть, убеждены в его невиновности. Полагаю, будет лучше, если вы первым откроете карты.

И Найджел рассказал ему историю Феликса. Когда он добрался до плана утопить Джорджа Рэттери, Блаунт не выдержал:

– Поверенные убитого только что нам звонили. Сказали, что располагают интересующей полицию информацией. Не сомневаюсь, речь идет о дневнике. Похоже, вашему… клиенту не поздоровится, мистер Стрейнджуэйс.

– Пока рано судить. Не думаю, что дневник опасен для Кернса.

– Что ж, они отправили дневник с посыльным, так что скоро мы все узнаем.

– Разумеется. Теперь ваша очередь.

Инспектор Блаунт взял со стола линейку и, прищурившись, посмотрел вдоль нее. Затем выпрямился в кресле и резко произнес:

– Джорджа Рэттери отравили стрихнином. Подробности будут после вскрытия, к обеду. Жертва отравления, миссис Рэттери, Лина Лоусон, старая миссис Рэттери, мать убитого, и его сын Филипп, совсем еще мальчишка, ужинали вместе. Ели одно и то же. Убитый и его мать пили виски, остальные – воду. Все, кроме отравленного, совершенно здоровы. Около четверти девятого они встали из-за стола, сначала женщины и мальчик, затем, спустя минуту, хозяин дома, чтобы снова сойтись в гостиной – за исключением Филиппа. Джордж Рэттери почувствовал острую боль через десять-пятнадцать минут. Бедные женщины ничем не могли ему помочь. Джорджу дали рвотное, но боль только усилилась – весьма грозный симптом. Послали за домашним врачом; к сожалению, того вызвали к пострадавшим в дорожной аварии, а пока искали другого, время было упущено. Доктор Кларксон прибыл около десяти – он принимал роды – и дал отравленному хлороформ, однако Рэттери уже ничто не могло спасти. Он умер спустя пять-десять минут. Не стану утомлять вас подробностями, но я уверен, что яд не подмешивали в еду или питье. В то же время симптомы отравления стрихнином проявляются не позже чем через час. Семья села ужинать в четверть восьмого, а значит, Рэттери не могли отравить перед ужином. Остаются те несколько минут, когда женщины ждали хозяина дома в гостиной.